– Проект «Европа», как вам известно, имеет первостепенное значение для нашей планеты. Чем скорее мы сумеем колонизировать этот спутник Юпитера, тем лучше для нас. Счастлив сообщить вам, что всего через год после сбора медицинских и академических тестов нам удалось отобрать финалистов в количестве двадцати четырех человек. Эти молодые люди проведут месяц в учебном космическом центре США, после чего из них будут отобраны шесть суперфиналистов, которые и полетят на Европу. – Доктор Шредер делает паузу. – И один из этих двадцати четырех, как вы уже поняли, находится среди вас. Зал взрывается воплями, ликованием, нервным смехом. Я смотрю по сторонам: может, финалист стоит где-то рядом? – Прошу, сержант Росси. – Доктор уступает ей микрофон. – Римский финалист, который в понедельник отправится в учебный космический лагерь, – начинает она, – был отобран за выдающиеся способности к выживанию и еще за одно крайне важное качество. Я задерживаю дыхание. Трудно представить, что кто-то из моих знакомых или друзей всего через два дня уедет в Америку – и, возможно, навсегда покинет планету. Вглядываюсь в толпу, чтобы засечь первую реакцию избранного. – Вашего финалиста зовут… Напряжение сгущается, мы все подаемся вперед. – … Леонардо Даниэли! Погодите. Я? Быть не может! – Да вот он, здесь! – кричит кто-то. Больше ста человек оборачиваются ко мне. Операторы подбегают, наставив на меня объективы. Элена, стоя между отцом и матерью, издает нечто среднее между стоном и визгом. Точно. Меня выбрали. Один из операторов сует микрофон. – Что вы чувствуете сейчас, Леонардо? Шок, страх, радостное волнение? Сегодня я хотел умереть. И умер бы, если б не услышал лодочного мотора. – Я… я не представлял, что так будет. – Мои слова разносятся эхом в притихшем зале. – И очень рад, что не упустил этот шанс. Глава вторая НАОМИ Лос-Анджелес, Калифорния – Вы шутите, да? Я обвожу глазами взрослых, собравшихся в кабинете директора. Сейчас кто-нибудь из них выдаст заключительную часть анекдота. «Что будет, если собрать вместе старшеклассницу, ее растерянных родителей, ученого из НАСА, вооруженного офицера армии США и директора школы?» – Нет, Наоми, это не шутка. – Женщина из НАСА выговаривает мое имя так, будто оно хрустальное и может разбиться. – Ты гордиться должна. Каждый из двадцати четырех был выбран за особое свойство или способность, необходимые для будущей миссии. Твои отличительные черты – это блестящий интеллект и способность мыслить логически. Если войдешь в финальную шестерку, будешь мозгом всей операции. Мои родители хватаются за руки. Мама вхлипывает, мое сердце сжимается. Этого просто не может быть… но серьезные лица вокруг подтверждают худшее. – Значит, меня включили в число двадцати четырех? – шепчу я. – Да, – кивает офицер, майор Льюис, – но для начала ты поедешь в учебный лагерь, где состоится финальный отбор. Потом тебя отправят либо домой, либо… – На Европу, – договариваю я. – В один конец. В тишине слышно, как плачет мама. Я вскакиваю и обнимаю ее – не в последний ли раз? Что, если я скоро забуду, как это делается, забуду голос своего брата? – Так нельзя. – Я умоляюще гляжу на стоящие над нами фигуры. – Если вы всё обо мне знаете, то должны знать, что у меня есть младший брат, что он болен. Я нужна ему. Нельзя же вот так взять и разбить семью! – Это как призыв в армию, солнышко, – бормочет папа. – Они в своем праве. – У нас война с собственной планетой, – хмурится майор Льюис. – Если улетишь с нее, считай, что тебе повезло. Вот оно как. Выходит, надо еще спасибо сказать, если меня с Земли выпихнут? Но тут мама говорит, держа мою руку в своих: – Пусть мои слезы тебя не смущают, Наоми. Сердце у меня разрывается при одной мысли о разлуке с тобой, это так… но я благодарна, что тебе дали шанс. – Она смотрит мне прямо в глаза. – Не знаю, долго ли мы еще так протянем. Нас эвакуировали из двух мест меньше чем за два года – кто знает, что с нами будет завтра? Смотри, как ты похудела от питания по талонам. Мы живем как на зыбучих песках – если можно спасти хоть кого-то, пусть это будешь ты. Она в это верит! Обалдеть. Моя мать искренне верит в рекламный ролик про то, что финальная шестерка переживет эту химерическую миссию. И даже если им – или нам – удастся совершить невозможное, то по мне лучше уж умереть со своей семьей, чем жить на юпитерской луне с пятью незнакомцами. Но зачем отнимать надежду у своих близких? Оставляю при себе эти мысли и задаю доктору Андерсон из НАСА вопрос: – Было сказано, что корабль зайдет на Марс, чтобы забрать припасы неудавшейся миссии «Афина» и разогнаться до Юпитера – правильно? Откуда же нам знать, что наша миссия не закончится так же, как экспедиция «Афины»? Что мы все не… – И так ясно, что я имею в виду. Не погибнем. – Очень просто. Марс всегда был рискованным шагом. Экипаж «Афины» знал, что планета вполне может оказаться непригодной для обитания. Именно катастрофа с «Афиной» побудила нас присмотреться к Европе: автоматические аппараты показывают, что там есть все ингредиенты, нужные для создания новой Земли. На Марсе источники воды и кислорода отсутствуют, а на Европе того и другого в избытке. Кроме того, финальная шестерка не будет выходить на поверхность Марса. Ваш корабль сам