— Хочу, — проговорила она. Теперь она приблизилась к нему. — Просто я хотела сперва… — Что? — спросил Юхан. — Ничего, — ответила она и поцеловала его. Когда все закончилось, Юхан довольно быстро начал одеваться. От того, что только что произошло между ними, Чарли чувствовала себя немного ошалевшей. Они так жадно вцепились друг в друга, словно телесное единение — единственный способ выжить. Однако теперь он засобирался уходить. — Мне завтра рано вставать, — сказал Юхан. — Конечно, — ответила Чарли. «Что со мной такое? — подумала она. — Я же терпеть не могу спать вместе. Просто повезло, что не надо его выставлять». Однако она ощутила разочарование, когда Юхан наклонился и мягко поцеловал ее в губы. — Я пошел с тобой не ради этого, — сказал он. — А ради чего? — спросила Чарли. Взяв плед, лежавший на диване, она натянула его на свое обнаженное тело. — Потому что хотел поговорить с тобой. Чарли рассмеялась. — Я серьезно. — Прости, просто это прозвучало немного высокопарно. Мне тоже нравится разговаривать с тобой. Заснув, Чарли увидела во сне Бетти. Руки Бетти заплетают ей косички — такие тугие, что даже больно. Бетти красится ярко-красной помадой, наклоняется и прикладывается щекой к щеке Чарли. Их глаза встречаются в зеркале. «Мы с тобой такие нарядные, правда?» А потом — аллея, бледное лицо Бетти в свете луны, плотный туман у их ног. Они на земле или на небе? — Мам, мы куда? — К знакомому. — К какому знакомому? Нет ответа. Чарли проснулась от того, что на журнальном столике завибрировал телефон. На дисплее всплыло имя: «Сюзанна». — Сюзанна? — воскликнула Чарли и откашлялась, когда ее заспанный голос поначалу не слушался. — Как дела? — Все к черту. — Что случилось? — Две вещи, — ответила Сюзанна. — Исак съехал, и мама снова запила. — О боже! — выдохнула Чарли. — Знаю, нельзя звонить в такое время, но я буквально схожу с ума, — прошептала Сюзанна. — Я просто повешусь, Чарли. — Ты все преодолеешь. — Не уверена. — Хочешь, я приеду к тебе? Последовала краткая тишина. — А ты можешь? — Как только закончится следствие, которым я сейчас занимаюсь. Положив трубку, Чарли уже не смогла заснуть. Она долго лежала без сна, глядя в потолок и думая о Сюзанне, о вечеринках в Люккебу, которые они пережили вместе: смех, крики, пьяные ссоры, родители, превратившиеся в детей. «Чарли, мы с тобой тут единственные взрослые». Потом ей вспомнился сон: Бетти, лунный свет, деревья вдоль дороги, аллея. Все казалось странно знакомым. Прошло еще несколько минут, прежде чем мозг сложил одно с другим. Она поднялась, принесла из кухни компьютер и нашла статью о пропавшей Франческе с фотографией, снятой в семейном поместье. Гудхаммар. «Остатки впечатлений дня», — подумала Чарли. Насколько она помнила из различных теорий о толковании снов, мозг во сне составлял из впечатлений дня целостную картину. Она не верила в то, что сны — потайная дверь в психику, что они несут в себе посыл или выражают вытесненные мысли и страхи. Она смотрела на этот снимок, думала о Бетти, а потом во сне все это соединились воедино. Отложив компьютер, она попыталась заснуть. Сон не шел. В конце концов она сдалась, встала и начала бродить по квартире. «Просто похожу немного, — думала она. — Мне не нужны транквилизаторы, чтобы заснуть, к тому же я выпила и… — на этом месте она обнаружила, что стоит в ванной, держа в руках две таблетки стесолида. «Только сегодня приму, — подумала она, — а потом брошу это дело». Во сне Бетти снова возвращается. Она сидит за своим макияжным столиком в Люккебу. Окно спальни открыто, летний ветерок развевает тонкую кружевную занавеску… «Иди сюда, моя дорогая. Помоги мне застегнуть платье». Бетти поднимает волосы, и Чарли пересекает комнату. И тут она замирает — спина у Бетти полая, словно старое дерево. «Что такое? — Бетти склоняет голову набок и грустно смотрит на ее отражение в зеркале. — Что тебе не нравится?» Франческа Гудхаммар. Мама всегда говорила, что заболевает от этого места, но меня не угнетало, что усадьба расположена в таком уединенном уголке, за пределами поселка. Мне нравилось, что можно смотреть далеко-далеко и видеть только поля, леса и воду. Мне