— Что-то не так? — испуганно спросила меня из-за плеча мать Иеронима, увидав моё впадение в ступор. — Нет, нет, всё замечательно, матушка! — прошептал я в ответ. — Скажите, а кто составлял меню этого ужина? — Старец сам позвонил и сказал, чтобы мы приготовили вам спагетти с сыром и обязательно осьминога! — ответила мне она. Мы с Флавианом, не сговариваясь, молча посмотрели друг другу в глаза долгим задумчивым взглядом. Глава 17 ГЕРОНДА И ГЕРОНДИССА. КАРДИЦА. ПРОДОЛЖЕНИЕ — Батюшка! — мать Иеронима наклонилась к Флавиану, — старец благословил предложить Вам, по Вашему желанию, либо отдыхать завтра, отоспаться с дороги, а затем поехать в монастырь Святого Георгия, либо с утра поехать на литургию в монастырь Святого Георгия, потом пообщаться там с матушкой герондиссой и сестрами, и там дождаться приезда старца. Он сам сейчас в Афинах, и к вечеру, скорее всего поздно, приедет в монастырь Святого Георгия и встретится с Вами там! Как Вы решите, отец Флавиан? — А вот как Алексей «благословит», так и поступим, — Флавиан устремил на меня свой задумчивый взор, в котором плохо скрывалась весёлая смешинка. — Изреки суд свой, брате! — А что тут изрекать, — встрепенулся я, — чтобы я поверил, что ты способен литургию на возможность подрыхнуть променять? Обманывай наивное женское монашество, но не заматерелого в боях «флавиановеда», отец игумен! Благословляю на литургию в монастырь святого Георгия! Окончательно и бесповоротно! — Смиренно приемлю и ничтоже вопреки глаголю! — кротко вздохнул мой батюшка, покорно опустив седую лохмато-гривастую главу. — Это вы так шутите между собой, да? — с некоторым недоверием в голосе спросила мать Иеронима, удивлённо поглядывая то на меня, то на Флавиана. — Какие уж тут шутки, матушка! — я сурово сдвинул брови. — Я отца игумена в великой строгости содержу, иначе он… Ты вечерние таблетки, батюшка, опять забыл выпить? Желтенькую и две беленьких? Флавиан покаянно кивнул. — Матушка! — мой голос был почтительно-повелителен, — благословите нам стаканчик воды подать, отцу игумену вечерние таблеточки запить! — Сейчас, сейчас! — мать Иеронима сама бросилась на кухню за водой. Адельфи Ангелина, стоя в сторонке, прикрыла рот краем белого передника, стараясь не прыснуть от смеха. Я посмотрел на неё величаво, в соответствии с нынешней должностью «благословлятеля» — она таки прыснула. Мать Иеронима принесла воды, Флавиан принял вечернюю порцию лекарств. Мы закончили трапезу, помолились, и сестра Ангелина повела нас в кельи отдыхать. Убедившись, что у Флавиана в келье есть всё необходимое для сна и молитвы, я оставил его в одиночестве и проследовал за сестрой Ангелиной а своё пристанище. — Какой у Вас, Алексей, батюшка замечательный! — вполголоса сообщила мне она, открывая дверь моей кельи. — Кроткий и с любовью ко всем. Прямо как наш старец! — А то! — довольно согласился я. — Только вот про любовь ко всем… Не жалеет он себя ни капли, впахивает за троих, а здоровья никакого — ну помрёт он как герой «на амбразуре», а нас, своих чад, на кого оставит? И это любовь? — Вот-вот! — закивала сестра Ангелина. — Точно как наш старец! Совершенно себя не жалеет и тоже больной весь. Недавно ему плохо стало, так во всех странах за него молились. Знаете, сколько людей у него окормляется? Не сосчитать! В день по сто-двести электронных писем приходит, эсэмэсок штук по пятьсот, наверное. Мы ему даже телефон с большими кнопками купили, а то у него от непрестанного отвечания на эсэмэски пальцы больными стали! Ездит всё время между четырьмя нашими монастырями, исповедует, с людьми беседует, — и с монахами нашими, и с прихожанами-греками, и со всеми, кто из разных стран к нему приезжает! — Очень всё знакомо! — кивнул я. — Только у отца Флавиана международный компонент не такой широкий, а так тоже издевается над собственным здоровьем, нерационально силы расходует, за что мною и обличаем. — Любите Вы его, Алексей! — улыбнулась, посмотрев мне в глаза, сестра Ангелина. — Попробуй-ка его не любить, если он