Часть 6 из 7 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Итогом их совместного мозгового штурма, который они, разумеется, продолжили в тот же вечер и еще несколько дней подряд, явилось настоящее открытие, на основании которого Марк Глебович Светлов в двадцать семь лет защитил докторскую диссертацию.
Вообще-то именно в математике стать доктором наук очень сложно. Очень. Это редкость. Потому что для этого требуется сделать настоящее открытие.
А математика – это настолько точная и бескомпромиссная наука, что сделать в ней открытие, скачав что-то из интернета, слямзив что-то у коллег, напустив воды в рассуждения, двинув какую-нибудь завиральную идейку, уйдя в дебри малопонятных теорий, отлакировав их заумными терминами, совершенно невозможно.
Потому как математика – это основа всего – вообще всего: мира, природы, как таковой, сути всех явлений и заодно базовая часть любой науки. А переделать, скажем, таблицу умножения, потому что тебе вдруг захотелось стать доктором наук, личностью известной и значимой, любым путем, образом и маразмом, и объявить миру, что дураки вы все и дважды два это всегда было восемь, оно, конечно, можно. И люди в белых халатах с удовольствием послушают твою теорию со всеми доказательствами, потому как на основе ее они, в свою очередь, защитят диссертации про навязчивый параноидальный математический бред у больного. Это в худшем случае, а в лучшем….
Невозможно, и всё.
Так что в математике – только открытие, будьте любезны.
А они вот сделали. И если бы кто знал, какое удовольствие получили два этих ученых мужа – старший и младший, пробираясь через формулы и серию последовательных решений к доказательству, – удовольствие, которое невозможно передать никакими словами, которое способны пережить только творцы в момент того самого сотворения, в момент наивысшего озарения, когда перед ними открывается истина и они постигают ее в полном объеме. Это на порядок выше, мощнее и сильнее любых физических и телесных удовольствий, и на те же порядки непостижимо на этих уровнях.
При чем тут диссертации, защиты и звания – это уж так, приятная и, разумеется, важная составляющая, но не главная.
Э-эх! Это было круто!
А через пару месяцев после защиты со Светловым случилась во что…
Марк при любой возможности старался ходить пешком. Во-первых, он как-то прочитал интереснейшую статью одного австрийского ученого о движении человека как таковом, и, в частности, о ходьбе и «прямостоянии», там много было всяких интересных примеров, но основной вывод сводился к тому, что ходьба – один из самых парадоксальных механизмов человеческого тела, способных усиливать его жизнестойкость и способность к размышлениям, ходьба заставляет постоянно работать мозг, обрабатывая кучу поступающей информации. Кстати, исследования показали, что люди, которые много ходят, очень редко, практически никогда не болеют Альцгеймером.
А тут внимание! – ходят по улице, по пересеченной и меняющейся местности, по земле, одним словом, а не по спортивной дорожке тренажера.
А во-вторых, Марку во время ходьбы замечательно думалось.
Так что пешком он ходил с удовольствием и при любой возможности. В том числе расстояние от метро до дома по привычному маршруту укладывалось у него минут в двадцать.
Машину Марк не водил, хотя сам процесс освоил быстро, но даже права не стал получать – зачем? Он посидел за рулем, поводил по полигону автомобиль и понял, что водить ему нельзя, и это совершенно не его занятие. Постоянно размышляя над какой-нибудь задачей, он частенько настолько увлекается, погружаясь в мысленную работу, что перестает замечать все остальное. А вождение автомобиля – это не шутка, оно требует внимания и сосредоточенности.
К тому же, когда Марк находился в процессе размышления над чем-то, ему постоянно требовалось что-то записать, и он мог банально бросить руль, вообще забыть о дороге и начать торопливо записывать формулу.
Четко осознав свое отношение к транспорту, Марк теперь старался быть только пассажиром.
Да и машины в те времена в их семье неоткуда было взяться. Заработки самые что ни на есть средние, как у всей российской интеллигенции – отец инженер, кое-как устроившийся на работу по специальности после погромных девяностых, мама – соцработник, дед и бабуля – пенсионеры, а сам Марк в то время зарабатывал совсем скромно, хоть и работал непомерно много.
Какая там машина – они и на билет-то в оперу для деда с бабулей на какого-нибудь известного исполнителя, приезжавшего в Москву с гастролями, откладывали несколько месяцев всей семьей.
Так что Марк передвигался пешочком везде и всегда, да еще с неким научным обоснованием процесса.
Вот так и шел домой однажды вечером, часов в одиннадцать, возвращаясь после заседания кафедры, когда к нему привязалась группа пьяных молодых дебилов, почти подростков, которым захотелось покуражиться над одиноким пешеходом и ничего более.
Просто так!
От тупости своей, от животного врожденного скотства, от жестокости и безнаказанности. И оттого, что скопом, стаей. Поодиночке вряд ли бы кто из них решился напасть на человека, а толпой – мы же крутые, сильные, зверье шакальное.
