После обеда Николас на пару часов возвращался в кабинет, а Бенни проводил время с Гретой. Они вместе мастерили много всякой всячины: печенье, лимонад, маски детского размера из обрезков клетчатой ткани. Грета научила внука пользоваться швейной машинкой. Дэвид опасался, что малышу еще рано, но он отлично справился и шил вполне годные маски, хотя местами они, конечно, выглядели немножко неряшливо – там, где машинка вырывалась из-под контроля. Потом ближе к вечеру из кабинета появлялся Николас и вел Бенни и собаку опять на прогулку. Дэвид вынужден был признать, что радовался передышке. Наконец-то есть возможность рухнуть в кресло, перестать быть оптимистичным, энергичным и сосредоточенным! Но затем мало-помалу он начинал замечать тишину. Почти пугающую тишину. – Что мы будем делать, когда они уедут? – спрашивал он Грету. – Опять придется переживать синдром опустевшего гнезда? – На этот раз мы справимся лучше, – утешала Грета. – Надеюсь, этот навык тренируется. – Сомневаюсь, – вздыхал он. А когда у двери наконец звучал собачий лай, Дэвид первый подскакивал и спешил отворить. * * * Толком спокойно посидеть вчетвером удавалось только после ужина. Они устраивались во дворе – точнее, Дэвид и Грета сидели, а Николас с Бенни играли в бадминтон или во что-нибудь еще. Дни были длинные, солнце стояло высоко, жара не отпускала, и все кончалось тем, что Николас падал в кресло рядом с родителями, а Бенни плескался в надувном бассейне. Соседи тоже проводили время во дворах, скрытые за живыми изгородями. Дэвид слышал их голоса. Временами удавалось разобрать пару слов, но чаще доносился лишь приглушенный отзвук разговоров. Он вдруг начал улавливать и ценить этот человеческий ритм обычной беседы – каждый говорит в свою очередь, вопросы, ответы, вот кто-то перебивает, тихий смех. Разве не поразительно, насколько жизнелюбивы люди, насколько они несгибаемы, как они стараются поддерживать человеческие связи! Когда Грета в конце концов объявляла: «Пора в кровать, мастер Бенни», Дэвид даже немного сожалел, что приходится уходить от этих голосов за изгородью. После того как Бенни желал Хуане спокойной ночи по телефону, а Грета укладывала внука, взрослые собирались в гостиной. Николас рассказывал о своих виртуальных встречах с партнерами. (Он разработал специальный спальный мешок, с руками и ногами, на тот случай, если этой зимой в школах решат проводить уроки на улице. «ШколоКокон» он его назвал.) Или они с Дэвидом придумывали в шутку разные способы лечения ковида: «Филадельфийский стейк!»; «Засахаренный имбирь!»; «Пиво! Но только не светлое!» Поскольку Николас принадлежал к тому поколению, которое не расстается с телефоном, даже выходя на прогулку по окрестностям, он показывал родителям новые фотографии, сделанные за день. Бенни вместе с какой-то рыжеволосой девочкой сидят на крыльце футах в шести друг от друга и едят персики; Бенни с собакой бегут под струйками чьей-то поливалки. – Пришли мне тоже, пожалуйста, – просила Грета, а Дэвид просто молча рассматривал. Его удивляло, как уже сейчас эти фото кажутся картинками далекого прошлого, туманного и ностальгического. И сколько же в Бенни от Гарреттов! С рождения мальчик был совершенно другим – не светло-бежевый пончик, как вся родня Дэвида, а темноволосый, темноглазый, с золотисто-смуглой кожей, крепкий и жилистый. И Дэвида радовала эта разница. Для него Бенни знаменовал собой новое начало. Но сейчас он отмечал, как малыш приподнимает плечи, подставляя ладошку под стекающий сок персика, как поджимает на бегу подбородок. Отец Дэвида ровно так приподнимал плечи, когда предстояло разобраться с какой-то задачей, – а ведь Бенни в глаза не видел этого человека. Сестры Дэвида всегда поджимали подбородок на бегу, но Бенни с ними никогда не встречался, насколько ему известно. И хотя Дэвид понимал, что большинство детей проходят стадию ролевой игры, он никак не мог отделаться от чувства, что продолжительные диалоги Бенни с его мишкой – у которого, ко всему прочему, был еще и британский акцент – подозрительно напоминают его собственные давние сценарии с пластмассовыми «ветеринарами». На прошлой неделе Бенни поперхнулся, а потом, прокашлявшись, сказал: «Не в то горло пошло» – типичная гарреттовская фраза. И он не ел твердые карамельки, потому что, как некогда сам Дэвид, опасался, что они повредят зубы. А еще он называл содовую «колючей водой», как Николас