нравился и маленький торговый центр в поселке. Мама и Сесилия всегда жаловались, что там ничего нет. Они считали странным, что кто-то может добровольно поселиться в такой забытой богом дыре. Жителей поселка они также сторонились. Сесилия обычно хихикала по поводу них — из-за их неуклюжего поведения. Потому что они здоровались с нами, хотя не знали нас. Все это вместе с чудовищным диалектом смешило ее настолько, что она не могла сдержаться. Мне же казалось, что диалект тут какой-то добродушный, и меня радовало, когда незнакомые люди здоровались со мной. В продуктовом магазине «Ика» я обычно перекидывалась парой словечек с женщинами и покупала лотерейные билеты у странного человека, сидевшего у входа. Папе не нравилось, что я разговариваю с людьми, которых не знаю. Такое поместье, как Гудхаммар, и капитал, которым наша семья владела на протяжении многих поколений, притягивают к себе сумасшедших, говорил он. Папа свернул на аллею. Когда мы проезжали домик привратника, я словно бы ожидала увидеть там старика Вильхельма, сидящего при свете керосиновой лампы. Однако Вильхельм умер три года назад, и, хотя он был стар и болен, у меня это известие вызвало шок. Вильхельм существовал всегда — сколько часов я провела с ним, сидя за столом на кухне в домике привратника, где мы с ним играли в карты! Я обожала слушать его рассказы о том, что происходило в усадьбе в прежние времена, когда еще живы были бабушка с дедушкой и держали в хлеве скотину. И хотя я сама не жила в те времена, мне казалось, что я скучаю по ним. Сын Вильхельма Иван работал у нас, когда у папы не было сил следить за хозяйством, однако теперь он уволился. Меня это устраивало — Иван совсем не походил на своего отца. На лице у него застыло неприятное выражение горечи — в его присутствии мне становилось как-то не по себе. — Рододендроны на месте, — сказала мама, указывая на грядку у северного флигеля. — Я же сказала Адаму убрать их. — А я велел ему их оставить, — сказал папа. — Зачем? — Я хотел, чтобы они остались. Они стали спорить по поводу судьбы рододендронов. Папа считал, что цветы красивые, но мама с ним не соглашалась. Ей не нравится их цвет, и к тому же все завянет через пару недель. Я громко вздохнула и подумала, что я — к счастью или к несчастью — никогда не стану человеком, которого может так занимать куст. — Что это? — спросила я, когда папа подъехал к парадной лестнице. — Львы, — ответила мама. — Разве ты не видишь? — Меня больше интересовало, что они делают перед лестницей. — Приветствуют нас. Мама рассказала, как купила их на аукционе в Швейцарии: что каждый весил больше ста килограммов, что ей пришлось нанять специализированную фирму, чтобы доставить их. Мне показалось, что лев — не особенно приветливое животное, однако мама очень обижалась, когда критиковали ее покупки, поэтому я подошла к одному из львов, засунула руку в его раскрытую пасть и сказала, что материал действительно изысканный и приятный на ощупь. — Адам! — окликнула мама тень в саду. — Как хорошо, что ты здесь. Я посмотрела на Адама, которого папа называл «мальчик-садовник», и испытала те же чувства, что и мама. Ибо Адам был из тех, кто умеет разрядить напряженную обстановку. Сесилии он тоже нравился — в этом она призналась однажды вечером, увидев его на купальных мостках в одних плавках. Однако он не мог ее всерьез заинтересовать. Из-за своей простоты — он недостаточно глубок. Когда она это сказала, я расхохоталась, ибо все парни, которые нравятся Сесилии, имеют одну общую черту: глубины в них как в луже. Адам, по крайней мере, не важничал и умел меня иногда рассмешить. О большинстве парней этого сказать нельзя. — Привет, Франческа, — произнес Адам и улыбнулся. — Приветствую тебя, — ответила я и задумалась: насколько он осведомлен о событиях последних недель? Мама и папа никогда не обсуждали с персоналом личные дела, однако он не мог не догадаться, что что-то случилось, раз мы приехали в разгар семестра, к тому же у меня остался пластырь на тыльной стороне ладони — там, где мне ставили капельницу. — Я разжег камин, — Адам кивнул в сторону дома. — Ты использовал все дрова? — спросил папа.