«Удивительно. После осознания последних дней, после такого мозгового взрыва последовало вовсе не то, что было мною ожидаемо. Мне казалось, вот начинается настоящая игра, по моим правилам, я властелин мира, где все игра, а я все могу. Оказалось, все иллюзия, одни лишь "хочу", которые заслоняют реальность. А получилось так, что с утра я пошел в магазин и чувствовал себя ма-а-леньким беззащитным ребенком. Мир вокруг не просто оглушал меня. Ледяные фигуры, дома, сугробы в прямом смысле перемещались в пространстве по непредсказуемым траекториям. Среди этого танца предметов было трудно скоординироваться. А люди казались фигурами механического происхождения. И их траектория была механически прямолинейна и односложна. Как в настольной игре в хоккей, где деревянные игроки приделаны к металлическим штырям, просунутым под днищем игрового поля. Себя же я чувствовал промежуточным заблудшим элементом. Появилось чувство растерянности. Нет, героем великой сцены по имени жизнь я себя не почувствовал. А дальше – больше. Полезли сантименты. Откуда-то из глубины. Тоска по Алене, по бабушке, жалость к деду до слез. А сегодня, гуляя по городу, я вовсе чувствовал себя изгоем. Как будто мир вокруг немного замер, а я продолжаю двигаться, и от этого ощущается разбалансировка. Даже не с миром, а со своим обычным восприятием мира. Сложно подобрать слова, практически невозможно, чтобы точно описать свои ощущения. Но опять же, я чувствовал себя не сильным мира сего, а кем-то, кто должен быть осторожен и аккуратен в окружающей среде. Да. Это похоже на паранойю. Я сам не ожидал таких ощущений. И это вдвойне шокирует. Ожидать с полной уверенностью одного, а переживать – что-то совсем непонятное и нелогичное». Область сердца сжалась в каком-то предчувствии. Как будто узнавая часть себя, с которой никогда не встречалась, но при этом ощущала теснейшее родство, как будто смотрелась в зеркало и видела себя живую, более живую, чем чувствовала себя при жизни. Какое странное ощущение, бодрящее и ранящее одновременно. А потом взгляд зацепился за конверт. Серый конверт без адреса и подписи. Его я открыла, и тогда сердце взорвалось воспоминанием и болью, как будто сейчас остановится дыхание и я потеряю сознание. Как живо я себя ощутила, как натурально, словно я жива и все еще есть риск исчезнуть, прекратиться. «Здравствуй, мой дорогой Друг! Пишу тебе из деревни, собственно, как и собиралась. Место – удивительное. Такое ощущение, что на меня здесь обрушилось нечто. Котлован сущностей, каких-то невысказанных состояний, скопившихся чьих-то мыслей, настолько сконцентрированных, что они ожили здесь, не знаю, как точно это выразить. Да, ты правильно мне сказала: "Здесь такое пространственное время!". Это верно. Сегодня состоялась первая ночь. Правда, ее я здесь провела не одна. А вот следующую, уже буквально наступающую, мне предстоит провести в одиночестве. Но не страшно. Дом очень доброжелателен. Чувствуется его сила и защита. Дом очень нравится мне и, мне кажется, у нас это взаимно. По крайней мере, есть с чем сравнить ощущения. Когда я только начала работать в Драмтеатре смотрителем, очень часто стремилась остаться допоздна, до темноты, до того момента, когда во всем Театре оставался только один вахтер в центральной части Театра, а я в его малой части, на малой сцене. И первое время Театр меня не принимал, проверял, может. Он просто выдавливал меня шорохами, запахами, ощущениями, тенями, голосами, оставшимися после дневных и вечерних визитеров. Я уносилась стремглав. Невероятной силы страх гнал меня оттуда. А еще нужно было пройти два этажа, постепенно отключая лампы, фонари, все более погружаясь в громкую, пустую, непроглядную тьму, и с лестницы ко входу я уже просто слетала ласточкой. И так было до некоторых пор, пока я как-то не взяла бутылку вина, красного сухого, конечно же, и целенаправленно осталась до ночи в Театре. Села в центре фойе, налила бокал себе, бокал Театру. И поговорила с ним. И в какой-то момент меня накрыло ощущением... всеобъемлющего блага, невероятного какого-то комфорта и защищенности. И уже и звуками, и тенями, и шорохами Театр заговорил со мной совсем по-другому. Вот тогда я уже стала не смотрителем, а хранителем. Я полюбила Театр, а Театр меня. А сейчас могу сказать, что дом окружает меня приблизительно тем же чувством, что тогда открылось мне в Театре. Хотя более настороженно. По крови видать признает, а по