за тебя умирает каждый день… — Как наш старец! — кивнула монахиня. — Доброй ночи Вам! Если холодно будет, возьмите второе одеяло, а то у нас не топят сейчас, денег не хватает… — Доброй ночи! — попрощался я с приветливой сестрой Ангелиной. *** Спал я крепко, видно, дорога и переизбыток впечатлений совсем обессилили меня — старею! Но проснулся рано, ещё не звонили и не стучали в било. Умывшись, я отправился к келье Флавиана, тихонько приоткрыл дверь и услышал степенный игуменский храп. С души отлегло — батюшка отдыхает! Однако время было уже его поднимать. Я открыл дверь и, стараясь не шуметь, вошёл в келью. Ну конечно! Как обычно, кровать его оставалась так и не разобранной, а он сам, полностью одетый, тихо похрапывал, утонув в стоявшем в углу кельи старом мягком кресле. Выпавшие из руки чётки лежали рядом на коврике. Я поднял их и осторожно потеребил Флавиана за плечо. — Вставай, отец игумен, подъём! Архангел в трубу протрубил, Царство Небесное проспишь! — А, что? — забормотал проснувшийся батюшка, возвращаясь из «объятий Морфея» в наш бренный мир. — На полунощницу уже звонили? — Нет ещё, минут через десять начнут! — Уф, Слава Богу! — он потряс головой и посмотрел на меня проясняющимся взором. — Лёш! Дай руку, вытяни меня из этого кресла! А то я как сел в него помолиться перед сном, так сам встать и не смог, очень уж оно глубокое, видно, продавленное давно. Беднота у них тут… — Да уж! — я протянул ему руку и с большим трудом вытянул могучее тело своего духовника из глубины его ловушки-седалища. — Небогато! Как у нас в начале девяностых во многих монастырях… — Зато лица у них какие, ты обратил внимание, Лёша? Светлые лица, радостные, лица свободных и счастливых людей! Насколько это в нашей земной «юдоли скорби» при всей невидимой брани от диавола вообще возможно. А ведь — «каков поп»… Знаешь, я всё больше хочу с герондой Георгием пообщаться, чувствую — не зря нас сюда отец Александр направил. За окном раздался знакомый стук деревянного молотка в «талантос», и вслед за ним деликатный стук в дверь батюшкиной кельи. — Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас! — послышался голос матери Иеронимы. — Аминь! — отозвался Флавиан. — Зайдите, матушка! — Батюшка! Машина уже ждёт ехать в монастырь Святого Георгия. — Отлично, Спаси Христос, матушка! Мы идём! — Флавиан оглянулся на своё коварное кресло-ловушку. — Пошли, брат Алексий! Машина, которая должна была отвезти нас в «иера-мони Агиос Георгиос» (священный монастырь Святого Георгия), оказалось старым внедорожником — то ли «тойотой», то ли «чероки» — нераспознаваемым из-за предрассветной темноты и древности происхождения. Запихнув Флавиана в переднее правое сиденье и пристегнув ветхим ремнём безопасности, я не удержался поинтересоваться у матери Иеронимы: — А оно, — я кивнул на автомобиль, — точно доедет? — Что вы, не волнуйтесь! Конечно, доедет! Водитель, адельфи Лидия, очень хорошо водит по горным дорогам. — Нам придётся ехать по горным дорогам? — испугался я. — Совсем немного, несколько километров. Там сегодня и туман наверняка слабый, дорогу видно будет. — Будет видно дорогу? М-м-м… — я несколько растерялся, но Флавиан грозно зыркнул на меня из-под густых бровей. — Лёша! Загружайся! — Йес, сэр! То есть — евлогите, патер! — Батюшка, и нас благословите! — подошли к Флавиану мать Иеронима, сестра Ангелина и тоненькая бледнолице-голубоглазая молодая монахиня, очевидно, та самая «адельфи» Лидия, которая должна была нас везти в темноте и тумане (при котором даже видно дорогу!) в горах. — Батюшка! Адельфи Лидия по-русски не говорит, она голландка. С ней можно говорить по-гречески или по-английски, — сообщила нам мать Иеронима. — Приезжайте к нам ещё! — Спаси Господь! С удовольствием! — мы помахали в окна провожавшим нас сестрам, укрывшим плечи из-за утренней прохлады поверх подрясников пуховыми платками — что-то в этом было какое-то родное, русское… Дизельный движок джипа-пенсионера характерно заклокотал, и мы отправились в путь. ***