Да, да, да. (Музыка затихает) * * * Наверное, за последние сутки я прослушала раз сто. Несмотря на красивую музыку, песня оставляла тяжелое, печальное впечатление, полностью совпадающее с моим меланхоличным настроением. Один ее куплет без конца крутился у меня в голове. Лука, Лука, Лука, Неужели ты просто сон? Последняя неделя теперь казалась мне сном, словно она была прекрасной приснившейся мне фантазией. Той самой, невероятной и навсегда недосягаемой. Почти целый день я неприкаянно бродила по дому, словно кто-то умер. Мне удалось сесть за книгу, но я была почти уверена, что мои герои заразились моей хандрой, и триллер скоро превратится в скверный слезливый женский роман. Поскольку перед поездкой в Калифорнию я опустошила свой холодильник, у меня в доме не осталось еды, значит, поездки в супермаркет было не миновать. Парковка оказалась почти пустой, и я пролетела по проходам, не встретив ни единой души, пока не подошла к кассе. Дорис, обслуживая какого-то парня, улыбнулась мне. Я не говорила ей о поездке в Калифорнию, и, собственно говоря, никогда не упоминала о Гриффине, чему теперь только радовалась, потому что меньше всего на свете мне хотелось говорить об этом. Я была в смятении, вероятно, разревелась бы, рассказывая ей, какой счастливой оказалась встреча с мужчиной, которым я была страстно увлечена более десятка лет. Парня, стоявшего передо мной в очереди, почти сплошь покрывали татуировки. Когда я, в конце концов, прекратила упиваться затянувшейся жалостью к себе и присмотрелась к нему, то заметила булавки по контуру его подбородка – настоящие английские булавки, воткнутые в кожу и приколотые прямо к лицу. Народ, приходящий за покупками в два часа ночи, всегда вызывал интерес. Он заметил, что я пристально смотрю на него, и я отвела взгляд, неумело притворившись, что не разглядывала его в упор, и гадая, что, черт возьми, навело его на мысль о том, что подобное украшение – хорошая идея. Мой взгляд упал на стеллаж с конфетами. Стараясь выглядеть безразличной, я взяла с полки батончик «Hershey» и бросила его в свою тележку. На полке справа от сладостей лежали бульварные издания, поэтому я выбрала одно и стала небрежно просматривать его. Пока не дошла до третьей страницы. Глаза вылезли у меня из орбит. Я увидела фотографию, на которой мы с Гриффином выходили из ресторана. Я не могла в это поверить. Гриффин выставил одну руку вперед, стараясь не подпускать фотографов ближе, а другой обхватил меня за плечи. Я, прячась от фотографа, наклонила голову, поэтому мало кому удалось бы узнать меня. Но я-то, разумеется, знала, кого вижу. Мою фотографию напечатали в журнале Enquirer. О господи! Я прочитала подпись: «Коул Арчер и загадочная женщина мило проводят время в ресторане «Mariano’s» в центре Лос-Анджелеса. Неужели эстрадный певец так скучает по своей прежней возлюбленной Еве Вариковой, что заменил ее на похожую на нее девушку?» У меня внутри все сжалось. Я не знала, что меня больше взволновало, моя фотография в желтой прессе или упоминание о том, что Гриффин пытается найти замену прежней подружке. Я понимала, что последнее смешно, потому что Гриф рассказал мне про Еву, тем не менее я почему-то огорчилась. – Спуститесь на землю, Лука! Боковым зрением я увидела, что Дорис приветственно машет мне рукой. Подняв глаза, я несколько раз моргнула и поняла, что Булавочник ушел, а Дорис ждет, пока я переживаю душевное потрясение из-за дебильного журнала. – Привет. Простите, я… я… – Я показала ей номер National Enquirer. – Увлеклась одной из статей. Дорис перегнулась, чтобы взглянуть на то, что привлекло мое внимание. – Коул