— Синяки. — В результате чего они появились, по вашему мнению? — Следы рук. И что теперь? — спросил доктор Кармайкл. — Вырисовывается гипотетическая последовательность событий, — предположил Аллейн. — Хлороформ. Удушение. Смерть. Рвут платье. Два человека — один держал ее за запястья, другой применил хлороформ. Кинжал воткнули позже. Если это так, то это объяснило бы совсем небольшое количество крови, так? — Да, разумеется, — согласился доктор Кармайкл. — А ее очень, очень мало. Я бы сказал, что это свидетельствует о том, что между смертью и ударом кинжалом прошло довольно много времени. Достаточно, чтобы кровь успела опуститься. — Как долго? — Не слишком полагайтесь на мои догадки, хорошо? Возможно, двадцать минут — может быть, даже дольше. Но разве можно представить себе эту картину? — воскликнул доктор Кармайкл. — Вы представляете? Разрезать платье, разорвать его, поместить фотографию над сердцем и затем воспользоваться ножом. Это… Это так неправдоподобно. Зачем? — Так же неправдоподобно, как убийство из мести в пьесе времен короля Якова[41], — сказал Аллейн. И повторил: — Да. Убийство из мести. — А вы… мы… не будем вынимать из раны нож? — Боюсь, что нет. Я достаточно часто выходил из себя, когда какой-нибудь дурак из лучших побуждений трогал тело. В этом случае таким дураком был бы я сам. — Да ладно вам. Но я понимаю, о чем вы, — сказал Кармайкл. — Думаю, я и сам в той же ситуации. Мне не следует заходить дальше констатации ее смерти. И бог свидетель, для этого не нужен профессионал. — Законы в отношении мертвого тела немного странные. Оно никому не принадлежит. Оно не является чьей-либо законной собственностью. Это может привести к путанице. — Могу себе представить. — Реесу легко приказывать мне распоряжаться и брать на себя ответственность. У меня нет на это права, и у местной полиции были бы все основания негодовать, если бы я это сделал. — Точно так же отреагировал бы патологоанатом, если бы я поступил подобным образом. — Думаю, против фотографий они возражать не будут. В конце концов, с телом ведь произойдут… изменения. — В самом деле. В доме центральное отопление. — Может быть, в этой комнате его можно отключить локально? Да. Вот и выключатель, до него можно дотянуться с кровати. Надо выключить. — Я сделаю, — сказал Кармайкл и выключил отопление. — Интересно, получится ли открыть окно хоть немного, не посеяв тут хаос, — сказал Аллейн. Он раздвинул тяжелые шторы на черном, залитом дождем окне. Окна были с раздвижным переплетом. Он открыл их все на полдюйма вверху, впустив в комнату ледяные струйки воздуха и звуки шторма. — По крайней мере, если мы найдем что-нибудь подходящее, мы можем ее накрыть, — сказал он и осмотрелся. У стены стоял комод из сандалового дерева. Он открыл его и вынул сложенную черную ткань. — Подойдет. Вместе с Кармайклом они развернули ткань и накрыли ею тело. Тяжелый материал приятно пах и тускло блестел. Под ней выпирала застывшая рука. — Интересно, для чего эта ткань? — полюбопытствовал Кармайкл. — Это одна из ее черных атласных простыней. В ящике есть такие же наволочки. — О господи. — Знаю. Аллейн запер дверь в ванную, завернул ключ в носовой платок и убрал его в карман. Они с доктором стояли посреди спальни. В комнате уже стало холоднее. Дующий в узкие щели окон ветер шевелил отделку из перьев марабу на халате Соммиты и даже поигрывал с ее черным атласным покрывалом, так что могло показаться, будто она украдкой шевелится под ним. — А ветер все не стихает, — заметил Кармайкл. — Или все же он стал тише? — Мне кажется, дождь уже не такой сильный. Интересно, справился ли с заданием рулевой. Где тут ближайший полицейский участок? — Думаю, в Ривермауте. Южнее, на побережье. Миль шестьдесят примерно. — А все машины, надо полагать, уже уехали далеко, развозя гостей по домам на востоке. Телефон в лодочном сарае не работает, и мы можем лишь надеяться на то, что несчастный Лес отправился пешком к ближайшему обитаемому жилью. Я помню, что по дороге сюда мы останавливались, чтобы забрать мешок с почтой, на станции, расположенной примерно в двух милях у железной дороги. Очень маленькая станция под названием Каи-Каи, кажется. — Верно. Там живут три-четыре семьи маори и есть паб, — сказал доктор Кармайкл. — Возможно, он дождется рассвета и только потом куда-то пойдет. — Он ведь просигналил «Понял вас». Это означает лишь одно: «Сообщение получено и понято». Давайте-ка