Мальчонкой Марк был не слабеньким, далеко не ботаном скрюченным и пугливым, на типичного ученого походил не очень-то – рост под метр девяносто, крепкий такой, два раза в неделю в университетском бассейне полуторачасовой заплыв, а по утрам дома – занятия на турнике. Да и характер куда денешь, упертый, бойцовский, пальцем-то не размажешь.
Он так вот просто и сразу не дался, отбивался, как мог и сколько мог, и даже парочке уродов от него крепко прилетело. Но их было пятеро. Пьяных, озверевших от своей безнаказанности и крови, и они были стаей…
Они не успели его изувечить и убить – проходивший мимо собачник поднял шум, на который подтянулось еще несколько неравнодушных человек, и пьяная свора уродов тут же разбежалась.
Марка забрала скорая помощь, вызванная теми самыми добровольными помощниками, и его отвезли в больницу. Серьезных ранений, требовавших бы оперативного вмешательства, у него не обнаружили – ушибы внутренних органов, но без кровоизлияния, трещины двух ребер, гематомы по всему телу, шатающиеся зубы. Однако он получил очень сильное сотрясение мозга.
Кстати, козлов тех нашли, ума-то не хватило даже на то, чтобы свою жертву отвести куда подальше от видеокамер, да и свидетели дали показания. И что характерно: на первых же допросах они обивали друг друга признательными помоями, рыдали, каялись и тряслись от страха, осознав, что реально попали.
Реально. И теперь всё всерьез, без прилипшей к руке пивной банки в компании таких же недоумков, без быдлячего выпендрёжа друг перед другом, без подружки такой же умственной категории – не-а, теперь все по-взрослому, ребята! Покушение на убийство в составе группы, отягченное алкоголем – целую крепко, твоя тюрьма, лет эдак по пяток каждому. Жду.
Марка пролечили в очень хорошей клинике, он достаточно быстро встал на ноги и, понятное дело ринулся назад в свою науку.
Но…
Через пару месяцев у него случился первый приступ головной боли. Тяжелейший, страшный, изматывающий до рвоты и потери сознания, до желания разбить голову совсем, только бы остановить, прекратить эту муку мученическую хоть на мгновение! И самое страшное – эти болевые приступы не снимались никакими медикаментозными препаратами.
Перепугались все. Оно и понятно – родные и учитель Виктор Павлович, относившийся к Марку как к сыну, это-то ясное дело, но и коллеги и его ученики искренне переживали за Светлова. Огородничий срочным порядком поднял все возможные связи, и Марка определили в лучшую клинику страны на обследование.
И началось…
Часть третья
Его обследовали ведущие специалисты страны, а потом, по совету и настоянию Виктора Павловича и при его непосредственном содействии, отправили в Израиль, где Марка так же обследовали ведущие специалисты.
А Марк смущался от такого внимания врачей и родных и ужасно сетовал, что угодил в неприятную историю и не может самостоятельно справиться с болезнью, от чего и ворчал:
– Носитесь все со мной, словно я сделался каким-то инвалидом умственной деятельности, ей-богу!
И родные принимались его уговаривать, успокаивать и увещевать, словно он и на самом деле инвалид, и от этой их чрезмерной заботы и злости уже на себя самого и свои капризы, которые вынуждены терпеть его близкие люди, Марк злился пуще прежнего, чувствуя, что задыхается от бессилия и непонимания, что делать и как справляться с ситуацией.
Но он жестко держал себя в руках, чтобы не капризничать и не стать обузой с дерьмовым характером, донимающим всех окружающих своей инвалидностью, поэтому и старался четко следовать всем распоряжениям докторов.
Вердикт и наших, и израильских врачей был единодушен: ни гематом, ни аневризмы, ни каких-либо явных патологий мозга, вызывающих болевые приступы и требующих оперативного вмешательства, нет.
Все родные и близкие выдохнули – уф-ф-ф! – слава богу.
Но!
Но травма все же имела последствия, скорее психосоматического свойства – от чрезмерных перегрузок и непрекращающейся деятельности мозг начинает работать со сбоями – далее следовала череда медицинских, совершенно непонятных терминов и резюме.
– Вам, молодой человек, надо срочно учиться давать своему мозгу отдых и разгрузку, – сказал профессор Абельман, худой, длинный, с крючковатым носом, веселыми глазами поразительного оттенка, похожими на спелые, крупные с маслянистыми бочками, темно-фиолетовые, отдающими немного в насыщенную коричневу, маслины, больше напоминающий кавказца, нежели праведного еврея. – Вот скажите мне, молодой человек, было ли такое время, когда вы не крутили в своей голове всякие формулы и циферьки и как давно такое случалось с вами?
Марк, во всем любивший порядок, сильно призадумался, отматывая воспоминания назад, и честно ответил:
– Несколько раз во время секса. Ну, и, конечно, сна. – И радостно, с энтузиазмом, поделился: – Но не всегда. Знаете, профессор, во сне иногда приходят такие интересные идеи и неожиданные решения.