загрузит припасы и совершит скачок от Марса к Юпитеру. Действию марсианской атмосферы вы не подвергнетесь. Мои родители смотрят на доктора во все глаза, явно пытаясь представить, как их дочь перескакивает от одной планеты к другой. Но я еще не закончила. – А как насчет наличия на Европе разумной жизни? Доктор Андерсон и майор Льюис обмениваются усмешками. – Это выдумки «Космического конспиратора» и других веб-сайтов того же рода. Мы не нашли никаких свидетельств того, что на Европе есть жизнь. Можешь не беспокоиться. Кто знает, кто знает. Она произносит это все, как актриса, которая двадцать раз свой текст репетировала. Ладно, замнем пока. Директор Гамильтон, молчавшая все это время, подает голос. – Там снаружи целое сборище – похоже на СМИ. Вы поэтому просили созвать школьное собрание? Намерены обнародовать эту новость? Ой, нет! Я вжимаюсь в диван, мечтая просочиться в его обивку. – Запустим сначала Наоми, потом всех остальных, – предлагает майор. – Мы вдвоем будем с ней во время пресс-конференции… – Зачем нужно им сообщать? – перебиваю я. Если меня засветят во всех СМИ, уже не отвертишься. Со мной смогут делать что захотят – ставить на мне опыты, призывать в ряды, посылать в другую галактику. – У нас нет выбора, – отвечает Андерсон. – НАСА, как государственное агентство, обязано уведомлять обо всем общественность в течение суток, а действия в режиме военного времени требуют особой прозрачности. Мы скрывали твое имя лишь потому, что хотели сказать тебе первой. Не знаете, установлена ли уже видеосвязь с Хьюстоном в актовом зале? Директор, которой она задает этот вопрос, сверяется со своим компьютером. У меня руки чешутся скинуть комп на пол. – Кажется, все в порядке. Я в ужасе смотрю то на окно, то на дверь – но нет, отсюда не убежишь. Даже если я каким-то чудом смогла бы, то стала бы уклонившейся от призыва, и как же мне тогда жить? Выбора нет… придется попрощаться со всем, что мне знакомо и дорого. Я встаю, как узник, готовый идти на казнь. – Дальше что? – Дальше ты станешь одной из самых знаменитых подростков в мире, – усмехается майор Льюис. Стою позади пыльного занавеса на сцене школы Бербанка. Рядом телохранитель – он будет сопровождать меня до благополучного переезда в учебный лагерь. Сердце стучит, на лбу испарина – совсем как перед спектаклем «Скрипач на крыше» в прошлом году. У меня были всего две сольные строчки («традиция, традиция!»), но трусила я больше ведущих актеров. Тогда я впервые поняла, что мое место в классе, в лаборатории, за телескопом, а вот сцена не для меня. С тех пор мы в актовом зале не собирались. Когда очередной «Эль Ниньо» разнес в клочья прибрежные города, вынудив уцелевших лосанджелесцев эвакуироваться в Долину, школа практически завязала со спортом и самодеятельностью. Были дела поважнее – например, выживание и приток новых учеников из Вест-Сайда. В щелку мне видно, как рассаживаются по местам учителя и мои одноклассники. На всех четырех стенах развернуты гигантские проекторные экраны. – Предупреждаю, меня может стошнить, – говорю я телохранителю Томпсону. – Зачем вообще устраивать весь этот цирк? – Думаю, миссия «Европа» сейчас единственное, что может как-то занять людей, – отвечает он. – Чем больше общественность заинтересована, тем больше средств вытрясут из Конгресса космические агентства. Он подмигивает, думая меня успокоить, но мне становится еще хуже. Вот что значит быть ботаном-отличницей: не разделяю я надежд человечества на эту миссию, хоть убей. У меня есть целый список того, что может пойти – и определенно пойдет – не так, как задумано. А вот и мордашка, которая мне дороже всего на свете: мой братик Сэм сидит с родителями в первом ряду, чувствуя себя, как видно, очень неловко. Сердце сжимает новая боль. Он на два года младше меня, но я смотрю на него, как в зеркало. У нас те же темные волосы, оливковая кожа, персидские глаза и ямочки на щеках от улыбки – теперь-то мы, конечно, улыбаемся редко. Как только он родился, мы стали сиамскими близнецами, а сейчас вот нас разделяют. Слезы подступают к глазам, но тут по авансцене цокают каблуки, и в зале становится тихо. – Думаю, вы догадываетесь, зачем вас сегодня собрали здесь, – слышится голос Андерсон. – Вы угадали правильно: мы счастливы сообщить, что в школе Бербанка имеется собственный финалист, один из двух, отобранных в Соединенных Штатах: мисс Наоми Ардалан! Занавес открывается, показывая меня, моргающую в луче прожектора. Под вспышки камер, аплодисменты, изумленные возгласы я смотрю на брата, пытаясь передать ему сообщение. Извини, Сэм. Я должна была придумать, как тебя вылечить – кто же знал, что меня заберут. Жаль, что так получилось, но это еще не конец. – Это еще не все! – октавой выше информирует Андерсон. – Двадцать три других подростка по всему миру получили сегодня такое же извещение. Благодаря суперкомпьютеру НАСА «Плеяды» все финалисты прямо сейчас смогут познакомиться друг с другом и с вами! Слышатся статические разряды, и на темных видеоэкранах вспыхивают краски – и лица. Я, чуть дыша, рассматриваю незнакомцев, которые скоро станут для меня новой, принудительной семьей. Андерсон и Льюис поочередно называют их имена и страны – прямо Олимпиада, а не насильственный призыв в астронавты.