Я улыбаюсь ему в ответ. Я двигаюсь вперед и неловко его обнимаю из-за контейнеров с кексами. Я говорю ему: — Я бы не подвела тебя, Ники. Он принимает контейнеры из моих рук и говорит: — Хорошо. Это было бы отстойно, если бы ты не пришла. Теперь, когда он держит контейнеры, я оборачиваю обе руки вокруг его талии и прижимаюсь к нему, смотря вверх. — Никогда. Его лицо меняется. Я никогда раньше не видел это лицо таким. На нем написано почти... желание? Я не уверена. Он прочищает горло, выпрямляется и поднимает контейнеры. — Давай примемся за вкусняшки. Он отходит назад и позволяет мне войти. Мы находимся в небольшой прихожей. И она удивительна. Обе стены коридора полностью увешаны фотографиями в рамках. Не аккуратно и прямо, а вперемешку. Стена как коллаж. Похоже, все фотографии повесили в случайном порядке, но они сочетаются друг с другом идеально. Фотографии его папы, мамы, брата и сестер, Духа и Ловкача; за столом, во время игр; непринужденные, формальные; старые и новые. У фотографий Сиси свой собственный участок стены. Одна из ее фотографий трогает мое сердце. Макс держит младенца. К ребенку подсоединены множество проводков и трубок. Макс выглядит разбитым, глядя на ребенка с любовью. Как будто он сделает все, чтобы защитить ее, или умрет пытаясь. Мои глаза застилают слезы. Я не заметила, как Ник встал у меня за спиной. — Сиси после ее первой операции. Они давали только двадцать процентов на успех. Макс держал ее, пока его не выпроводили медсестры. Он не покидал больницу в течение целого месяца. Мама приносила ему еду. Я приносил ему одежду. Он спал на стуле месяц. — Он глубоко дышит и тихо продолжает: — Когда Сиси плакала, Макс плакал вместе с ней. Все врачи и медсестры знали нас. Мама пекла пироги для них каждую пятницу. Когда Сверчка разрешили забрать домой, я перевез их к себе, чтобы я мог помогать и следить за Максом. Он не очень хорошо справлялся. Я нанял няню и взял его обратно на работу. Мама смотрит за Сиси, с тех пор как ей исполнилось пять лет. — Его голос колеблется. — Мы любим нашего маленького ангела больше всего на свете. Она — наше чудо. Мое сердце разрывается от боли за моих друзей. Я смотрю в сторону и вытираю слезы, я не заметила, что плачу. Ник сжимает мою руку, и мы продолжаем идти по коридору. Я слышу голоса других парней и девушек, их смех и разговоры. Когда мы входим в гостиную, я удивляюсь. Его дом вовсе не такой, как я ожидала. Я думала, что увижу темные цвета, мрачную мебель и абсолютно никакого уюта. Как неправа я была? Совсем. Этот дом, должно быть, оформлялся женщиной. Или несколькими. Я предполагаю, что его мать и сестры сыграли роль в оформлении и меблировке этого дома. Он потрясающий. Комната с открытой планировкой, в которую мы вошли, была огромной. Стены мягкого персикового цвета. Высокий белый потолок с несколькими светильниками. Вся мебель из дерева, кроме диванов. Мягкие трехместные кожаные диваны песочного цвета, размещены вокруг огромного ЖК-телевизора, который установлен на правой стене. Между диванов большой квадратный столик из красного дерева. Левую часть комнаты занимает большой резной обеденный стол и красивые стулья, также из красного дерева. Парни установили покерный стол с картами и фишками в середине комнаты. В заднем левом углу комнаты закрытая зона, которую, как я предполагаю, занимает кухня, потому тут есть стулья у барной стойки. В комнате стоят книжные шкафы, китайский сервант и DVD-тумба. Эта комната просто великолепна. — Мне нравится твой дом, — говорю я с трепетом. Ник ухмыляется: — Спасибо. Нам тоже нравится. И ведет меня в левый угол, там действительно оказывается кухня. По дороге я приветствую всех и целую Макса в щеку. Я восхищаюсь им и его способностью быть счастливым, невзирая на несчастье. Ник достает тарелки и расставляет кексы на них. После я беру тарелки, чтобы поставить на обеденный стол. Мы даже еще не начали играть, но я уже получаю удовольствие от происходящего. *** Тина выглядит великолепно в обтягивающих джинсах, свитере и сандалиях. Ее волосы собраны в высокий неряшливый пучок. На губы нанесен блеск. Я хочу лизнуть блеск на ее губах, чтобы узнать каков он на вкус. Я не знаю, что она делает со мной! Она, должно быть, колдунья. Тина только что закончила расставлять тарелки с кексами на обеденном столе, когда Дух подходит и берет кекс. Она вытягивает руку, чтобы остановить его и указывает на другую тарелку. — Нет, Дух, милый, твои тут. Дух хмурится и спрашивает: — Почему мои? Ты плюнула в них или добавила какое-то дерьмо?? Тина выглядит шокированной тем, что он так подумал, но отвечает: — Хм, нет. Ты сказал, что любишь хрустящее арахисовое масло, поэтому я сделала тебе собственную партию. Дух выглядит ошеломленным. Его брови подняты, рот открыт. Он тихо спрашивает: — Ты сделала их специально для меня? Тина выглядит так, как будто ей некомфортно, и краснеет. Она поправляет блюда на столе, которые и так стояли ровно. — Э-э... — Она пожимает плечами и смотрит в пол. — Ты ведь съешь их? Она идет на кухню, оставляя Духа в шоке, глядя на его личную партию кексов. Макс подходит к нему сзади и ругает: — Ты такой осел. Бьюсь об заклад, ты даже не любишь хрустящее арахисовое масло. Все еще хмурясь, Дух тихо отвечает: — Нет, я люблю, очень. Макс наслаждается растерянностью Духа и ухмыляется. Дух берет кекс: — Итак, она действительно милая, да? Макс ухмыляется сильнее: — Да, — растягивая «а». Дух качает головой и бормочет: — Черт бы меня побрал. *** Я пряталась на кухне достаточно долго. Я выпрямляю спину и выхожу из кухни, когда появляется Сиси. Мой бог, как этот ребенок красив. Она смотрит на меня и улыбается, показывая кривые зубы. — Привет, Тина! Улыбаясь, я отвечаю: — Привет Сиси. Как ты, мой ангел? Она смотрит задумчиво. — Я неплохо. Неплохо? Просто неплохо? Мне это не нравится. Дети должны быть счастливы. У них всё должно быть, по крайней мере, хорошо. Я иду к ней, глажу ее по щеке и спрашиваю: — Все в порядке?