– Лука… Подняв руку в предостерегающем жесте, она прервала меня. – Ты – прекрасный человек, Гриффин, и я всегда буду с нежностью вспоминать то время, которое мы провели вместе. У меня часто забилось сердце. Так не бывает. Это совсем не тот разговор, о котором я думал, пока ехал по шоссе со скоростью семьдесят миль в час. Я понял, что мне нужна остановка, и, чуть не проскочив поворот, резко пересек три полосы, чтобы в последнюю секунду съехать с шоссе. Лука схватилась за дверь и заволновалась. – Держись, любимая. Аварии не случилось. Все отлично. Просто мне нужно было съехать в сторону, чтобы мы смогли поговорить. К счастью, съезд вел ко входу в какой-то склад. Я въехал на парковку у гигантского здания солехранилища, где стояла дюжина желтых снегоуборочных машин. Все остальное выглядело пустынным, поэтому я занял первое попавшееся свободное место и включил режим «Парковка». Выключив зажигание, я решил выйти из машины. – Что ты делаешь? – спросила Лука. – Я устал вести машину, мне нужно отдохнуть, поэтому мы можем поговорить лицом к лицу. Я обошел машину и открыл дверь со стороны Луки прежде, чем она успела возразить мне. Протянув руку, я помог ей выйти и предложил немного размяться. Затем я подвел ее к багажнику и посадил на него, так чтобы мы смотрели в глаза друг другу. – Ладно. Теперь давай поговорим. Лука опустила глаза. – Я… Ты сейчас переживаешь такой прекрасный период в своей жизни и… Я прервал ее. – Посмотри на меня, Лука. Если ты собираешься сказать то, что, как я думаю, хочешь сказать, то, прошу тебя, смотри хотя бы мне в глаза, пока говоришь. Она сглотнула, сделала глубокий вдох и, кивнув, подняла на меня глаза. – Просто мы очень разные, Гриффин. Мы с тобой несовместимы. Мы не подходим друг другу. Я начал злиться. Она чувствовала себя уязвимой и испуганной, я это понимал. Но мне было наплевать. Она должна была упорнее бороться за нас. – Просто скажи это, Лука. Она снова опустила глаза. На этот раз на целую минуту, а потом опять взглянула на меня. По ее щеке катилась крупная слеза. – Иногда, когда любви недостаточно для того, чтобы все исправить, нужно отпустить ее. Я вглядывался в ее глаза. – Ты закончила? Она выглядела смущенной, но кивнула. – Прекрасно. Теперь моя очередь. – Хорошо… – Я могу сказать только одно, но хочу, чтобы ты слышала это четко и ясно, Лука. Она смотрела на меня выжидательно. Я наклонился так низко, что наши носы соприкоснулись, и, глядя ей в глаза, произнес всего одно слово. – Нет. Видимо, она думала, что я добавлю еще что-то. Но я не добавил. После тридцати секунд молчания она наморщила нос. – Нет? – Вот именно. Нет. – Но я не понимаю… – Что тебе непонятно в слове «нет»? – В ответ на что ты говоришь «нет»? – На все. Ты бросаешь меня. Ты думаешь, что без тебя мне будет лучше. Ты думаешь, что можешь просто отказаться от того, что было между нами, и что я отпущу тебя. Мой ответ – нет. Одно громадное «нет», твою мать! Она все еще выглядела сбитой с толку, тогда как я выразился предельно ясно. – Но… – Но ничего, Лука. – Гриффин… Я отошел на несколько минут, чтобы немного успокоиться. Вернувшись к машине, я протянул Луке руку. – Ты готова ехать? Ее лицо опять сморщилось. Глубоко вздохнув, я снял ее с машины и поставил на землю. Потом я наклонился и поцеловал ее в губы. – Когда ты будешь готова обсудить, как нам наладить нашу жизнь, я буду готов продолжить этот разговор. Но пока с меня довольно, я хочу поехать домой. Я устал и хочу поехать домой. Я пошел к водительскому месту, а потом понял, что она, возможно, неправильно поняла мою последнюю фразу. Поэтому я вернулся к багажнику, возле которого она все еще стояла, и решил прояснить ситуацию. – Здесь нет никакой путаницы. Когда я говорю «домой» – я не имею в виду свой дом в Калифорнии. Потому что это больше не мой дом, Лука. Мой дом там, где ты. * * * В доме властвовала тишина. Я слышал дыхание Луки, но не знал, спит она или нет. После того как мы прибыли в Вермонт, она занялась всякими повседневными делами – просмотрела электронную почту, забрала Гортензию, выбросила из холодильника испорченную еду – она делала все, лишь бы избежать