Яна?! Он подлетел над бункером №666, как пружина, и кинулся к Яне, живой, осязаемой и настоящей, и секунд пять или десять боролся со своим телом, которое хотело навалиться на нее, сгрести по-медвежьи, крепко прижать к себе и не отпускать больше никогда-никогда… Потом увидел Лёху, наблюдавшего за ним. – Ты чего? – спросила Яна. Саня уже приготовился умереть на месте, но в последний момент нашлись нужные слова: – Слушай! А давай вместе в Прагу! А? *** Только попробуй, думал он, шагая по проспекту. Только попробуй эти свои фокусы. Только попробуй спрятать свою облезлую хату; только попробуй не явиться и сделать вид, будто никто к тебе не приходил и никто не хочет тебя видеть… Только попробуй, повторял он по инерции, свернув во дворик с котами. Старый дом красовался, где ему положено, и Саня хлопнул кулаком в ладонь – «йесс!» – продолжая бубнить про себя «только попробуй…» Только попробуй не быть дома, щерился он, вдавливая до упора кнопку звонка. Только попро… И проглотил язык: ему открыла дверь молодая девушка. Красивая. Черноглазая. Смешливая. По крайней мере, уголки ее губ подрагивали, когда она смотрела на Саню. – Эээ… а Сударыня дома? – задал он идиотский вопрос. И тут же стал пояснять: – Ну, старушка такая, я ее так называл… – Она уехала, – звонко сказала девушка. – Уе-е-ехала? Далеко? – Очень, – серьезно кивнула она. И тут же прыснула. – Но ты проходи… Саня прошел в старушечью (она так и осталась старушечьей) квартиру. Девушка ждала его, картинно опершись о край стола, уставленного всякой вкуснятиной, как того требовала традиция… – Думаете, я дебил? – обиженно гнусавил Саня, вгрызаясь в круассан. – Думаете, не понял, что это вы? Нафиг было разводить… – Я тебе такой больше нравлюсь? – буравила она его своими черными глазами. От них на щеках сам собой включался режим подогрева, и Саня превращался в синьора Помидора. – Ну давай без этих фокусов, а? – попросил он. Говорить ей «вы» было совершенно невозможно. – Лучше скажи мне по-человечески: так, мол, и так, Саня… – Так, мол, и так, Саня, – серьезно повторила она. И опять прыснула. – Что тебе еще сказать? – Что-нибудь важное. – Важное?.. Ну ладно, уговорил. Вот тебе важное: ты ведь понимаешь, что это никакой не эпилог? А наоборот – только начало? – В смысле? – А так, – она перестала улыбаться и села напротив. – Ты развеял фату моргану и вернулся в прошлое. Всего-навсего. Думаешь, они от этого стали лучше?.. Всё идет своим чередом, рыцарь Александр. Не сегодня-завтра они добудут инвертор в лабиринте снов, появятся первые нелюди… И главное: если ты ничего не сделаешь, Яна погибнет. Ты помнишь, да, сколько ей осталось? – Как это? – вытаращился Саня. И тут кивнул: – Да, помню. И… что делать? – На последней нашей встрече ты не нуждался в инструкциях. То есть не нуждалась, – снова улыбнулась она. И Саня, глядя на ее щеки, как-то сразу поверил в то, что теперь всё будет иначе. Что они с Яной всё поймут и сделают как надо. И никто не умрет. – Вот мне непонятно только, – говорил он, хрустя огурцом. – Кому понадобилось делать меня девчонкой? И Лёху здоровым дядькой? Кому от этого был толк? – Пожалуй, я признаюсь тебе в одной ужасной вещи, – очень серьезно сказала Сударыня. (Всё равно было видно, что она вот-вот прыснет.) – Дело в том, что… ты только не ругайся, ладно? Дело в то, что мы тоже немного можем влиять на чужую судьбу. Ты уже знаешь, да? – Знаю… и что? – И то, – Сударыня всё-таки прыснула. – Они тут ни при чем. – Это что… всё ты?! – задохнулся Саня. Она прикрыла руками смеющееся лицо. Когда она так делала, на нее совершенно невозможно было сердиться, но Саня всё равно рассердился, даже огурцом перестал хрустеть. – А зачем? Зачем было превращать пацана в девчонку?! – Ну прости меня, ладно? Всё ведь благополучно разрешилось: ты мальчик, Алёша тоже… Просто у вас с ним такие страсти накалились, что я подумала – для пользы общего дела будет лучше, если… Но немного просчиталась. Пришлось превратить его во взрослого дядьку, чтобы вы не отвлекались от главного… Саня сломал огурец. – Ах ты ж, – он опрокинул стул и шагнул к ней. Сударыня взвизгнула и отбежала в угол. Саня, вооруженный обломком огурца, не отступал; какое-то время они бегали по комнате, опрокидывая стулья, затем Сударыня хихикнула, влетела в зеркало и была такова. Саня остался один в пустой квартире. Какое-то время он пялился в зеркальную муть. Оттуда на него смотрел пацан с красным лицом, который изо всех сил старался не улыбаться, и наглая черноглазая физиономия, высунувшая ему язык. В комнате ее не было, Саня знал это и даже не оборачивался. Погрозив ей, он отвернулся, хихикнул, нагреб со стола полную сумку еды и отправился домой. Она всё время говорит «мы», думал он, когда наелся и насмеялся до отрыжки. Причем так, будто «мы» – это и я тоже. Это что значит – что я… Саня думал об этом весь день. И дома, когда нависелся на шее у Юли и наколошматил бананами папину голову, а перед сном опять увидел в зеркале черноглазую с высунутым языком и показал ей кулак, – он думал о том, кто же он такой на самом деле. Думанье незаметно перетекло в сон. И вот в этом-то сне Саня наконец всё понял и вспомнил, и всё-всё-всё вернулось к нему, вот настолько, что память его будто выпустили из клетки, в которой она жила, и позволили растечься в прекрасном далеке, и чтобы никаких границ и пределов, и всё Санино – в Сане, и никто, больше никто у него не отнимет и не подменит ему лицо, глядящее на него из зеркала… Правда, утром, когда его разбудило гнусавое «просни-и-ись», он всё забыл. Повертел в руках часики (точно такие, даже цвет удалось найти), выключил будильник и поднял свое утреннее тысячетонное тело с кровати. «Прекрасное далё-о-ко, – слышалось сквозь стену, – не будь ко мне жесто-о-ко…» Вот я и смог, думал он. Вот я и сделал это. А теперь арбайтен.