Как бы мне хотелось знать тогда, что я вижу его в последний раз. Я бы сделала все, чтобы запомнить его другим, не таким равнодушным. Он безучастно скользнул взглядом мимо меня, и ветер растрепал его волосы, бросив каштановые пряди на глаза и скрыв от меня их синеву. Эта картина выжжена в моей памяти и постоянно стоит перед внутренним взором. Он ушел еще до окончания забега, наверное, вспомнив, что ему больше не нужно приходить на состязания ради меня. А возможно, по другой причине. Из-за дождя. Оброненного кем-то слова. Воспоминания. В любом случае, он ушел. Вернулся домой. Бросил джинсы на пол – с моей цепочкой в кармане. Переоделся. Переоделся от и до. Калеб. Сбереги ее. * * * В комнате слишком тихо без него и скошенные стены словно давят. Мне хочется убежать отсюда, но я слышу, как внизу ругается его мама. Она ругается с тем, кого я знаю. Максом. Иногда его голос напоминает мне голос Калеба. Иногда, заслышав его, я не сразу вспоминаю: Калеба больше нет. – Не надо ей здесь находиться, – говорит он. – Я же сказал, что сам это сделаю. – Это сделает она, – раздается в ответ. И я понимаю: это мое наказание. Потрепанная бейсболка Я убираю цепочку себе в карман, оставив джинсы на полу. Оглядываю груду коробок, выставленных мамой Калеба у стены возле двери. На дверной ручке висит бейсболка, зажатая сбоку коробками. В остальном комната не тронута, она точно такая, какой была в то мгновение, когда Калеб в последний раз ее покинул. Я так ясно себе это представляю – то, что происходило в этой комнате тем полднем, – словно находилась тут рядом с ним. В окно стучит дождь, над головой жужжит вентилятор. Калеб переодевается, скидывая на пол футболку и джинсы. Наверное, он спешил, поскольку одежда так и лежит здесь, а он обычно не ленился убирать грязное белье в корзину, которая стоит в трех шагах от его кровати в шкафу. Затем он уходит. На узкой лестнице перепрыгивает разом через пару-тройку ступенек, отталкиваясь ладонями от стен. С Калебом всегда создавалось ощущение, будто он куда-то спешит. Я представляю, как эта комната навечно остается такой – застывшей во времени, с запертой дверью, к которой никого не подпускает его мама. Вот только его семья уезжает. Уезжает отсюда, уезжает из города. Оставляет все позади. Прошел месяц с похорон, полтора месяца с половодья, почти два месяца с разрыва наших отношений. Но я стою в его комнате, и мне кажется, будто этих двух месяцев не было. Приходится напоминать себе: Калеб не войдет сюда и не спросит, что я здесь делаю. Я слегка прикрываю дверь, чтобы взять первую коробку и видавшая виды бейсболка Калеба покачивается из стороны в сторону. Она синего цвета с белым логотипом фирмы «Найк». Козырек выгнут, края обтрепались и поблекли, выцвели от соли и солнца. Бейсболка напоминает мне о том, как Калеб повернул в мою сторону лицо в нашу первую встречу позапрошлым летом, на пляже. Мы с Хейли сидели рядышком на полотенцах, потягивая последнюю холодную газировку из кулера для охлаждения напитков, в котором растаял весь лед. Послеполуденное солнце нещадно жгло обнаженную кожу. На Хейли падала тень от Софи Бартоу – в прошлом году у них был какой-то совместный урок, но я Софи знала плохо. Она забила рядом с собой местечко и, обернувшись, подзывала кого-то к себе. Сначала я увидела Макса. По слухам, этим летом он начал встречаться с Софи. Макс шел, размахивая полотенцем и болтая с Калебом. Увидел поджидавшую его Софи, поймал мой взгляд и помахал рукой. Я помахала в ответ. Калеб склонил голову набок и что-то ему сказал. По его словам, в тот день он впервые меня увидел и спросил друга, кто я такая. Макс ответил: «Джесса Уитворт. Сестра Джулиана». Макса я знала давным-давно, еще со времен младшей лиги. Они с Джулианом играли в одной команде. Макс же знал меня как младшую сестренку их звездного игрока, которая подсчитывала очки, вела статистику и подносила им спортивные напитки. Я этим занималась, пока не подросла и пока меня все это не достало. – Привет, Джесса, – поздоровался Макс, сев рядом с Софи. Калеб же встал прямо передо мной, загородив собой палящее солнце. – Привет. Я Калеб, – сказал он. Я знала его – так, как обычно знаешь большинство учеников со своей параллели или годом старше, когда настолько наслышан о ком-то, что создается ощущение, будто ты действительно знаком с этим человеком. А вот тех, кто младше, обычно не замечаешь, как не замечал меня Калеб. Он уселся рядом на мое пляжное полотенце, словно мы с ним давние знакомые, и отпил моей газировки. Меня это покоробило. – Ты меня не перепутал со своей подружкой? – спросила я, чем здорово насмешила Калеба. – Нет. Но мы ведь можем подружиться? Я кивнула. Он наклонился ко мне и прошептал: – На дух не выношу новую девицу Макса. Вздрогнув, я отстранилась: – Что ты делаешь? – Признаюсь тебе в том, в чем не признавался даже лучшему другу. И я верю, что ты меня не выдашь. Ну