– Знаю, – шумно втянув воздух через свой крючковатый нос, признался Абельман и, скорбно выдохнув, продолжил объяснения: – В вашем положении это катастрофически мало, Марк. Ваш мозг – это уникальный механизм и, как каждый механизм, он требует отдыха, профилактики и тщательнейшего ухода за собой. А вы его нещадно эксплуатируете без всякой меры. К тому же, Марк, ученый обязан время от времени отвлекаться от своих занятий, полностью отодвигая предмет своего исследования, и переключать внимание. Обязательно! Для сохранения как физического, так и психического здоровья. Кроме того, вам же прекрасно известно, что если никак не находишь решения, то надо полностью отложить задачу, оставить ее в покое, и тогда, в один удивительный момент, ты увидишь совершенно неожиданное и верное решение.
– То есть приняться за другую задачу? – уточнил Марк.
– Ни в коем случае! – возмутился профессор, и его глаза-маслины сверкнули негодованием. – Я же вам объясняю: полный отдых! Полный! Никаких формул, никаких задач – ничего!
– И что тогда делать? – потерялся Марк, не знавший, как это можно без задач и формул.
– От-ды-хать! – по слогам отпечатал доктор – В полном смысле слова. Читать книги, легонькую литературу, детективы какие, ро?маны, – с ироничным ударением на «о» произнес он. – Можно и классику, но исключительно веселую, Зощенко, например, Ильф и Петров, такого плана. Непременно проводить время на природе: много ходить, дышать, путешествовать. Слушать качественную музыку, много спать. Хорошо бы влюбиться, но еще лучше полюбить по-настоящему.
– Хорошо бы, – кивнул Марк, соглашаясь с данной конкретной рекомендацией, и спросил о самом важном: – И как долго это делать? В смысле не влюбляться, а отдыхать: с какой временной продолжительностью и какой периодичностью в году?
– Идеально было бы по месяцу и хотя бы пару раз в году. Но я понимаю, что вряд ли вы выдержите целый месяц не размышлять над своими формулами. Научитесь хотя бы на неделю или дней десять переключаться на что-то иное, найдите себе хобби, иное занятие. И хотя бы раз в три месяца заставляйте себя отключаться от работы.
Попутно выяснилось, что проводить летние месяцы на теплом море Марк не может: столь активное солнце ему противопоказано – ничего, страна ого-го вон какая и может предложить любой отдых в холодном климате, вплоть до экстремально холодного на Северном полюсе – да пожалуйста, у нас этого добра дополна, заотдыхайся!
Как истинный ученый, Марк подошел к проблеме восстановления здоровья и нормальной работы мозга системно: выработал план по рекомендациям врачей и даже составил некое расписание на год.
Понятное дело, что вся затея провалилась самым замечательным образом. Ну, а как? Вы когда-нибудь пробовали ЗАСТАВИТЬ себя отдыхать. Ну, вот так – насильственным образом? Нет, ну, можно, разумеется, бросить все, бухнуться на диван, мысленно, а можно и вербально, чего уж стесняться, послать всех, зажать в потной ручке пультик от телика и начать отдыхать. Или еще как – затолкать себя в машину, вывезти на природу – и отдыхать. Или на море рвануть – и отдыхать.
Можно. А вот как заставить заткнуться свой мозг? Пробовали?
Ты ему уси-пуси, рассипуси, помолчи, родной, и ни о чем не думай. И глазки прикрыл, вздохнул-выдохнул, расслабился – лежишь, хорошо тебе, а он, зараза такая, в этот момент крутит про Ленку – крашеную стерву, что наврала с три короба, или про соседского пуделя, опять насравшего в подъезде, или о том, что надо бы картошку купить, и про Игорька, любовь всей твоей жизни.
Ты ему – заткнись! А он тебе, с усмешечкой издевательской – ага, сейчас! Ну, давай, попробуй, заткни меня, уговори!
И ни фига у вас не получится. Попробуйте мысленно помолчать хоть пару секунд. Рекомендую, узнаете много нового о себе.
А как можно заставить молчать мозг ученого, уговорить не думать и начать уже отдыхать по рекомендациям лучших врачей? Никак.
После очередного сильного приступа головной боли близкие переполошились совсем уж не на шутку и срочно стали придумывать, что делать и как спасать родного, любимого мальчика.
И в рамках этой самой операции по спасению было решено немедленно устроить Марку отдых на природе. С дальними выездами решили не морочиться, а подыскать что-нибудь достойное в Подмосковье.
Но дачи, хоть какой захудалой, семья не имела (была когда-то и неплохая, но в девяностые голодные годы продали, что уж теперь о ней вспоминать, это наболевшее – спасла семью в разруху, выжили и слава богу).
И тут, как по заказу, выяснилось, что хорошая знакомая Анастасии Николаевны, с которой она когда-то давно работала вместе и поддерживала все эти годы отношения, думает сдать на лето свой участок с домом жильцам, но сильно сомневается. Дачу свою Марина Леонидовна любила беззаветно, холила ее всячески, но срочно потребовались деньги, а взять, как водится, неоткуда, вот и пришла мысль сдать на лето любимую отраду, да жалко-то как.