своему отношению более осторожен, и даже несколько насторожен. Вот я уже затопила печку, стало тепло и уютно очень. Тикают старинные часы. Печка потрескивает. Кошек я накормила, насушила в печке сухарей, собака тоже сыта и довольна. Так вот продолжу, теперь уже проведя ночь наедине с домом. Мне снился очень сильный и яркий сон, мой Друг. Собственно, вся жуть была проявлена сегодня во сне. Во сне я в разных сюжетах все время оказывалась в плену у какой-то невероятно огромной сущности. То я была солдатом на войне и умирала от пули в сердце, умирала добровольно, потому что эта сущность диктовала мне нереальную тоску, какую-то просто дикую тоску, замешанную на какой-то безумной любви. Эдакая любовь, желающая мне смерти. А потом был очень сильный эмоциональный сюжет: я опять же оказываюсь под воздействием той же сущности. Ее марионетки, некие люди, уже в какой-то истории ловят меня и пытаются ввести мне яд. При этом пространство вокруг меня раскалено от наполненности чувствами, эмоциями и мыслями этой сущности. Она исполнена этой убийственной любви. Я вырываюсь из рук ее марионеток. Бегу какими-то коридорами, а в голове звучит ее голос, умоляющий, сильный, ищущий меня голос: "Остановись, ты нужен мне! Стой! Остановись! Я все равно найду тебя!". А я знаю, если мне введут этот яд, у меня остановится сердце. И единственный выход я нашла – поняла, что я во сне. Я рассеялась. По всему пространству. Меня не стало, как телесной единицы. Я стала везде и всюду, я стала даже больше этой пленяющей меня сущности...» Неприятное чувство вечности, в которой ты встретил свои нереализованные намерения, свои порывы Души в творческом мечтании, свои неожившие книги, неотправленные письма, не озвученные никому мысли. Они лежали передо мной бесформенной кучей, которая никуда и никогда не денется, пока ты невидимой оболочкой памяти паришь над развалинами своего прошлого. Все живо и все мертво, все существует, но только во мне одной, ни в ком больше не останется того, чему мне не хватило смелости дать дорогу в жизнь. Подвал моей памяти, маленькая каморка, потерянная под лестницей моего забытья, что мне с этим делать теперь? – Пойдем, тебе пора, – раздался уверенный голос, отразившись от пустых стен домика. – А как же все это? Как же все эти книги, мысли, письма? Они вот так останутся здесь? Мне казалось, что оставив их здесь, я предам кого-то, мне не хватало до сих пор смелости признать себе, что я предам себя. – Ты очень любишь свое прошлое, очень любишь все, что в нем есть, всех, кто в нем был, очень любишь свой домик, но пора идти дальше. Ничто не прекращается в тебе самой, все эти книги, письма, мысли, все эти комнаты, стены и сама жизнь найдут тебя в твоем следующем мире. Все станется, как и должно быть. Новому домику – новый мир. Этот домик завершен. Привычка человека всему придавать трагическое значение на самом деле не играет роли во Вселенной. Это лишь пределы одной жизни, но не пределы тебя. Пойдем, все это на самом деле лишь семена. – Я не увидела никого, но очень четко почувствовала, как некто махнул рукой в сторону кучи с книгами, письмами, рукописями. – И ты всегда сможешь найти для них почву, где бы ты ни была. Не упрекай себя, это не имеет смысла. Есть только жизнь. Она продолжается. Голос громко рассмеялся, и звук его смеха начал разрушать стены, разрушать пол, фундамент, книги, разрушать боль и жалость, разочарование и чувство вины, разрушать все, что держало меня в этом месте. Разрушать все, что и так уже было разрушено, давая прорваться свету сквозь каждую клеточку преображающегося пространства. Искры, пятна, всполохи света заполняли окружающее, а в том месте, где лежали книги и письма, образовался световой столб, который, вбирая в себя свет, превратился в сияющее дерево, чье сияние притянуло меня. И вот я уже падаю с вершины водопада в объятия парящего внизу облака. Облако было с самыми настоящими объятиями, оно протянуло ко мне две огромных облачных руки и рассмеялось все тем же смехом, что я слышала в домике. Мягко опустившись на руки облака, я оказалась на поверхности обычной зеленой лужайки. Такой веселенькой и беззаботной, как детское воспоминание. Еще не хватало утят и озерца. И только я о них подумала улыбнувшись, как они тут же появились. И наконец-то появился мой собеседник, хозяин голоса. Преобразился мгновенно из облака в бородатого мужчину в небесного цвета костюме с ярко-желтым галстуком. Таким, будто