как, друзья? Я фыркнула: – Тебе хочется газировки? – Ты даже не представляешь насколько! Помираю от жажды! Я прищурилась: – Обменяю ее на солнцезащитный крем. Чую, у меня вот-вот сгорит нос. – Не любишь солнце? – Наоборот, обожаю. Но по жестокой прихоти судьбы без крема с высокой степенью защиты мы выносим друг друга не больше получаса. И время у нас, увы, вышло. Калеб расхохотался, и мне было приятно слышать его смех. Он снял с головы бейсболку, надел ее на меня и поправил козырек. Я заткнула за уши доходившие до плеч волосы, и Калеб убрал пальцами упавшую мне на лицо светлую прядь. – Так лучше? – спросил он. Я взглянула на него из-под козырька. На его светло-каштановые волосы, местами выгоревшие почти до белизны, на кожу золотистого оттенка, на изогнутый в улыбке уголок губ. Он выглядел так, будто они с солнцем созданы друг для друга. Калеб тоже смотрел на меня. Я сделала долгий глоток газировки и протянула напиток ему. Так мы и стали друзьями. И наш круг знакомых соединился по цепочке: от Хейли к Софи, от Софи к Максу, от Макса к Калебу. Прежде чем стать парой, мы еще где-то с месяц просто дружили, но Калеб сразил меня в сердце прямо там, на пляже. Легко и непринужденно, поймав на удочку своим секретом. Полдень субботы Из воспоминаний меня вырывает голос Макса. – Джесса? – зовет он громким шепотом, словно боясь, что его услышат. Наверное, стоит внизу лестницы. Его голос доносится до меня, отражаясь эхом от узких стен. Слышен звук льющейся воды – мама Калеба либо в ванной, либо моет посуду. – Ты там нормально? – шепотом кричит он. Нормально? То, чем я здесь занята, язык не поворачивается назвать «нормальным». Моя ладонь лежит на бейсболке, но мне трудно заставить себя снять ее с дверной ручки. Я боюсь потревожить покой этой комнаты. Если я уберу бейсболку, то все изменится. Атмосфера в комнате. Сама комната. – Скажи ей, что мне нужен скотч, – отвечаю я. Ничего лучше в голову не пришло. Мне видится Калеб – лежащий на постели и сдерживающий улыбку. Его всегда забавляло, когда я ляпала что-то не то. Я открываю первую пустую коробку и кладу в нее одежду и бейсболку – когда-то любимые Калебом вещи. В горле стоит ком. Оглядываю комнату: что-нибудь изменилось? Нет, все осталось как прежде. Мы здесь. Калеба больше нет. Снизу снова доносится голос Макса. Ему отвечает мама Калеба. Скотч мне приносит Макс. Я слышу его неспешные шаги, скрип деревянных ступенек, через которые обычно перепрыгивал Калеб. Макс вытирает подошвы кроссовок о лежащий у входа в комнату коврик. Мне почти чудится звук щелчка – он раздавался, когда Калеб шлепал ладонью по выключателю, после чего спотыкался о коврик и сломя голову влетал в комнату. Но Макс не включает свет. И не подходит ко мне. – Я сказал ей, что сделаю это сам, – говорит он, не глядя на меня. Макс с Калебом друзья, а не братья, но они рассказали мне, как однажды убедили весь класс в обратном. Они совсем не похожи: Макс высок, худощав и черноволос, а у Калеба широкие плечи и светло-каштановые волосы, выгорающие летом на солнце. Однако у них схожая манера речи, словно они учили слова одной роли и с тех пор придерживались единого ритма и темпа. Такой привычкой обзаводятся люди, общающиеся друг с другом долгие годы. Я не обращаю на него внимания, одним махом вываливая в новую коробку содержимое ящика комода. Летнюю одежду Калеба. Весь сезон… месяцы и месяцы жизни… на выброс. Макс прислоняется к стене позади меня. Я вижу краем глаза его кроссовки, то, как он покачивается на пятках, словно не зная, остаться или уйти. – Нам не хватало тебя на сборе, – роняет он. Теперь я замечаю, что волосы у него еще влажны после душа и что он в спортивном костюме. Должно быть, пришел сюда сразу после состязания. Сегодня проходил последний забег сезона. Я пропустила его, как и все остальные, начиная с сентября. Мгновение мне кажется, будто я слышу крики зрителей, присутствующих на утреннем субботнем забеге, слышу аромат покрывающей траву росы, ощущаю циркулирующий в крови адреналин. Инстинктивно коснувшись шеи, вспоминаю: на ней нет цепочки с кулоном. Я наконец вернула их себе, но знаю точно, что никогда больше не надену. Мое украшение, подобно всем остальным вещам в этой комнате, принадлежит другому времени. Даже погода изменилась. И летняя одежда Калебу никогда уже не понадобится. – Джесса… – Макс тянется к коробке. – Давай я тебе помогу. – Она хочет, чтобы это сделала я, – отвечаю я резко, закрываю коробку и протягиваю руку за скотчем. Ставлю коробку между ног и заклеиваю. Повисшую в комнате тишину пронзает звук отматываемого скотча. Я обрезаю клейкую ленту и заклеиваю верх второй полосой, пересекая первую в форме буквы «X». Поднимаю коробку и сую в руки Макса. – На. Иди скажи ей. Скажи, что я это делаю. Я пихаю его коробкой, и Макс пятится, отступая назад, словно по инерции. Я тоже могу по инерции продолжать собирать вещи Калеба. * * *