– Ты так резко приехал и заявил тогда: мы расстаемся, извини. Ты даже не спросил, чего хочу я. – Она всхлипнула с намеком на подготовку к близкому плачу и смотрела на него сухими глазами. – А я люблю тебя, и ты это знаешь. Мы замечательно жили с тобой, и все у нас было хорошо. – Она присела перед ним на корточки и заглянула ему в лицо снизу вверх: – Давай попробуем, у нас получится хорошая семья, я знаю. Тебе же было очень хорошо со мной, ты сам это говорил, я забочусь о тебе, как необходимо, и думаю только о тебе. – И повторила: – У нас получится семья. Я все возьму на себя, все хозяйские вопросы, и буду оберегать тебя от быта помочь тебе в твоей работе. И детей мы родим. – Ты беременна? – задал он вдруг резкий вопрос. – Нет, – от неожиданности сбилась она, подумав пару секунд, и Марк четко понял, что ей хочется сказать «да», но она справилась, не соврала и с сожалением повторила: – Пока нет. Но я хочу от тебя ребенка и давно тебе об этом говорила. И мы сразу его сделаем, как только снова… – Валер, – перебил он ее совершенно измученным голосом. – Ты прости, но я зверски устал и хочу спать. Я не могу больше обсуждать тему нашего дальнейшего совместного проживания. Я не смогу с тобой жить, я не люблю тебя, и ты это знаешь. Я сразу тебе сказал и предупредил, что не хочу и не жду серьезных отношений и не вступаю в них, а для тебя все стало слишком серьезно, я это понимал и чувствовал последнее время. – Он вновь потер лицо рукой. – Мы все это уже обсудили. Мне больше нечего тебе сказать и предложить нечего. Не надо тебе больше со мной встречаться и пытаться поговорить. Тебе будет больней, а я буду мучаться от того, что обидел тебя. И больше не затягивая разговор, он тут же вызвал для девушки такси, оплатив его со своей карты, и выпроводил барышню, мысленно напомнив себе наставления Клавдии, которые она неустанно ему повторяла, что надо с людьми обращаться все же как-то более мягко, а не столь прямолинейно. Пришлось, сдерживая себя, подождать, пока подъедет машина, слушать, как девушка тихонько, но показательно плачет, проводить ее до такси. Как говорит Клава, «чтобы не обиделась». Марку постоянно приходилось вспоминать это ее «чтобы не обиделась в общении с девушками. Что будет, если Валерия все же решит обидеться, ему на самом деле было мало интересно. Обидится, и что? И все. Наверное, как-то так. Но это не важно. Ерунда все это. Ему надо срочно осмыслить, проанализировать и обдумать, что случилось с Клавой, эту ее неожиданную беременность и что теперь ему со всем этим делать. Он постоял под душем, вышел из кабинки, вытерся насухо и голышом прошлепал в спальню, улегся на кровать и, закинув руку за голову, надолго задумался. Как же так получилось, что она ждет ребенка? И что теперь будет? Как все устроится у них? Будет ли ее отпускать этот ее, как его там, Коля, встречаться с Марком, приезжать, как обычно к нему, когда она ему понадобится? На самом деле он был в панике и откровенно недоумевал, как быть и что делать. Что делать-то? Что надо предпринять? Когда они познакомились… А когда они познакомились, сколько лет тогда ей было? Ему было двадцать восемь, это он помнил, значит, ей в тот момент было двадцать. Точно, Клаве тогда было двадцать… Знаете, есть у нас выдающийся, уникальный ученый Татьяна Владимировна Черниговская, профессор, доктор биологических наук, занимающаяся теорией сознания, нейронаукой и психолингвистикой, которой не раз задавали вопрос «как вырастить гения?», и она не устает повторять: – Никак. Для этого надо чтобы он родился гениальным, это сугубо генетическая вещь и ничего более. Как бы вы ни старались сделать из ребенка гения, даже при его врожденных невероятных способностях, намного превышающих среднестатистические параметры, это невозможно. Только генетический код, сложившийся в определенной комбинации из генов предков. Но. Вот на этом моменте начинается самое интересное «но». Чтобы человек смог в полной мере реализовать и раскрыть свою одаренность, ребенка необходимо воспитывать и воспитывать, как бы это ни парадоксально и избито ни звучало, на базовой мировой культуре – классической литературе, поэзии, лучших мировых музыкальных произведениях, развивая навыки к систематизации знаний и умение размышлять. Много читать, отдать в хорошую школу, где есть качественные учителя-наставники, дать лучшее образование, приучать к терпению, целеустремленности и усидчивости, прививать желание всегда