прямо из груди у него шло солнечное сияние. Никаких приветствий я не услышала. Источая радость и распространяя чувство повсеместного комфорта, этот человек сразу же заговорил, будто он стоял и уже говорил до того, как я свалилась с неба. С собой у меня была только я сама, то есть ничего лишнего, поэтому ничто не помешало мне просто стоять и слушать. – И вот представь, что у человека есть большой дворец, в котором множество прекраснейших комнат. Из каждой комнаты открывается вид на множество садов, скалистых обрывов, есть виды на море и выход в обсерваторию, из которой видны звезды, как угодно близко для взора. Есть огромная библиотека с собранием книг и трудов, начиная с самого первого сотворенного историческим человеком рисунка и заканчивая последними открытиями и достижениями. А теперь поверь, что таковым дворцом является сам человек, но благодаря устройству и психологии современного земного общества, пользуется максимум двумя комнатками принадлежащего ему дворца. И чувствует себя рабом положения, уверенным, что его предназначение на этом и заканчивается. Чего же не хватает человеку, чтобы воспользоваться всем, что даровано ему его природой? Будьте уверены, даровано. Ведь каждому доступно знание, что мозг человека используется всего на 5%. Я начала улыбаться, мне показалось, что сейчас бородатый мужчина начнет пересказывать мне размышления профессора из фильма «Люси». И вообще, все начинало казаться слишком пасторальным, каким-то слишком приторным, благостным. Этот человек стоит, читает мне лекцию и, кажется, сейчас начнет мне объяснять, кто я есть и как мне надо себя вести. – Когда у человека только 5% мозга в распоряжении, спрос с человека маленький. Главное, чтобы он умел подчиняться тому, у кого мозга немного побольше, 10%. Слова мои, срываясь с губ, опадали на зеленую траву увядшими цветочными бутонами. Это место автоматически предъявляло стоимость слова. Мои слова, брошенные бородатому мужчине, были пожухлыми, мертвыми цветами, не способными к жизни, к эмоциям, а если они и рождали эмоции, то только сожаления и расставания. Меня это осознание болезненно задело. Пастораль улетучилась. Уточки, весело бултыхающиеся в озерце, притихли. Зато появился игривый котенок. Я чуть отвлеклась на котенка, и мужчина растворился в воздухе. Как облако, в форме которого он меня встретил. Я играла с котенком и пыталась взбодрить уточек взглядом, постепенно уходя в размышления: «Ведь я уже в загробном мире, распрощалась с собой, своим прошлым, столкнулась с каким-то проводником, выслушала лекцию на входе, увидела цену своих слов...». Тут я притормозила мысль. Вообще, думалось не так, как на Земле, мысли как будто просматривались, а не продумывались. И их было гораздо больше, мысли не были потоком, были скорее сферой, объемной, масштабной. И чем дольше я находилась в этом месте, тем сфера все больше увеличивалась. При этом мысли не приходили откуда-то. Теперь я видела, они все были во мне, и только мое внимание их делало читаемыми, видимыми. Если на Земле я могла отмахнуться от какой-то мысли и сказать: “Это не мое, эта мысль мне не нравится, она не моя, уходи”. То здесь все, что представало в сфере, было моими мыслями и невозможно было отмахнуться. Какое счастье, что я давно бросила материться и не притащила с собой сюда ничего непотребного. Потому что думать на матерном, все время созерцая это перед собой, было бы весьма неприятно. Потому что только я подумала о матерных словах, как они возникли темным сгустком, и котенок на них зашипел. Вот так значит, значит, мои мысли здесь видны не только мне, но и всем окружающим. «Цена моих слов... Моих слов...» И на этой мысли сверху посыпались все книги, письма, ненаписанные, неозвученные мысли моей прожитой жизни. Они парили не спеша, как сияющие белые птицы, с крыльев которых падали черные буквы и исчезали в траве. Птицы эти разлетались и парили, их было много, мне кажется больше, чем было под лестницей в домике, они кружили неспешными белыми лебедями, с крыльев которых сыпался черный буквенный снег и, оседая, исчезал в зеленой траве, пока я завороженно за этим наблюдала. Чем больше черного снега оседало в траве, тем обширнее становилась сфера моих мыслей, оказавшись в какой-то связке с этим черным снегом. Когда сфера моих мыслей разрослась так широко, что исчезла за видимым горизонтом, произошло соединение мыслесферы с поверхностью, котенок же