Утро воскресенья Легче всего уйти из дома, пока все еще спят. Пока не посыпались вопросы. Пока в связи с отъездом брата не поднялся хаос, за которым последует неизбежная тишина: мы снова растеряемся, не зная, куда себя деть без всяких бейсбольных дел Джулиана. И со стола опять придется убирать мне. До дома Калеба, расположенного в Олд-Стоун-Пойнт, и моего собственного, в Ист-Арбор, можно добраться двумя маршрутами. Первый большой петлей огибает центр города и подводит к дому Калеба с ближней от берега стороны. На этом маршруте нет светофоров, но он занимает чуточку больше времени – примерно двадцать минут вместо пятнадцати. Второй маршрут прямой. Он идет через центр города, с его жилыми улицами, торговыми рядами и рекой. Я решаю ехать вторым путем. Выбираю кофе. И реку. Я давно не ездила этим маршрутом. Похоже, на меня подействовало пребывание в комнате Калеба. Оно как-то встряхнуло меня. Сначала идут торговые ряды, потом – заправка, кафе-мороженое, магазин одежды. Небо светлое, но в воздухе ощущается приближение тумана. Возле знака «Коутс-мемориал-бридж» висит легкая дымка. Дорога сужается, деревья по бокам от нее становятся гуще. Ладони вцепляются в руль, легкие горят – я задержала дыхание. Мы ни разу не задавались вопросом, почему этот мост назван мемориалом. На новом дорожном ограждении играют блики от солнца. Я улавливаю их краем глаза. Миг – и я пролетаю мост и снова могу дышать. Деревья снова редеют, один за другим появляются магазинчики. Я въезжаю на стоянку кофейни, в которой раньше встречалась с Хейли каждое субботнее утро. Мы с ней занимали угловую кабинку и делали домашку за кофе с шоколадным пирожным (я) и горячим шоколадом (она). Продавец подает мне кофе не глядя. Бумажный стаканчик обжигает холодные руки. Только взяв его в ладони, я осознаю, что пальцы дрожат. Парень поднимает на меня взгляд и улыбается. – Тебе точно нужен кофе? Я делаю глоток, обжигая небо. – Точно. Возвращаясь к машине, вижу Хейли. Она сидит в автомобиле со своими родителями и ест что-то завернутое в бумажную обертку. Подруга, как всегда, в платье, только в более скромном и сдержанном, чем обычно: темно-синем, с высоким воротником. Даже через стекло я вижу, что и макияж у нее приглушенный, умеренный. Ясно. Они или в церковь едут, или оттуда. Я не стучу в ее окно и не машу ей, но Хейли все равно замечает меня. Она замирает, перестав жевать. Я поднимаю руку в приветственном жесте, и Хейли в ответ медленно поднимает свою. У нее такие ошарашенные глаза, словно она вечность меня не видела. А может, так оно и есть. За последние месяцы я оплела себя уютным и прочным коконом, сквозь который ко мне трудно пробиться. Я хожу в школу. Сижу дома. Продолжаю двигаться. Но я забросила команду. И забросила друзей. Или друзья забросили меня. Не помню, из-за чего так вышло: то ли из-за их бездействия, то ли из-за моего безразличия. Знаю только, что почувствовала облегчение. Никто не ожидал от меня такого и ничего от меня не требовал. И я не могла ничего испортить какими-либо действиями или словами. Мое присутствие или отсутствие не сказывалось ни на ком. И винить меня было не в чем. Кажется, в последний раз я разговаривала с Хейли на церковной службе по Калебу. Сейчас и не вспомню, что говорила она мне или я ей. Но я запомнила ее туфли – серебристые, с ремешком и пряжкой. Я тогда еще подумала: «Неужели она не нашла чего-то более подходящего?» И сама себе ответила: «Видимо, нет». Не помню, сказала ли я это вслух. Похоже, сказала. В том-то, наверное, и проблема. Я не могу вспомнить, что там было, поскольку до сих пор не отошла от похоронной службы. Вместо гроба в церкви стоял коллаж с фотографиями Калеба, на некоторых из них была и я. На одном снимке Калеб был со своей командой, в форме для лакросса. На другом катал на спине сестренку. На третьем улыбался вместе с Максом, глядя в камеру и держа топор, – между ними лежали дрова. Коллаж сделали, потому что ничего другого не осталось. Покореженный номерной знак, застрявший между речными камнями у города ниже по течению; кусок бампера, валяющийся возле залива; вынесенная на ближайший пляж одинокая шина. Машина Хейли отъезжает, оставив после себя облако выхлопных