Я правда не хочу с ней ругаться. За два месяца я понял: лучше смолчать и отступить. Сара эмоциональна, но и быстро отходчива. Моя голова трещит, и мне до ломоты в костях хочется смыть с себя этот резиновый день, в котором было много всего намешено. У меня не было времени его обмозговать, и ночью я этим заниматься не буду тоже. Я хочу спать. Включаю душ и встаю под прохладную воду. Закрываю глаза, позволяя воде смыть с себя напряжение и физическую усталость. Я слышу, как закрывается дверь. Поворачиваюсь на звук и вижу Сару. Она абсолютно обнажена. Скольжу по ее изящной фигуре, которую знаю, как свои пять пальцев. Сара компактна и сексуальна: маленькая грудь, плоский живот и узкие бедра. Я слежу, как с особой оточенной грацией моя девушка вплывает ко мне в душевую кабинку, и на ее лице, кроме предвкушения скорейшего удовольствия, нет ни намека на то, что минутой ранее она ревела и осыпала меня своей ревностью. Я отступаю, давая Саре встать под душ. Ее острые соски царапают мне грудь. Она поднимает руку и пробегается пальчиками по моему животу. Я вздрагиваю. Везде. Слежу за тем, как порочно Сара облизывает губы. Я знаю, что это означает, и провожаю взглядом то, как она опускается передо мной на колени. Снизу вверх она смотрит преданными глазами. Они сейчас доверчивые и искренние. Такие, как тогда, когда впервые я увидел ее на приеме: сомневающуюся и робкую. Улыбаюсь ей. Провожу указательным пальцем по горбинке ее носа. Очерчиваю губы, отчего Сара прикрывает глаза. В тот день я запретил ей что-либо менять в себе. Я вообще против вмешательства в то, что даровано нам природой. И если нет основательных медицинских показателей к пластике, я считаю все эти следования модным трендам и погоню за «канонами красоты» – пустым и глупым. Знаю, что в дальнейшем мой основной заработок будет как раз из этого складываться, но я не поощряю. Как мужчина я не поощряю, и мне плевать, какого размера у моей девушки грудь, если она мне нравится. Сара мне нравится. – Тебе точно она безразлична? – умоляюще шепчет. Черт. – Да, – отвечаю. Зарываюсь Саре в волосы и сжимаю их в кулаке, когда чувствую, как на мой член опускаются женские горячие губы. Утыкаюсь одной рукой в кафель и закрываю глаза, под веками которых вижу пшеничные длинные волосы и кристально-голубые глаза. Хара… *хара – с иврита ругательство по типу «дерьмо». **леазазэль! – Черт! (с иврита) ***захнах – ругательство на иврите (блть) Глава 8. Степан Втягиваю в дом два чемодана со шмотками младшей сестры. Еще два прикатит отец. Он во дворе загоняет тачку в гараж. Когда мы ждали багаж Ди, я не думал, что половина курсирующих на ленте баулов принадлежит моей сестре. На вопрос, для чего ей столько вещей, ели она прилетела всего на неделю, Диана ответила в свойственной ей манере: «Я что, должна каждый день ходить в одном и том же? И не завидуй так громко». Закрываю за нами дверь и смотрю на сестру, падающую на пуф в прихожей. – Ну и жара, чокнуться можно, – Ди стягивает с головы шляпу и бросает ее на пол. В аэропорту, куда мы поехали вдвоем с отцом, чтобы встретить Ди, я долго ржал над ее головным убором. Из гейта Ди выплыла так, что под полями ее шляпы уместились два корейца, выходящие следом, а внимание всех встречающих и провожающих аэропорта мгновенно переключилось на сестру, поскольку в нашем небольшом южном городке так не ходят. Но Диане, конечно же, до звезды. – М-м-м, – сестра тянет носом ароматы, доносящиеся из кухни, и сбрасывает босоножки на бесконечной шпильке. – Пахнет фирменной игнатовской курицей, – хохотнув, заключает Ди. Оно так и есть. С раннего утра все на ушах. Принцесса же должна приехать. Мать даже близнецов припахала помогать готовить. И Сара тоже должна была. По крайней мере я оставил ее с матерью. Потому что они хотя бы как-то контактируют на иврите. – Дочка! Приехали! – появляется мама. Дианка влетает в расправленные в стороны руки мамы, а я смотрю и поражаюсь: когда моя младшая сестренка успела так повзрослеть? Ди девятнадцать, и я больше не вижу в ней той мелкой щекастой рыжей девчонки, строящей по стойке смирно всю нашу семью. Я вижу взрослую, яркую кудрявую девушку, строящую по стойке смирно любого попавшего в зону её очарования. Они с мамой раскачиваются из стороны в сторону как подружки. Они абсолютно не похожи между собой. Ди вообще ни на кого не похожа в нашей семье, но мама рассказывала, что ее еврейская бабушка по отцовской линии была рыжей. – Герман, малыш, привет! – через плечо мамы Диана замечает еле выползающего на брюхе бульдога, но, услышав голос сестры, срывается с места с такой скоростью, что оставляет после себя следы, как от жженых покрышек. Никогда не видел, чтобы Герман так бегал. – Что это с ним? – хмурится Ди и поворачивается ко мне. А я… Я ржу. Год назад Ди случайным образом забыла бедолагу в погребе, я как раз приезжал на летние каникулы. Парень просидел в темноте и холоде несколько часов и, думаю, после этого его психика слегка пошатнулась. Следом за Германом из кухни вываливаются близнецы. – Полундра. Сушите весла! Диана приехала, – ржет, кажется, Пашка. – Шухер, пацаны, сейчас рванет! – поддерживает его второй. – Я культурно и вежливо прошу вас обоих исчезнуть из поля моего зрения, – закатывает глаза Ди, а затем обращается к матери. – Мам, ты чем их кормила? Дрожжами? – Чем удобряли, то и выросло, – улыбаясь, мама игриво пожимает плечами. – Жесть, – брезгливо морщится Ди. – Их же не прокормишь. – Эээ!!! Мы два растущих организма, – возмущаются близнецы. – Вы два растущих дебилизма, – фыркает Ди, а мама обречённо качает головой. Ну началось! У близнецов и Дианы – три года разницы в возрасте, и всё детство прошло в их вечных препираниях. Но пацанов двое, а Ди – одна, но это не мешало ей давать просраться обоим. В принципе, у нас с Софи было также, но я уступал сестре. – Мам, заметь, она первая начала, – жалуется Мишка.