серьезного разговора. Мы оба чувствовали себя выжатыми как лимон после возвращения домой, поэтому заказали ужин на дом и довольно рано легли спать. Судя по тому, как вела себя Лука, было ясно, что секс не входил в меню на эту ночь. Не то чтобы я сгорал от желания, нет, просто я подумал, что, может быть, забывшись в физической близости, мы скорее вспомним о том, что нас связывало. Но она легла в постель в свободной майке с длинными рукавами и пижамных штанах, повернувшись ко мне спиной. Последний час я пролежал, уставившись в темноте на потолок, пытаясь придумать, какого черта мне делать. Я знал, что не смогу уснуть, когда в голове крутится столько мыслей, и поэтому решил высказать все, что накопилось на душе, неважно, слышит она меня или нет. – Не знаю, проснулась ли ты, но мне нужно кое-что сказать тебе. Лука не пошевелилась, ее дыхание не изменилось, поэтому я подумал, что она, должно быть, и вправду уснула. Но это меня не остановило. – Любимая, в душе каждого из нас живут свет и тьма. Мы стараемся скрывать тьму от других, потому что боимся отпугнуть их. Но твоя тьма не пугает меня, Лука. Она лишь вызывает во мне желание взять тебя за руку и оставаться твоим светом до тех пор, пока ты вновь не обретешь собственный. Именно так поступают люди, любящие друг друга. Я не всегда смогу светить тебе, потому что порой тебе придется находить свет внутри себя, но я останусь рядом и буду держать тебя за руку, чтобы ты не боялась темноты. Лука глубоко и хрипло вздохнула, а я все еще не знал, проснулась она или нет. До тех пор, пока не услышал странный звук – надрывный, страшный, мучительный плач, звучавший так, словно его жестоко вырывали из ее тела. Это было ужасно. Она рыдала – от протяжного, безостановочного, печального плача у меня самого потекли слезы. Как много душевной боли изливалось из нее… Я понимал, что она плачет не только из-за происшествия в отеле. Мне казалось, будто долгие годы сдерживаемой печали, одиночества и скорби нашли выход из длинного туннеля после того, как долго томились там в темноте. Я обнял ее и крепко прижал к себе, и мы оба долго плакали. В конце концов, вздрагивая всем телом и всхлипывая, она начала успокаиваться. – Это я предложила пойти на концерт, – задыхаясь, проговорила она. О боже! У меня возникло ощущение, будто кто-то пробрался ко мне в грудь, вырвал мое все еще бьющееся сердце и злобно сжал его в кулаке. – Возможно, ты и предложила, но в том, что случилось, ты не виновата. Миллионы подростков каждые выходные ходят на концерты, Лука. – У нее на лице всегда сияла улыбка. Я обнял ее еще крепче. – Я уверен, что она была необыкновенной. – Я… я так скучаю по ней. – Я знаю, дорогая. – Я любила ее. – Ты умеешь любить. Я знаю, что ты любила ее. – Я не смогла разыскать ее. – Она говорила надтреснутым и дрожащим голосом. – Толпа… Она просто вытолкнула меня к двери, а я пыталась оглядеться, но не видела ничего, кроме людей, которые были повсюду. Я побывал на многих концертах, так что мог представить себе, как ведет себя орда запаниковавших подростков во время аварийной эвакуации. Кругом царит хаос, при этом все толкают и тянут друг друга. Если до сих пор я не понимал причины страхов Луки, то теперь, представив, как ее маленькое тело толкают в толпе, а она лихорадочно пытается отыскать свою подругу, мне стало понятно, что она чувствует, когда не может контролировать ситуацию. Я закрыл глаза. В сущности, я сделал с ней то же самое, выталкивая ее из отеля, таща вниз по лестнице и через толпу. – Шшш… ты сейчас в безопасности. Мы оба в безопасности, дорогая. В конце концов плач Луки до такой степени изнурил ее, что она уснула, обессилев. Еще с минуту она хныкала, прерывисто дыша, а потом выдохнула и захрапела. Я не спал до тех пор, пока не рассвело, крепко обнимая ее и прислушиваясь к любой перемене в ее дыхании. Картины той ночи, которую она описывала, снова и снова всплывали в моей голове, и я злился на себя за то, что меня не было с ней рядом, хотя понимал, что это бессмысленно. Мы ведь были просто детьми и жили по разные стороны океана. И все же от этого мои чувства не казались менее правдоподобными.