газов. Грудь сдавливает, и мне не хватает воздуха. Я представляю себе сбегающего с крыльца Калеба. Низко опустившего голову из-за дождя. Шины его автомобиля взвизгивают на мокром асфальте. Видел ли он хоть что-то сквозь дождь? «Это просто дождь, – сказал наш тренер. – Просто дождь». Мама всегда говорила, что безопаснее всего во время грозы находиться в машине. Резиновые шины не проводят электричество, поэтому удар молнии не страшен. Машина – две тонны металла, созданные для нашей защиты. В ней есть подушки безопасности. Протоколы безопасности. Анти-блокировочная система. Все для нашей безопасности. Ливневый паводок случился позже. О разливе реки предупредили по радио. На мобильные тоже всем пришли экстренные предупреждения, но мы их постоянно получаем. «Выберите безопасный маршрут, не приближайтесь к реке», – говорится в таких смс, но никто не воспринимает их всерьез. Река Олд-Стоун, извиваясь, пересекает весь город, течет под мостом Коутс-мемориал-бридж и устремляется дальше. В тот день уровень воды в реке продолжал неуклонно расти, и ей некуда было деваться, кроме как вылиться за ограждения моста. Если дорогу покрывает шесть дюймов воды, ты теряешь контроль над управлением машиной. Если двенадцать – машина начинает плыть. И ее уносит течением. По пути к побережью река протекает еще через один город, а затем впадает в Атлантический океан. Целый океан, где может быть Калеб. Нечего было хоронить. Нечего кремировать. И нечего было чувствовать, сидя во втором ряду церкви, кроме пустоты. По телу пробегает дрожь, и я крепче сжимаю в ладонях стаканчик с кофе. Пролистав в мобильном контакты, нахожу имя Хейли. Рядом ее аватарка – фото наших лиц крупным планом: зажмурившись, мы прижимаемся друг к дружке щеками. Я не знаю, что ей сказать. Не знаю, с чего начать. «Привет», – пишу я. Мобильный звякает, возвещая о получении ответного письма, когда я нахожусь уже на полпути к дому Калеба. Последние мили дорога пролегает через слабый туман. Большие загородные дома уступают место узеньким кирпичным зданиям, теснящимся на маленьких улочках. Однако место тут замечательное. Дом Калеба расположен недалеко от берега, и никакие шоссе не мешают ходить по магазинчикам на окраине города. Я припарковываюсь на том же месте, где оставлял машину Калеб. В переднем окне отодвигается занавеска и появляется профиль темноволосой девочки. Я машу ей рукой, и занавеска падает. Девочка исчезает. Смотрю в мобильный. Хейли ответила просто: «Привет». Открывается входная дверь. Меня ждет Ив. Ее губы недовольно поджаты. – Кто тебе написал? – спрашивает она. Ее взгляд падает на мобильный, который я все еще держу в ладони. – Хейли Мартинес. – Я чувствую себя вынужденной показать ей дисплей мобильного, чтобы она впустила меня в дом. Вынужденной доказывать, что я не нашла себе нового бойфренда. Что даже сейчас верна ее сыну и его памяти. Глядя на ничего не значащее сообщение на экране, Ив спрашивает: – У тебя есть мой номер телефона, Джесса? – Нет, – отвечаю я. – В следующий раз позвони мне по дороге сюда, чтобы я успела вернуться домой, если что-нибудь случится. Она протягивает руку, и я кладу мобильный в ее ладонь. «Если что-нибудь случится». Это пустая комната. Что в ней может случиться? Ив добавляет номер своего телефона в мои контакты. У меня за спиной раздаются шаги, и я вздрагиваю от неожиданности. Оборачиваюсь и вижу, как Мия взбегает по лестнице. Наверху хлопает дверь. Ив молча возвращает мне мобильный, и я поднимаюсь в мансарду. Сегодня я собираюсь основательно подчистить ее. Чтобы она перестала напоминать комнату, когда-то принадлежавшую Калебу. Как будто от этого мне станет легче. Птицы Сегодня, как и вчера, дверь в комнату закрыта. Но Ив заходила сюда: она убрала собранные мной коробки. По большей части я разбиралась с вещами, лежавшими в ящиках и шкафу, поэтому комната, не считая опустевших стен, внешне практически не изменилась. И в ней стало темнее. Окно зашторено, по стене танцуют тени. Под столом жутковатым красным огоньком на стабилизаторе напряжения светится выключатель. Он заметен только при выключенном свете и сгустившихся тенях. Тень падает не от окна, а от занавески для ванной, служащей