превратился в усатого стенографиста за столом с огромной печатной машинкой. С деловым видом он что-то быстро отпечатал и протянул мне небольшой листок белой бумаги: «Поздравляем, ваши 10% достигнуты, можете управлять своей прошлой жизнью». Уточки торжественно закрякали. Я в замешательстве гоняла внимание по мыслесфере, и ровным счетом ничего там не было, чтобы понять, что происходит и что нужно делать дальше. Утята свидетельствовали происходящее повторяющимся мотивом своего кряканья, демонстрирующим зависание ситуации. Как-то глупо зависнуть между жизнью и смертью с 10-ю процентами базы данных человечества и не знать, что делать. Неожиданно бывший котенок, теперь уже стенографист, подал вполне себе членораздельный человеческий голос: «Надо увеличить масштаб восприятия и реализовать слияние мыслесферы с событийностью извне, чтобы ваши мысли извне смогли прорасти в вашу мыслесферу и реализовать новый план бытия, иначе русло жизни пересохнет и то, что вы называете "домик", останется в небытии лишь данностью, без перспективы». Стенографист посмотрел на меня глазами умного котика с нескрываемым интересом, как будто загадал мне загадку. Но как интересно получилось, его слова просочились в мою свободно обозреваемую мыслесферу и расположились там среди прочей информации, окрасившись в инородный синий цвет. Я с интересом пронаблюдала, как его слова соединились с моими зелеными мыслями и приобрели новый, более глубокий оттенок. Надо же, синтез мыслей. Наверняка у этого процесса должен быть какой-то плодотворный эффект. Только я подумала о плодотворном эффекте, как пространство моргнуло и свет померк. Затем мир покрылся геометрической сеткой из несчетного числа фигур, которая получается, когда циркулем накладываешь множество сфер рядом друг с другом и все эти ровные линии пересекаются и создают геометрические фигуры, пространства и подпространства, и сейчас это все проявилось объемно перед моим взором, а точками для основания несметного количества невидимых циркулей служили мои мысли, упавшие черными буквами в зеленую траву, и светящаяся геометрическая голограмма накладывалась на мою мыслесферу в то время, как сама я была источником всего этого светопреставления, являясь центральной точкой этого высокоупорядоченного светового хаоса. Движение невидимых циркулей прошивало пространство, все более укутывая его в светящийся кокон невообразимого объема. Я же при этом чувствовала, как все вокруг заполняет некое сверхлегкое летучее вещество, наполняющее мое существо радостью и чем-то наподобие смеха, только гораздо более легкое и... счастливое что-ли... – Пора, пора, отсоединяй… На меня из внезапно сгустившегося в сознании тумана смотрели смутно знакомые лица. Смутно, потому что этот газ счастья, возникший в момент соединения мыслеформы со светогеометральным куполом остался во мне и трансформировал все мои чувства в пьянящее ощущение любви, радости, счастья, любви ко всему живому, такое привычное и непривычное чувство, которое в данный момент я переживала столь сильно, что все, что меня окружало, абсолютно все, было частью этого счастья. И лица людей, и звуки их голосов, и стены лаборатории, и мягкий свет, который шел от поверхностей помещения, и я сама. Вспомнить себя здесь оказалось делом нескольких секунд. Хотя память последней жизни слегка удивленно вскинула голову, когда один из встречающих радостно сказал, нет, скорее прокричал мне: «Мария, все получилось, Мария, мы синтезировали в поле перехода вакуумизирующий метапластырь с неограниченным матричным покрытием! Теперь зоны конфликта на планете можно будет нейтрализовать с любой точки воздействия, и во времени это никак не будет иметь последствий, просто накрыло облаком, прошел дождик или снег и все, ты представляешь? Несколько жизней и такой результат, такой результат!» Я чувствовала себя слегка уставшей. Возвращение было очень долгожданным. Последняя жизнь была непростой, где все очень весело начиналось, а потом довольно быстро и катастрофически рушилось. Но так было необходимо. Прокладывание траекторий творчества сопряженными с невероятными лишениями, чтобы психическая энергия в зоне перехода дала необходимое качество света в пространстве жизни – это стоило несколько сотен человеческих жизней на Земле. Но сейчас все мы просыпались, а кто-то давно ожидал завершения миссии своими соратниками и сейчас встречал нас в зале Абреноцентра. Абреноцентр, вот это домик