докапываться до истины, поддерживать, поощрять. И помогать, помогать. Есть, разумеется, в истории человечества случаи самовоспитания таких уникальных людей, но это требует колоссальной самодисциплины и никогда не обходится без огромной доли удачи, дающей таким людям наставников, людей, которые их направляют. А в подавляющем же случае множество людей рождается одаренными в разных областях, но практически все они не реализуют себя, не развивают свои способности, не занимаются ими и остаются среднестатистическими людьми, ничем не выделяющимися из общей массы. И это факт. Есть такое понятие: гений не отдыхает. Так вот, он не отдыхает с момента своего рождения, постоянно развиваясь и совершенствуясь, а если нет…. Вот и все. Марку в этом плане повезло. Или не повезло, как посмотреть, потому как, понятное дело, любому здоровому мальчишке интересней гонять мяч с друзьями, лазить по заборам и деревьям, пробовать всякое запретное с пацанами, во всем участвовать и везде присутствовать, особенно в том, что не поощряется родителями, а не корпеть над книжками и занятиями. Но ему досталась именно такая семья, которая выращивала на своей грядке талантливого, одаренного сверх меры ребенка, помогая ему реализовать свой гений. И хотя родные Марка не заказывали ребенка-гения, да и не воспринимали его таковым, но то, что мальчик имеет врожденные способности к точным наукам, невозможно было не заметить. Никому и никогда в семье в голову не приходило называть Марка гением, и «танцы с бубнами» вокруг его неординарных способностей не устраивали и уж тем паче не заставляли малыша как дрессированную обезьянку демонстрировать свои поразительные способности друзьям и родне, в часы праздничных застолий не ставили его на табуреточку перед подвыпившими гостями с требованием: «Ну-ка, покажи, что умеешь, умножь-ка четырехзначные числа, порази людей!» А он это умел еще с трех лет – перемножать четырехзначные в уме. Ничего подобного. Все как-то буднично происходило – родные спокойно, целенаправленно и постоянно занимались развитием ребенка. Когда открылись способности малыша к точным наукам и необычайное увлечение цифрами и счетом, бабушка Анастасия Николаевна, проработавшая всю свою жизнь заведующей архивом в университете, обратилась к ректору по личному вопросу и детально проконсультировалась на тему, как лучше направлять малыша, чтобы помочь ему развивать свои способности, отдавать ли в садик, существуют ли методики занятий с такими одаренными детками – вообще-то это были восьмидесятые года, и никаких таких особых условий для уникальных детей никто тогда не создавал – все на общих основаниях. Но проговорив с ректором целых два часа, исписав тетрадь рекомендациями и получив список специалистов, которым было бы неплохо показать мальчика и с которыми было бы неплохо проконсультироваться, Анастасия Николаевна, вернувшись домой, собрала общее собрание и изложила свои мысли по данному поводу. Это, видимо, от нее передалась внучку страсть к систематизированию всего на свете: любых предметов, любой поступающей информации, своих знаний. Логический порядок в мыслях и делах – это их с бабушкой пунктик, неизменно вызывавший добрую иронию у всех остальных домочадцев. И тем не менее, тем не менее, хоть родные и поулыбались той решительной серьезности с которой Анастасия Николаевна подошла к вопросу воспитания необыкновенного внучка, и иронизировали потом бесконечно по поводу того «научного» семейного совета, подшучивая над ней и припоминая «заседание», но рекомендации, данные ректором, и консультации у специалистов несомненно дали свои результаты и направили усилия семьи в правильное русло без необходимости метаться в поисках наилучшего решения для мальчика. Впрочем, рекомендации эти были всего лишь неким подспорьем, с основной задачей воспитания ребенка семья и сама прекрасно справлялась. Ну, еще бы! Отец работал в космической отрасли, в составе инженерной группы, мама – социальный работник, бабушка – архивист, а дед Валентин Романович – инженер широкого профиля (как он сам подшучивал над этим определением: «и нашим, и вашим, и споем и спляшем»). – То есть, – улыбался он, объясняя внуку, – считай, Марксюшка, что знать должен был все: от устройства лампочки накаливания до космических аппаратов. Такая вот специализация у нас была. У деда Валентина Романовича имелось несколько серьезных пристрастий. Ну во-первых, он обожал читать, с детства и не мог обходиться без