в детстве, кожура апельсина была «лодочками», а бумажник – «сумочка». – Как называется такая прическа, когда девочке заплетают косу, начиная почти с макушки? – спросил как-то Дэвид Грету, когда они укладывались спать. – С самой макушки? – У Эмили была такая. Поначалу две тоненькие тугие косички, в которые собирали волосы над висками, а потом соединяли с двумя толстыми косами ниже. – А, французская косичка. – Точно. И когда она их расплетала, то волосы оставались волнистыми и еще много часов свисали такими завитками. – Да… – Вот так и семья, – сказал Дэвид. – Ты думаешь, что развязался с ними, но никогда не можешь по-настоящему освободиться, завитки окружают тебя навеки. Грета громко расхохоталась: – И ты это выяснил только сейчас? – Полагаю, я тугодум. * * * Однажды вечером, во время ужина, позвонила Элис из Флориды. Грета взяла было трубку, но, увидев номер на экране, молча передала Дэвиду. Он удивился звонку сестры – в их семье не были приняты беспредметные телефонные разговоры. – Элис? Все в порядке? – Более-менее. А у вас? – У нас все отлично. К нам приехали Николас с Бенни. – Вот как. А где… эээ?.. – Хуана работает на передовой. – Ах да. Но у вас никто не заболел? – Пока нет, постучи по деревяшке. – Ну, мы тоже в порядке. Что можно считать настоящим чудом, учитывая, что Кевин продолжает каждый день играть в гольф со своими дружками. Дэвид усмехнулся и ждал продолжения. – Но я вот почему звоню, – сказала она. – Подумала, ты захочешь знать, что учудила твоя вторая сестра. – А что такое? – Да она тут осталась одна на какое-то время, потому что Серена с Джеффом и Питером уехали в свой домик в горах, а даже Лили не настолько бестолкова, чтобы не понимать, что им с Сереной лучше и не пытаться жить всем вместе в крошечной хижине в горах, чтобы не удавить друг друга… – Элис многозначительно помолчала. – И вот сегодня утром Серена звонит Лили, потому что чувствует себя виноватой, что бросила мать на произвол судьбы, спрашивает, как там дела в Эшвилле, а Лили заявляет: «Ой, наверное, я должна была тебе сообщить. В общем, я не знаю, как дела в Эшвилле, потому что я некоторое время назад вышла замуж и переехала в Винстон-Салем». – Что? – взревел Дэвид. Грета, сидевшая напротив, изумленно приподняла брови, а Николас оторвался от куска мяса, который нарезал для Бенни. – Вот именно! – За кого она вышла замуж? – За типа по имени Генри, бывшего преподавателя истории. Никто о нем до сих пор слыхом не слыхал. Серена говорит, когда они уезжали, его и на горизонте не было, все произошло два месяца назад. – Ничего себе. – Я правда думала, что Лили угомонилась, – продолжала Элис. – Искренне верила, что она оставила в прошлом свои выходки. – Ну, давай посмотрим с другой стороны, – предложил Дэвид. – Теперь Серена может больше не мучиться чувством вины, что бросила мать на произвол судьбы. – Если только, – вздохнула Элис. – И должна признать, Лили все же прогрессирует. Автомеханик, агент по недвижимости, преподаватель истории; кто следующий? – Я не помню автомеханика, – сказал Дэвид. – Муж номер один, да? – Да, он мелькнул на микросекунду. – А Моррис мне нравился. – Да, Моррис был милый. – И Элис вновь вздохнула. – Короче, я подумала, что тебе следует знать. – Остальные в порядке? Дети? – Все хорошо. Робби приходится работать из дома, но у кого сейчас иначе? Кендл уже несколько месяцев как сократили, но у Мака есть работа, так что они не голодают, а Эдди с Клодом по-прежнему прячутся в Хэмпдене. – Что ж, передавай всем приветы, – сказал Дэвид. – И Лили – мои поздравления, когда будешь с ней разговаривать. – Не уверена, что хочу с ней разговаривать, – фыркнула Элис. – Ну правда, скажи, как нам дальше общаться друг с другом? Но Дэвид уже начал томиться знакомым слишком-долго-по-телефону чувством и поспешил попрощаться: – Ладно, хорошо, спасибо, что позвонила. Выключил и передал телефон Грете. – Кажется, Лили вышла замуж, – сообщил он. – Я так и поняла. – А за кого? – спросил Николас. – За какого-то профессора на пенсии, которого никто не видел, и живет она теперь в Винстон-Салем. – Вот это да! – подивился Николас. – Серена понятия не имела о существовании этого человека, – сказал Дэвид. – Но… Серена – это ведь дочь Лили, правильно? – Правильно. Николас недоуменно посмотрел на мать: – То есть Лили не сообщила своей собственной дочери, что выходит замуж? – Ну это же Америка, не забывай.