шторой. Белой, с черными птицами. Птицами в стиле Альфреда Хичкока. Птицами из ужастиков. Поначалу даже не разобрать, что это птицы. Кажется, будто белый фон перечеркивают жирные черные линии. Эдакий своеобразный узор. Нужно отступить назад, к самой двери, и приглядеться. Стоит различить одну птицу, и остальные оживут сами собой. Калеб повесил эту занавеску в прошлом году на Хеллоуин. «Чтобы проникнуться духом праздника», – объяснил он. Однако так ее потом и не снял. Когда утром в окно светит солнце, птицы с занавески отбрасывают тени на кровать, стены, пол. На нас. * * * – Моя душа – из этой тени… – сказал как-то Калеб. Моя голова покоилась у него на груди, и слова отдались в ней вибрацией. Мы лежали поперек постели. Он рассеянно перебирал мои волосы. – Ого, как романтично, – отозвалась я. Над нами тикали часы. До девяти утра оставались считаные минуты. Я разбудила Калеба. Или он все еще находился в дреме. Я приехала к нему домой, поднялась по лестнице и без спроса вошла в его комнату. Был первый день летних каникул после года, проведенного вместе. Калеб должен был присматривать за сестренкой. Когда я пришла, она смотрела внизу телевизор. – Ты идешь на вечеринку в эти выходные? – спросила я. – Хмм… – На вечеринку Джулиана в честь окончания школы? Она будет в эту субботу. Рука Калеба напряглась под моей головой. – Вряд ли твой брат захочет меня на ней видеть. Он от меня не в восторге. Это правда. Джулиан так полностью и не принял его, не потеплел. Может потому, что Калеб был моим первым постоянным бойфрендом. А может, ему не нравилось то, что наши круги общения сильно пересекались. В любом случае Калеб так же чувствовал некий дискомфорт, как и я. – Я хочу, чтобы ты пришел. – Позвони мне после вечеринки. Я должен кое с чем помочь маме. – Ясно. – Я приподнялась на локтях. В последнее время у меня складывалось ощущение, что наше совместное времяпрепровождение зависело только от его расписания, его планов, его семьи. – Подожди, не вставай, – попросил Калеб, обхватив пальцами мою руку. – Твою сестру нужно накормить завтраком, – напомнила я. – Да, – согласился он. Тут же вскочил, подхватил с пола штаны и натянул их на боксеры. Посмотрев через плечо, поймал на себе мой взгляд. – Но это моя забота. – И прежде чем за ним закрылась дверь, добавил: – Не вставай. Я мигом вернусь. Парень, заботящийся о своей младшей сестренке, невероятно притягателен для девушек. Это у нас в генах, поймите. Поэтому я многое ему прощала: его слабые оправдания, рассеянный взгляд в окно, пока я что-то рассказывала, табу на разговоры об университете, словно я мешала принять правильное решение. Услышав поднимающиеся по лестнице шаги, я села и заметила на письменном столе конверт. Он был вскрыт, неровно и грубо. Калеб открыл дверь как раз в ту секунду, когда я протянула руку к письму. – Не трогай, – сказал он. Но я, естественно, не послушалась. Калеб вырвал письмо у меня из рук, прежде чем я успела прочитать хоть слово из написанного от руки текста. Средний палец ожгло болью – бумага порезала кожу. – Какого черта? – Просто не бери в голову, Джесса. – Калеб кинул письмо в нижний ящик стола и прислонился к нему. Оберегание секретов вместо их раскрытия – путь, ведущий к концу отношений. «Просто скажи, просто скажи, просто скажи…» Напряженную тишину прорезал крик Мии. Глаза у Калеба широко раскрылись. Он пулей слетел вниз по лестнице, а я побежала за ним. Мия стояла у кухонного стола, глядя на перевернутую миску с хлопьями, стеклянные осколки и заливший пол сок. Из ранки на ее ноге текла кровь. – Вот это да! – Калеб подхватил сестру на руки. – Все хорошо, Мия. Ее огромные зеленые глаза переполняли слезы. – Я хотела долить себе сока, – пожаловалась она и горько заплакала. Пока Калеб обрабатывал ногу Мии, я осторожно собрала осколки и вымыла пол. Я напрочь забыла о произошедшем наверху, но мне напомнил об этом порез на пальце. Его так больно защипало от апельсинового сока, что у меня дыхание перехватило. Дрожащими руками я закончила уборку под тихий и успокаивающий голос Калеба. Слов я не разбирала, так как он сидел с Мией в другом конце кухни. Потом Калеб ушел выбросить осколки стекла в контейнер за домом.