книги ни одного дня, хоть несколько страничек, но прочтет. Во-вторых, любил что-то мастерить руками. Сколько Марк себя помнил, дед никогда не сидел праздно, а всегда чем-то занимался, либо что-то мастерил, либо читал. Ну и в-третьих, имелась у деда великая любовь и преданность, к которой он еще пристрастил и жену. Валентин Романович обожал классическую оперу. За свою жизнь он собрал не самую большую, но весьма качественную фонотеку грампластинок с записями разных опер и классической музыки в исполнении уникальных певцов, известных дирижеров и оркестров, занимавшую целых две большие полки старинного книжного шкафа, стоящего в их с бабушкой комнате. По воскресеньям дед Валентин Романович слушал оперу, и это был целый ритуал. И маленький Марк совершенно завороженно каждый раз наблюдал за этим действом. Дед открывал крышку старенького, потертого, но исправно работавшего проигрывателя, включал его, неторопливыми, полными значимости движениями надевал белые тряпичные перчатки, открывал шкаф и, с особой осторожностью и почтением перебирая пластинки, интересовался у замершего рядом, с восторгом глядящего на него внучка: – Ну, что Марк Глебович, чем насладимся? Может, «Тоска» Пуччини? И он доставал пластинку с оперой, рассматривал любовно обложку, которую видел, наверное, уже миллион раз, ставил на место и с той же почтительной осторожностью извлекал следующую пластинку. – Или «Норму» Беллини? – Он вынимал диск пластинки и задумчиво рассматривал ее обложку. – С Марией Каллас? А? – Нет, – вступал в эту их игру Марк и активно крутил головой из стороны в сторону, – не Каллас. – Тогда кто, предложи? – улыбался дед, возвращая пластинку на место. – Лучше эта, которая громко там поё-ё-ёт, – поднимал ручонки внучок, старательно изображая насколько громко «эта» поет. – Ага, – улыбался дед, – я так понимаю, ты про «Кармен» с Еленой Образцовой? – А-а-а-а? – вопросительно выводил мелодию Марк. – Да, – кивал дед. – Она, – солидно соглашался внучок. Пластинка доставалась из фонотеки, торжественно извлекалась из обложки, протиралась специальной мягкой тряпочкой, с почтением устанавливалась на резиновую подложку, включался аппарат, аккуратно переносилась и устанавливалась на пластинку игла звукоизвлекателя. Дед усаживался в кресло у окна, а Марк на специальный маленький детский стульчик возле него, и начиналась опера. Усидчивости мальчонки хватало ненадолго, и очень скоро внучок свинчивал из комнаты, оставляя деда наслаждать и эстетствовать в одиночку. Но музыку не спрячешь ни за какими дверьми, и голоса великих исполнителей разливались по всей квартире. Домочадцы занимались своими делами под звуки шедевров мировой музыки. Не самое плохое сопровождение, согласитесь, да и никто особо не протестовал. Занимались ребенком все – и родители, и старшее поколение, но дед Валентин был для Марка особым человеком – самым большим его другом и наставником, и все свои многочисленные и бесконечные вопросы внучок задавал ему, получая на них совершенно уникальные, а порой неожиданные ответы, заставлявшие ребенка задуматься еще больше и увидеть интересующий его предмет под совершенно иным углом. А еще они с ним беседовали, рассуждали – Валентин Романович задавал какой-нибудь хитрый вопрос с «подвывертом», как он это называл, а Марк, сдвигая брови от усердия, принимался искать ответ: – А вот ответь-ка мне, Марксюшка, на такой подвыверт, как ты думаешь… И вот начинался непростой разговор с размышлениями, предположениями, гипотезами и, порой, совершенно неожиданными выводами. Вот один такой дедов «подвыверт» в принципе и подтолкнул Марка к серьезному и окончательному решению – посвятить свою жизнь математике. А началось все, как обычно – с заковыристого вопроса, который задал дед: – Я вот тут прочитал одну интересную статейку, – начал издалека свой хитрый заходец Валентин Романович, – в ней говорится, что ученые, проанализировав все полученные данные по исследованию человека как физической единицы, застопорились на одной из составляющих, а именно: реальности его существования в определенный момент времени. Поясню. То есть: какой момент времени считать тем, в котором в действительности существует человек? – В настоящий, – тут же ответил десятилетний Марк. – Да, разумеется, – хитро улыбался дед, – а что считать настоящим моментом? Все мы знаем, что прошлого нет, ибо оно уже прошло и вернуться туда нет никакой возможности и произвести какое бы то ни было влияние