– Желаю! Я очень желаю говорить, – для убедительности яростно затряс головой Шакир. – Просто не знаю – о чем? А он твердит все одно: скажи да скажи. И про статью только сейчас сказал. Знай я раньше, сразу объяснил бы, что не убийца. – Позволь тебе кое-что разъяснить, – присаживаясь на корточки возле Шакира, произнес Гуров. – Формулировка «с особой жестокостью» подразумевает под собой не только определенные действия, но и бездействие. При квалификации убийства понятие особой жестокости связывается как со способом убийства, так и с другими обстоятельствами. Пояснить? Поясняю: сюда относятся случаи, когда перед лишением жизни или в процессе совершения убийства к потерпевшему применялись пытки, истязание или глумление. А соучастником такого преступления квалифицируется человек, знавший о намерении другого лица совершить подобное убийство или предполагавший совершение подобного преступления. Ну или скрывший от следствия обстоятельства дела, позволившие бы разоблачить преступника. Произнося последнюю фразу, Гуров надеялся на то, что человек, сидящий перед ним, не силен в Уголовном кодексе, так как, применяя тактику запугивания, он не особо заботился о том, чтобы точно воспроизвести букву закона. Шакир в Уголовном кодексе не смыслил ничего, зато угрозу своей дорогой шкуре чувствовал за версту. Едва миновав порог купе, он понял, что шутки кончились, и теперь разговор пойдет по-взрослому, поэтому, набрав в грудь побольше воздуха, выпалил, будто в омут с головой кинулся: – Знаю три места, куда мог податься Мирон! – Ну вот! Так бы сразу и сказал, – спокойно отреагировал Лев. – Поднимайся, нечего на полу сидеть. Беседовать лучше, когда глаза собеседника видишь. Крячко помог Шакиру подняться, усадил его на полку напротив Гурова, сам сел рядом и произнес: – Итак, товарищ Семен Иванов, по прозвищу Шакир, вы официально заявляете, что являетесь близким другом бывшего проводника Мирона. Вы признаетесь, что не раз выпивали с ним во время стоянок в промежутке между рейсами. Вы заявляете, что во время этих застолий ваш друг Мирон рассказывал вам о знакомых, которые могут его принять для временного, а может, и постоянного проживания. – Да, мы с Мироном выпивали, но не более того, – немного успокоившись, ответил Шакир. – Только я ни о каких убийствах ничего не знаю. – Но о местах, где может находиться Мирон, рассказать готов? – напомнил Гуров. Шакир согласно кивнул. – Говори, друг, мы тебя внимательно слушаем, – удовлетворенно улыбнулся Стас. – Вообще-то, Мирон любил про своих баб трепаться, – отбросив притворство, начал рассказывать Шакир. – Как выпьет чуток, так и бахвалится. Бабам, говорил, от меня «крышу» сносит. Раз с красоткой пересплю, и она по гроб жизни моя. Я не особо ему верил, кто не любит о бабах побрехать? В Вологде у него одна бабенка была, о ней он чаще, чем о других, вспоминал. И звонил иногда, когда лишнего на грудь примет. Все обещался приехать навестить. – Кто такая, как зовут? Где с Мироном познакомились? – начал задавать наводящие вопросы Крячко. – Лариска, она горничной в гостинице работает. Ехала как-то в его вагоне, там и встретились. Живет прямо в Вологде. Мирон говорил, у нее дом на окраине. – Да, негусто. Ни адреса, ни фамилии, – проворчал Стас. – Ты, часом, не заливаешь? Решил нас надуть? – Да нет же! – встрепенулся Шакир, опасаясь новой волны гнева сурового полковника. – Ее вы точно сможете найти. Мирон говорил, что гостиница ее недалеко от Вологодского кремля. А еще говорил, что у гостиницы памятник идиотский. То ли собаке бездомной, то ли еще какому зверью. Ржал он тогда до коликов, вот я и запомнил. – Вероятно, речь идет о памятнике Бездомной собаке, – вспомнил Гуров, обращаясь к Крячко. – Слыхал о таком. Видно, не врет твой осведомитель. – Ладно, первая попытка засчитывается, – кивнул Стас. – Валяй дальше! – Еще одна под Ростовом живет, в малюсенькой деревушке. Та вроде как из интеллигенции. И имя такое чумурудное. То