– Просто это прозвучало немножко осуждающе. Вроде как «Бедняжка Серена, у нас ведь настоящая семья, а у тебя маленькое жалкое подобие». – Она не говорила про «настоящую семью». Ты сама только что напомнила, что она сказала «большая семья». Серена не стала возражать, но уголки ее рта печально опустились. «Мы – полноценное обширное и открытое семейство, а вы – несчастная маленькая замкнутая семейка» – вот что на самом деле имела в виду Дора, но Серена не собиралась спорить с Джеймсом по этому поводу. Проблема обширных семейств в их крайне узком подходе к необширным семьям. Поезд замедлял ход. «Вилмингтон! – прозвучало из репродуктора. – Будьте осторожны при выходе из вагона, леди и джентльмены…» За окном со стороны Серены показалась залитая солнцем платформа, усеянная пассажирами, которые выглядели такими радостными и воодушевленными, словно посадка на этот поезд была мечтой всей их жизни. Серена вспоминала рождественский подарок, который ее родители преподнесли Джеймсу. Он пришел к ним на ужин за день до отъезда домой на каникулы, и когда все уселись за стол, на пустой тарелке перед ним лежала длинная плоская коробка. Серена смутилась. Пожалуйста, пускай это будет что-нибудь не слишком личное, не слишком… очевидное! Даже Джеймс почувствовал себя неловко. – Это мне? – удивился он. Но когда он открыл коробку, Серена с облегчением выдохнула. Внутри оказалась пара ярко-оранжевых носков. По верхнему краю каждого шла черная полоска с надписью БАЛТИМОРСКИЕ ИВОЛГИ[1] со стилизованным изображением иволги по центру. – Теперь, когда ты живешь в Балтиморе, – пояснил отец Серены, – мы подумали, что тебе стоит одеваться соответствующе. Но поскольку мы не хотим, чтобы у тебя были из-за этого проблемы в Филадельфии, то выбрали такую деталь одежды, которая скроет опасные свидетельства, пока ты не поддернешь вверх брючины. – Весьма предусмотрительно, – улыбнулся Джеймс и настоял, что должен надеть их прямо сразу, и важно расхаживал по гостиной без туфель до самого начала ужина. Он и не догадывался, что на самом деле родители Серены вовсе не были спортивными фанатами. Они, скорее всего, не смогли бы назвать имени ни одной «Иволги» – или «Ворона», если уж на то пошло. Старание, которое они, должно быть, приложили, чтобы придумать этот подарок, растрогало Серену до глубины души. Джеймс, сидевший рядом, окликнул ее: – Эй. Серена не отозвалась. – Эй, Ренни. – Что. – Мы уже начинаем ссориться из-за родственников? – Я не ссорюсь. Поезд дернулся и покатил дальше. Человек с портфелем, бредущий по проходу, кажется, заблудился. Женщина позади них, та, с умиротворяющим голосом, проговорила: – Дорогая моя. Милая. Мы непременно обсудим это с руководством во вторник. Слышишь меня? – Поверить не могу, что она до сих пор висит на телефоне, – пробормотала Серена. Не сразу, но Джеймс ответил. – А я поверить не могу, что это деловой звонок, – прошептал он. – Ты бы догадалась? – Никогда. – Только не говори мне, что деловые женщины ведут себя так же, как мужчины. – Ладно, ладно, не будем сексистами, – рассмеялась она. Он взял ее за руку и сплел свои пальцы с ее. – Давай начистоту. Мы оба были на взводе. Верно? Родители иногда сильно напрягают. – Мне можешь не рассказывать, – согласилась она. Дальше они ехали в уютном молчании. – А ты заметила, как мама отозвалась о моей бороде? – неожиданно спросил он. – Если мы об осуждении. – А что там было? – Когда она показывала тебе фотоальбом. Добралась до моих школьных лет – и: «А вот Джеймс на