так домик. Научный центр, из которого мы все уходим в воплощение и все в него возвращаемся. Сегодня была завершена миссия, и по радостным лицам встречающих и их возгласам понятно, что все получилось. Скоро мир постигнут перемены. Хорошие долгожданные перемены. Еще не совсем веря, что все происходит на самом деле, и я не проснусь сейчас глухая, полуослепшая, и с прочими прелестями последней выпавшей мне жизни на Земле, я попробовала встать. Как легко я вспорхнула с поверхности, на которой лежала. Как же здесь невообразимо легко в ощущениях, чувствах, восприятии, дыхании, непередаваемо. Все это в моменте перехода не осознавалось, воспринималось как есть, а сейчас память обо всем позволяла ощутить всю прелесть и легкость пребывания в Абреноцентре. Взгляд мой скользнул следом за шествующей тенью по ту сторону полупрозрачного участка стены. Большая, высокая и до боли знакомая фигура остановилась, и как тогда, в Евпатории, не видя его глаз, я увидела взгляд. Теперь он улыбался, приветственно, по-родному, все так же не умея скрыть свою невероятную силу, силу любви и осознания уровня, который даже здесь большинству еще предстояло постичь, не знаю, каким количеством жизней и опыта. И тут я увидела, как он поднял руку ко лбу, приложив вытянутую ладонь ребром, затем поднес руку к сердцу, затем протянул ее в мою сторону. Конечно, только я знала этот жест в последний момент вытянувший меня от отказа от задачи, то есть от жизни: «Принимаю от Вселенной, пропускаю через Сердце, передаю Миру». Так вот чей голос прозвучал тогда. Конечно, кто бы это еще мог быть. Я рассмеялась. Как прекрасен момент, когда все события, все детали, каждая мелочь, приносящая великую боль и великую радость – все встает на свое место... «Но кто знает, чем обернутся Холода и потери Для того, кто умел верить? И кто знает, когда над водою Взойдет голубая звезда Для того, кто умел ждать?» (Группа «Flеur») Люди, а давайте шире Автор статьи: Fenix Antureas Давайте не строить шор своему воображению. Не будем загораживать свое видение штампами: должно быть только так, и никак иначе. Нет никаких «должно», и возможно куда большее, чем мы можем себе представить. «В такой ситуации такой человек (мужчина, женщина, ребенок, старик) не может так себя вести, он должен вести себя иначе» – неправда. Люди бывают очень разные. Я уж не беру здесь в расчет мутантов, пришельцев, вампиров, оборотней, эльфов, орков… Даже обычные люди разные. С разным жизненным опытом, разными акцентами, разными темпераментами и характерами. Так давайте допустим литературным героям быть похожими на реальных людей, а не на штампованные шаблоны. Давайте не морщить недовольно лоб, не требовать немедленно объяснений, когда поведение героя не соотносится с вашим шаблоном, а позволять себе удивляться: «Ну надо же, а вот он, оказывается, какой!» «Такое явление/устройство противоречит науке! Такого не бывает!» – неправда. Ничто не противоречит науке, ибо наука – лишь система знаний, описывающая наблюдаемые явления. Появились новые явления, не вписывающиеся в текущую научную парадигму – значит не «этого не может быть, я не верю» – а значит, парадигму пришла пора расширить. А давайте примем описываемое в литературном произведении явление так, как будто бы мы наблюдали его своими глазами, не строя барьеров. Воскликнем вместе: «Это поразительно!» А наука – она подстроится, она действительно может. Если ученый посмотрит шире. И тогда он сможет истолковать все! «Здесь нет никакой морали!», «Мораль недостаточно раскрыта» – неправда. Вы просто ищете не то. Вы хотите увидеть в моем творчестве то, что отзовется в вашей душе, что соответствует вашим идеалам. Но я не зеркало показываю вам, а портал в иной мир. Вы не видите человеческого – попробуйте разглядеть иное. Существа, отличающиеся от людей – они отличаются не только внешностью и физиологией. Они отличаются своей моралью. Возможно, вам это не нравится – но попробуйте заглянуть им в душу. Я, правда, делаю все, чтобы продемонстрировать ее вам. Вы знакомы с человеческими ценностями – теперь попробуйте увидеть другую сторону. Приглядитесь. Ну неужели вам не интересно? Говорю вам честно: я не придумал «неправильно», я увидел и передал вам то, что лежит за гранью вашего повседневного видения. Оно как есть. Я не стану коверкать тех потрясающих чудес, которые, как самородки, собираю в своей душе и, по мере своих возможностей, переношу на бумагу.