ли Изабелла, то ли Эвридика, точно не помню. Она библиотекарша, а в захолустье ее много ли библиотек? – Название деревушки? – Не помню. Честное слово, не помню, – заверил Шакир. – Но до Ростова от нее рукой подать. Мирон говорил, что, когда у этой бабы гостил, каждый вечер на такси в ростовские рестораны гонял. И еще название из двух слов состоит, кажется. Длинное такое, кажется. – Кажется? – Крячко сердито сдвинул брови. – Точно из двух, – немного подумав, повторил Шакир. – Хорошо, считай, вторую попытку тоже засчитали. Пришло время третьей, – подбодрил его Стас. – Третья совсем недавно появилась, – оживился Шакир. – Про нее я много чего знаю. – Вот как? Что же ты ее напоследок оставил? – удивился Гуров. – Так она последняя появилась, вот про последнюю и рассказываю, – привел довод Шакир. – И кто она? – Москвичка. Мирон хвастался, что вот, мол, коренную москвичку заарканил. Пару месяцев с ней повошкаюсь, а там, глядишь, она меня к себе жить переманит. Буду, говорит, как падишах, с двумя женами одновременно жить. В Костомукше одна, в столице другая. Удобно. И на тебя, говорит, вечера тратить не придется. Будет меня моя московская бабенка ублажать. – А что-то конкретное он про нее говорил? – прервал Лев Шакира. – Имя, адрес, место работы? – Она, кажется, не работает, – нахмурив лоб, принялся вспоминать Шакир. – Вроде как сбережения у нее неплохие на каком-то особом вкладе, процентами неплохо обеспечена. Имени Мирон не называл. – Это как же? – уточнил Крячко. – Он что, не знал ее имени или тебе не захотел говорить? – Ни то ни другое, – ответил Шакир. – Просто он ее по имени не называл. Только «москвичка». Так ему больше нравилось. – Где живет, разумеется, тоже не сказал. – Только в общих чертах. Сказал, что дом у нее свой. Двор, говорит, огромный, только запущенный. Сразу видно, руки хозяйской не хватает. Ну, да я, говорит, сумею там порядок навести. Мирон, он ведь мужик хозяйственный, хоть и сволочь редкостная. – Еще какие-то приметы называл? – Бабы своей? – переспросил Шакир. – Баб он всегда одинаково описывал: сисястая, жопастая, и руки откуда надо растут. – Романтично, – усмехнулся Стас. – Когда, говоришь, эта москвичка появилась? – А прям перед Новым годом, – выдал Шакир. – Мы новогоднюю ночь в столице отстаивались. Второго первый рейс был. Так он два дня у нее тусовался, вернулся помятый весь, но довольный. – В каком смысле «помятый»? – уточнил Гуров. – С перепоя, – объяснил Шакир. – Кутил он у милашки своей все двое суток. Лицо аж опухло. Ему тогда еще Самшалов выговор влепил, что в несвежем виде на работу является. Да Мирон с Самшаловым умел обращаться. Поворчал начальник и простил Мирона. Больше ничего про московскую зазнобу Мирона Шакиру вспомнить не удалось. Пришлось операм-важнякам довольствоваться тем, что есть. На прощанье Крячко похлопал Шакира по плечу и извиняющимся тоном произнес: – Ты уж, брат, прости, что пришлось тебя так прессовать. Да только в этом ты сам виноват. Почему сразу не рассказал про баб мироновских? – Не хотел в дела Мирона лезть, – признался Шакир. – Он мужик лютый. Если что не по нему, сразу в морду, а я побоев до жути боюсь. – Странное дело, – вздохнул Стас. – Мирона уж в поезде нет, а вы все еще его как огня боитесь. И как только он с такой репутацией столько лет на «железке» продержался? – Говорю же, подмазывать кого надо умеет. На это, знаете ли, особый талант требуется, – ответил Шакир, после чего поднялся и, не прощаясь, вышел. Остаток пути до столицы прошел без происшествий. По расписанию поезд в Питере простоял больше семи часов, поэтому к Москве подходили за полночь. По прибытии на вокзал Гуров и Крячко простились с начальником поезда и отправились по домам. В восемь часов утра их ждал для доклада генерал Орлов. Гуров прибыл вовремя, а вот Крячко, как водится, проспал. Пришлось Гурову начинать доклад без него, благо подбить факты и наметить дальнейший план действий они успели