уйдем из этой проклятой комнаты. Они повернулись и сделали пару шагов. Вдруг что-то щелкнуло. Аллейн положил руку на плечо Кармайкла. Дверная ручка повернулась туда-сюда. Аллейн отпер дверь, и в комнату широким шагом вошла Мария. II На этот раз Мария не впала в истерику. Когда она увидела двоих мужчин, она остановилась, выпрямилась, посмотрела мимо них на накрытую простыней фигуру на кровати и сказала по-английски, что она пришла служить своей хозяйке. — Я совершать последний обряд. Это мой долг. Больше никто. Это для меня. — Мария, конечно же, это был бы ваш долг, если бы обстоятельства были другими, — заметил Аллейн. — Но это убийство, и ее нельзя трогать, пока власти не дадут на это разрешения. Ни я, ни доктор Кармайкл не прикасались к ней. Мы осмотрели тело, но не трогали его. Мы накрыли Соммиту из уважения к ее достоинству, и тело должно оставаться в таком положении, пока не будет получено разрешение. Мы понимаем ваше желание и сожалеем, что нам приходится вам препятствовать. Вы понимаете? Мария не ответила и не взглянула на него. Она подошла к окну и протянула руку к шнуру от рамы. — Нет, — покачал головой Аллейн. — Ничего нельзя трогать. Она протянула руку к более тяжелому и узорчатому шнуру от штор. — Это тоже нельзя, — сказал Аллейн. — Ничего нельзя трогать. И боюсь, я должен попросить вас покинуть комнату, Мария. — Я ждать. Я быть на veglia[42]. — Это не разрешается. Мне жаль. — Мне нужно помолиться за ее душу, — попросила она по-итальянски. — Вы можете это сделать. Но не здесь. Теперь она все-таки посмотрела на него. Прямо и так долго, что Аллейну стало не по себе. Доктор Кармайкл кашлянул. Мария наконец пошла к двери. Аллейн успел дойти туда первым. Он открыл дверь, вынул ключ и отошел в сторону. — Sozzume[43], — процедила Мария и плюнула в него, но не попала. В этот момент она была похожа на змею. Аллейн кивнул доктору Кармайклу, который вслед за Марией быстро вышел в коридор, затем выключил в комнате свет, вышел и запер за собой дверь, положив ключ Марии в карман. Теперь у него было два ключа от спальни Соммиты. — Я остаюсь, — сказала Мария. — Всю ночь. Здесь. — Это как пожелаете, — кивнул Аллейн. За испещренной обнаженными фигурами ширмой, где все еще дежурил Берт, стояли стулья; там также оказался искусно сделанный столик с резной деревянной лампой; рисунок резьбы был абстрактный, с очевидными намеками на фаллические символы — Аллейн догадался, что это работа того же мастера, который создал возвышающуюся в холле беременную даму. — Сядьте, Мария, — попросил Аллейн. — Мне нужно кое-что вам сказать. — Он пододвинул ей стул. — Пожалуйста. Сначала он решил, что она откажется, но, постояв пару секунд совершенно неподвижно, она все же села, с прямой как палка спиной, на самый краешек предложенного стула. — Вы видели мадам Соммиту и вы знаете, что ее убили. Вы ведь хотите, чтобы ее убийцу нашли? Рот Марии превратился в узкую линию плотно сжатых губ, глаза сверкнули. Она молчала, но даже если бы разразилась целой тирадой, то она не была бы более красноречивой, чем этот взгляд. — Очень хорошо, — продолжил Аллейн. — Теперь вот что: когда шторм закончится, а озеро успокоится, сюда прибудет новозеландская полиция, и они будут задавать много вопросов. До их прибытия по просьбе мистера Рееса за все отвечаю я, и все, что вы мне скажете, я передам им. Все вопросы, которые я буду вам задавать, я задам только по одной причине: потому что я надеюсь, что ваши ответы помогут нам найти преступника. Если ваш ответ окажется бесполезным, он будет забыт — как будто вы ничего не говорили. Вы понимаете? Притворимся, что она ответила, подумал он и продолжил: — Хорошо. Начнем. Первый вопрос: вы знаете, в котором часу мадам Соммита поднялась наверх с мистером Реесом, когда вы ее ждали? Нет? Это не важно. Опера началась в восемь, и известно, сколько она продолжалась. У него был при себе маленький блокнот, и теперь он его достал. Аллейн очень старательно раскрыл его, положил на стол и расправил страницы. Затем сделал в нем запись почти под самым носом у Марии. «Мария. Время прихода С. в спальню. Не ответила». Когда он поднял глаза, он увидел, что Мария пристально смотрит в блокнот. Он пододвинул его поближе и развернул к ней. — Вам видно? — вежливо спросил он. — Двадцать минут десятого. На ее часах, — сказала она. — Превосходно. А теперь, Мария, — кстати, я ведь не знаю вашей фамилии. Ваша cognome.