Арчер… Обычно меня не интересуют мужчины моложе сорока, но я бы не прогнала его из постели за то, что он ел печенье. – Изогнув брови, она прошептала: – Хотела бы я слизнуть с него крошки. Похоже, мои глаза стали размером с блюдца, отчего Дорис подумала, что ее шутка удалась. Конечно, она решила, что шокировала меня неприличным высказыванием о молодом парне, поскольку понятия не имела о том, что на самом деле в постели Гриффина на прошлой неделе побывала я. У меня загорелись щеки, я почувствовала растерянность. Я положила журнал на ленту транспортера. – Хочу почитать эти статьи. Дорис ухмыльнулась, думая, что я застенчива. – Я тоже, сестричка. Следующие десять минут я как в тумане разгружала свою тележку, болтая с Дорис. Я не могла смириться с тем, что мое лицо мелькает на страницах желтой прессы. От этого у меня возникло странное ощущение под ложечкой, хотя я не знала почему. Посещение супермаркета всегда приводило меня в тревожное состояние, но неприятное ощущение только усиливало его. Казалось, будто кто-то нарушил мое личное пространство, хотя дело-то заключалось всего лишь в одной фотографии, причем маловероятно, что меня на ней можно узнать. В последний момент, когда я как раз собиралась провести картой по терминалу и расплатиться, я обернулась и забрала с полки все экземпляры National Enquirer. Дорис прищурилась, глядя на меня. – Вы хотите купить все? – Да. – Знаете, там везде напечатано одно и то же. – Я… У меня появилась новая птица, и мне нужно чем-то застилать клетку. – Ох. Вероятно, я могу попросить управляющего откладывать для вас непроданные газеты, если хотите. Мы просто отрываем обложку и отдаем ее курьеру для погашения кредита. Остальное идет в мусорную корзину. – Хм. Да. Конечно. Это было бы замечательно, Дорис. Спасибо. – Нет проблем. Дорис отсканировала журналы, и я расплатилась. – Как ее зовут? – А? Она свела брови. – Вашу птицу. Как ее зовут? Господи, я оказалась в большом затруднении и назвала первое попавшееся имя, которое пришло мне в голову. – Честер. Мою птицу зовут Честер. – Хорошее, красивое имя. – Да. Птица Честер. Он необыкновенный. Затолкав последний пакет в тележку, я поспешила уйти. Я так торопилась, что почти забыла отдать Дорис продукты, которые купила для нее. Вернувшись, я поставила на прилавок пакетик с угощением. – Доброй ночи, Дорис! – Вам тоже, милая. До скорого! В машине, почувствовав себя в безопасности, я достала журнал и уставилась в него. Пока я сидела там, оставив двигатель работать на холостом ходу, меня осенило – ведь у ресторана работал не один фотограф, то есть мои фото могут напечатать и в других газетах? А если меня сняли с других ракурсов и меня можно узнать? Обычно, возвращаясь в машину, я всегда испытывала облегчение, но сейчас я вдруг почувствовала приближение такой же паники, как перед входом в супермаркет или другое людное место. В Вермонте было полтретьего ночи, но в Калифорнии – только полдвенадцатого. Гриффин – полуночник, поэтому я откопала телефон и позвонила. Он ответил после первого же гудка. – Привет, малышка. Ты припозднилась. Стоило мне только услышать его голос, как мои плечи расслабились. Я вздохнула. – Привет. – Все в порядке? – Я только что ездила в супермаркет. – Ох. Как все прошло? Что за ерунду ты увидела сегодня ночью? Я забыла, что рассказывала ему о разных странностях, которые наблюдала во время своих полуночных поездок. Хотя то, что я увидела сегодня ночью, превзошло все остальное. – Я увидела свою фотографию – нашу фотографию – в National Enquirer. Гриффин зашипел. – Дерьмо. Черт бы побрал этого Марти Фостера. – Кого?