во время долгой поездки. Начал Лев с финансовой стороны. Доложил о ситуации с фирмой-конкурентом, свои впечатления от общения с директором фирмы, где трудился Плотарев, а также по факту разговора с директором фирмы-конкурента. Далее перешел к переписке Плотарева с Галиной Кнак и их несостоявшейся встрече. В последнюю очередь сообщил обо всем, что удалось узнать от проводников поезда, на который Плотарев купил обратный билет. – Итак, теоретически вырисовываются три версии, – подытожил Гуров. – Первая: Плотарева убрали партнеры по бизнесу, чтобы не обворовывал обе стороны. Он проштрафился и перед «Строй-Лесом», и перед своим директором, следовательно, и получить должен по полной. Однако эту версию мы с Крячко исключили как несостоятельную. – И в чем же вы видите ее несостоятельность? – уточнил генерал. – По мне, так отличная рабочая версия. Требует проверки и поиска доказательств, но вполне законно имеет право на существование. – Отнюдь, Петр Николаевич, – возразил Гуров. – Даже если предположить, что махинации Плотарева раскрылись до его отъезда, директорам незачем было марать руки и подставляться с убийством Плотарева. По словам «строй-лесовского» директора, на своей афере Плотарев заработал каких-то пару сотен тысяч. Что такое двести тысяч «деревянных» в масштабе добычи леса? Пустяк. – Пустяк не пустяк, а человека нет, – напомнил Орлов. – Возможно, для этих твоих директоров наказать Плотарева – дело чести. – Нет, Петр Николаевич, не того они покроя. Это тебе не воры в законе, которые по понятиям живут. Обычные бизнесмены. Не стали бы они так заморачиваться. Самое большее, что грозило Плотареву, это увольнение без выходного пособия. Ну и возврат денег, да и то по возможности. – По возможности – это как? – Добровольно заставили бы счета обнулить, – пояснил Лев. – Пригрозили бы, что «волчий билет» выдадут, чтобы Плотарева ни в одну приличную организацию на работу не взяли. Этого было бы достаточно, зачем же тогда убивать? – Логично рассуждаешь, – похвалил генерал. – Тогда переходи ко второй версии. – Я уже говорил, что во время поездки в Сортавалу открылись некоторые обстоятельства из прошлого Плотарева. – Ты о том наезде семь лет назад? – догадался Орлов. – Слышал, слышал. И даже дело листал. Капитан Жаворонков по твоему приказу расстарался. Такую подборку для тебя выполнил, любо-дорого посмотреть. – А вот я еще не видел. Ночью как-то не до этого было, а с утра сразу сюда. – Папка у тебя в кабинете. Я распорядился. – Спасибо, Петр Николаевич, – поблагодарил Гуров. – Ты в сторону-то не уходи, докладывай, какова вторая версия? – Новая знакомая Плотарева по переписке, некая Галина Кнак. Нас насторожило то, как активно она искала личной встречи с Плотаревым, хотя он такого стремления не выказывал, и даже, напротив, всячески от личной встречи увиливал. – Каковы, по-твоему, ее мотивы? – Личная неприязнь, уходящая корнями в прошлое. Мы подумали, раз Плотарев один раз смог влезть в неприятности, а после подставить друга, то могут всплыть и другие факты. Мы допускали, что Галина ищет встречи с Плотаревым с целью его убийства. Встреча должна была состояться как раз в тот день, когда Олег возвращался домой из Москвы. – Помню, помню. Ты сказал, что Галина ездила в Питер, но утверждает, что с Плотаревым не встречалась. А если все-таки встретилась? – У Галины железное алиби. В Архангельск она вернулась шестого, это мы проверили. У нее погашенный железнодорожный билет и свидетели, подтверждающие возвращение именно в этот день. – Это еще не доказательство, – нахмурился Орлов. – Подумаешь, билет. Приехала, укокошила давнего недруга и вернулась. – Все бы хорошо, если бы не ступни. Их мы нашли в Москве, – напомнил Гуров. – Значит, она действовала не одна. Сообщников вы искали? Надо проверить всех ее друзей и приятелей. Быть может, таким образом эта Галина себе алиби подготовила. Вот тебе и объяснение, почему ступни отдельно, а тело отдельно.