как физическое, так и не физическое на прошлое, изменить его невозможно. Как и нет будущего – оно еще не произошло, на него мы, конечно, можем повлиять, но только опосредованно. Например, ты решил разбить чашку или произвести какое-то иное действие. Вот ты взял молоток, занес руку над чашкой в настоящем моменте, а то, что ты разобьешь ее, будет происходить уже в будущем. То есть твое направленное в настоящем действие создает будущее. Потому что ты можешь и передумать и не разбить чашку, и тогда она останется целой, а можешь и разбить, и тогда получается, что из нынешнего момента может произойти уже две реальности, а то и три, если вдруг, скажем, чашка упадет, или кто-то выхватит ее из-под твоего молотка. И это уже множественная вероятность вариантов. То есть будущего, как реальной, вещественной и физической составляющей тоже не существует. Вот здесь и возникает вопрос: а что есть настоящее, что брать за единицу настоящего и своего реального существования в ней? Как ты думаешь? И десятилетний Марк ка-а-а-ак задумался, так и продумал над этим вопросом два дня. А надумав, твердо решил, что станет математиком и обязательно вычислит природу времени и все его особые свойства. В пятнадцать лет Марк закончил спецшколу с математическим уклоном, разумеется, по ходу учебы, победив в куче олимпиад и соревнований по математике, занимался дополнительно факультативно на курсах при МГУ, а в девятом классе решил все задачи из сборника Петра Сергеевича Моденова, по которому вообще-то занимаются при поступлении и на первом курсе университета. Годы учебы пролетели для него совершенно незаметно, потому что ему было очень, ну просто очень азартно, увлекательно учиться, к тому же он попал к совершенно выдающимся преподавателям и обрел самого важного, ставшего навсегда главным его наставником и учителем профессора, а в дальнейшем и академика Виктора Павловича Огородничьего, которого поразили способности юного студента и который внимательно наблюдал за Марком, за его достижениями и успехами, развитием, подсказывал и направлял устремления и усилия юного дарования. Понятно, что Светлов поступил в дальнейшем в аспирантуру, в которой тоже блестяще учился, а закончив ее, столь же блистательно защитил кандидатскую диссертацию. Что, у кого-то были сомнения по этому поводу? Он занимался наукой, преподавал, поработал в составе большой научной группы, куда его порекомендовал Виктор Павлович, которая трудилась над одним интереснейшим, но засекреченным проектом по заказу Правительства. А параллельно они с Виктором Павловичем несколько лет в виде хобби бились над одной интереснейшей задачей, за решением которой явно бы последовали новые открытия в мировой науке. Не теорема Ферми, понятное дело, ковыряться в поисках её доказательств Марку было не интересно, он вообще не очень любил задачи, в которые одним из базовых параметров входила невозможность разрешения как такового. Он занимался этой темой на досуге, если, конечно, можно назвать досугом те короткие часы, остававшиеся у него от занятий и преподаваний, в которые он оказывался дома. Марк приходил в гости к Виктору Павловичу, когда у того выпадала возможность встретиться с учеником вне формальной обстановки, и они вдвоем увлеченно, забывая о времени и обо всем на свете, несколько часов корпели над интересным явлением, никак не дававшимся. Верное решение Марку приснилось. Если точнее, то не само решение, а принципиально иной ход рассуждений и вычислений. Он настолько был ошеломлен озарением, которое сначала ощутил, как открытие увидел, и только потом понял правильный ход решения, что, подскочив в пять утра, помчался к Огородничьему на Плющиху, позабыв обо всем на свете. Благо семья профессора жила не с начальником транспортного отдела завода Ильича, в городе Горчичный Лог, а все же с академиком РАН и к таким явлениям, как научное озарение, относилась спокойно, с должным пиететом, уважением и пониманием. Виктор Павлович был поднят с кровати срочным образом, с помятым лицом и всклокоченными ото сна, стоявшими торчком, редкими волосюшками на академической лысине, в тапках, халате, накинутом поверх пижамы. Проводил Марка, которого буквально распирало от нетерпения, в свой кабинет, где они и засели на несколько часов. И лишь настойчивые звонки секретаря Огородничьего смогли оторвать этих двоих от чуда, которым они занимались, и вернуть в реальность – одного на научный совет, другого – на лекции студентам.