выпускном. Правда, он милый? Это еще до того, как он отпустил бороду». Моя борода ей покою не дает. Она ее ненавидит. – Что поделаешь, она же мать. Матери всегда ненавидят бороды. – Первый раз, когда я появился дома с бородой, на первом курсе колледжа, отец предложил мне двадцать баксов, чтобы я ее сбрил. «И ты туда же?» – расстроился я. А он сказал: «Я лично ничего не имею против бороды, но твоя мать говорит, что скучает по твоему красивому лицу». «Отлично, – сказал я. – Если хочет видеть мое лицо, пускай разглядывает мои старые фотографии». – Но на выпускном фото ты выглядишь очень даже привлекательно, – улыбнулась Серена. – Но ты-то не считаешь, что мне следует сбрить бороду, правда? – Нет-нет. Мне нравится твоя борода. – Она ласково сжала его руку. – Просто мне было приятно увидеть еще и версию «до». – С чего бы? – Ну, теперь я знаю, как выглядит твое лицо. – Ты переживала, что не видела моего лица? – Не переживала, а… в общем, я всегда думала, что когда вырасту и, предположим, встречу мужчину, за которого соберусь замуж, и у него вдруг будет борода, я попрошу его, если он не против, сбрить ее разок перед свадьбой. – Сбрить! – Только один раз. На две крошечные минутки, чтобы я смогла увидеть его лицо, а потом пускай отращивает ее обратно. Джеймс выпустил ее руку и слегка отодвинулся, разглядывая Серену. – Что такое… – А если он откажется? – спросил Джеймс. – Если он скажет: «Вот я таков: парень с бородой. Можешь принять меня таким или уйти». – Ну ведь если он… – Серена умолкла. – Ведь если он – что? – не унимался Джеймс. – Если у него… окажется безвольный подбородок или типа того… Он не отводил глаз. – Да не знаю! – сдалась она. – Я просто хотела бы выяснить, во что ввязываюсь, вот и все. – И если бы у него оказался безвольный подбородок, ты бы ему ответила: «Ой, прости, кажется, я не могу выйти за тебя замуж». – Я не говорю, что не вышла бы за него, я хочу сказать, что желала бы выйти замуж информированной. Желала бы знать, с чем имею дело. Джеймс угрюмо уставился на спинку сиденья перед ним. И не сделал попытки вновь взять Серену за руку. – Ну Джееееймс… – нежно протянула Серена. Тишина. – Джеймс? Он резко повернулся, словно принял какое-то решение. – С того момента, как мы начали планировать эту поездку, – начал он, – ты возводишь… стены. Устанавливаешь границы. Не ночевать в одной комнате, приехать только на воскресенье… Мы пробыли там четыре несчастных часа! Да мы в дороге провели больше времени, чем в гостях! А я не так часто вижусь со своими, ты же знаешь. И я, в отличие от тебя, не живу с ними в одном городе и практически в том же районе и не могу заскочить в любой момент, когда мне нужно постирать шмотки. – Но я же в этом не виновата! Но он, словно не слыша, продолжал: – Знаешь, о чем я думал, когда мы ехали в Филли? Я думал, что когда ты познакомишься с моими родителями, то решишь, что мы можем у них задержаться. Что ты скажешь, мол, давай поедем самым ранним поездом с утра, и я успею на занятия, и что теперь ты видишь, какие они классные. – Я и так знала, что они классные, Джеймс. Мне просто… и кроме того, я не захватила зубную щетку! И пижаму! Выражение его лица не изменилось. – Хорошо, в следующий раз, – пообещала она. – Ладно, – буркнул он и вытащил из кармана телефон. Сейчас они проезжали вдоль залива Чесапик – широкая водная гладь, матово-серая даже в солнечном свете, а на торчащих там и сям на мелководье шестах неподвижно нахохлились одинокие птицы. Зрелище навевало тоску. Почти тоску по дому.