– Тогда все равно с нами будет все в порядке. Только держись за меня. Продолжая спускаться вниз по бесчисленным ступеням винтовой лестницы, казавшейся бесконечной, я не переставал молиться о том, чтобы мы вышли оттуда невредимыми. Как ни смешно, меня волновал даже не пожар, а скорее перспектива быть атакованным фанатами, когда рядом со мной нет никакой охраны. Впрочем, пока мы спускались по лестнице, меня еще никто не узнал, но, вероятно, это было всего лишь вопросом времени. Мы спустились примерно на двадцать пятый этаж, когда кто-то выкрикнул: – Эй, мне кажется, это Коул Арчер! Я крепче сжал ладонь Луки. К счастью, за этим выкриком ничего не последовало. Нам потребовалось немало времени, чтобы добраться до первого этажа. Когда мы спустились, нас встретила толпа народа, и никаких признаков пожара я не обнаружил. Но движение к двери через битком набитый людьми холл означало, что вот-вот начнется поистине дерьмовое шоу. Мы с трудом пробивались сквозь толпу, меня никто не узнавал. Но потом случилось неизбежное. В конечном счете стайка девчонок заметила меня в толпе. – Коул! – Это Коул Арчер! – О боже! О боже! О боже! Новость распространялась в толпе, словно лесной пожар. Внезапно я почувствовал, что люди прикасаются ко мне – к нам, – сплошные руки, визг, хаос. Все смешалось в кучу, толпа приближалась к нам. Но я не мог ни на чем сосредоточиться, не мог позволить себе на кого-то посмотреть или ответить что-то. Ничто не могло удержать меня на месте – ни люди, хватавшие меня за одежду и выкрикивавшие мое имя, ни вспышки камер прямо нам в лица. Меня волновала единственная цель – вывести Луку на хрен отсюда, и я не отводил взгляда от видневшейся вдали вращающейся двери. Я крепче сжал ее руку. Взглянув на нее, я увидел, что у нее заблестели слезы, а глаза наполнил ужас. Я подумал, что, возможно, информация о моем пребывании в этом отеле каким-то образом просочилась наружу и в итоге кто-то включил пожарную сигнализацию. Ничего глупее не могло случиться. Впрочем, теперь причина не имела значения. Главное, было оказаться в безопасности на тротуаре. Когда мы наконец выбрались из толпы фанатов в прохладу ночного воздуха, я пустился наутек, таща Луку за собой. Так, продолжая держаться за руки, мы бежали изо всех сил прочь от отеля. Чтобы собраться с мыслями, мне нужно было просто убежать подальше от всего этого. Пробежав квартала три, мы в конце концов оказались в достаточно безлюдном месте. Лука все еще дрожала, когда я толкнул ее в переулок и прижал к стене кирпичного здания. Обхватив ее лицо ладонями, я притянул ее лоб к своим губам. Я прошептал: – Все в порядке, малышка. С нами все хорошо. Все прекрасно. С тобой все будет хорошо, моя храбрая девочка. Я так сильно люблю тебя. Но ничего хорошего я не увидел: Лука молчала, и я понял, что она по-прежнему испытывает шок. Она продолжала плакать, ее тело сотрясала крупная дрожь. Я думал только об одном: она доверилась мне, а я страшно облажался. Я попросил ее покинуть свою зону комфорта, а ведь должен был сообразить, что совместный наш приезд в дорогой отель – плохая идея. Я думал, что мы можем рискнуть, поскольку в пентхаусе безопасно, и там был отдельный лифт. Но я не учел вероятность возникновения непредвиденной ситуации, не подумал, что в чрезвычайных обстоятельствах может случиться все что угодно. Из-за меня Лука оказалась втянутой в едва ли не самый для нее страшный сценарий, который только можно было вообразить. Сценарий, повторяющий событие, которое когда-то так сильно травмировало ее. Я надеялся, что не нанес ей непоправимого вреда, помешав выздоровлению. – Мне очень жаль, Лука. Мне чертовски жаль. Я понимал, что ситуация хуже некуда. Наша поездка должна была доказать Луке, что у нас все может получиться, но я сам доказал обратное. Теперь я вряд ли могу поехать куда-нибудь вместе с ней, оградив ее от неприятностей. Мне хотелось сохранить эту женщину, но какой ценой? Сделать ее несчастной, чтобы она оставалась рядом со мной из-за моего эгоизма? Коула Арчера нельзя было уничтожить, он никогда не мог бы жить как обычные люди. Он никогда не смог бы скрыться по-настоящему или обеспечить Луке полную безопасность. Что ж, я был настолько ослеплен своими чувствами к этой женщине, что обманывал себя, веря, что все получится проще, чем оказалось. Она продолжала дрожать в моих объятиях, а до меня начал доходить весь ужас сложившейся ситуации: правда, которую я не желал принимать, состояла в том, что нам, вероятно, не добиться успеха вместе. Глава 25 Гриффин – Что я могу сделать? Я должен что-то сделать. Расхаживая по комнате, я нервно дергал себя за волосы, разговаривая по телефону с Доком. Лука лежала в спальне в отключке благодаря «Ксанаксу», который он прописал ей, когда я несколько часов назад позвонил ему. Но она так не хотела принимать хотя бы одну таблетку, что я не мог заставить ее увеличить дозу. Значит, мне нужно было придумать, как исправить все, что я натворил. Быстро. – Боюсь, Гриффин, вы сделали все, что могли. Вы оказали ей эмоциональную поддержку и обеспечили безопасную среду. Она успокоится. Просто это займет некоторое время. – Сколько времени? Док вздохнул. – Этого я также не могу сказать вам, Гриффин. Страх Луки оказаться в западне связан с ситуацией, которую она не смогла проконтролировать. Последние несколько лет мы старались добиться того, чтобы она верила, что всегда все контролирует, будь то выход из здания или просто из своей машины. Но когда ей кажется, что она теряет контроль над происходящим, ей требуется некоторое время для того, чтобы понять, что в действительности это не так. Она позволила вам взять на себя инициативу и вышла из здания, то есть разрешила другому человеку помочь ей, когда сама она крайне нуждалась в этой помощи. Однако, зная Луку, я уверен, что она смотрит на это иначе, по крайней мере, именно сейчас. Ей кажется, будто она беспомощна. Когда ей станет легче, можно поработать над тем, чтобы она поняла, что иногда разрешить кому-то помочь себе – лучшее решение, не означающее провала. Но на самом деле все совсем наоборот: разрешить кому-то контролировать себя – это своего рода тренировка самоконтроля. Я приоткрыл дверь в спальню, чтобы наблюдать за Лукой во время разговора с Доком. Она по-прежнему была без сознания. Я привез ее в дом приятеля, жившего на окраине Чикаго; мы с ним работали на одну фирму звукозаписи. Мы с Лукой проспали всего час, когда сработала пожарная тревога, и теперь нам обоим требовался отдых, но о том, чтобы отвезти ее в другой отель, я даже не думал. К счастью, Трэвис ответил, когда я позвонил ему в три часа ночи, и был так добр, что позволил мне остановиться у себя дома. Он отправился на концерт, поэтому дом оказался в нашем распоряжении на всю ночь после того, как мы разбудили его домработницу и взяли у нее ключи. – Я не знаю, что делать, Док. Она не хочет ехать домой. Я ненавижу себя за то, что увез ее, но перед поездкой пообещал, что мы не будем строить далеко идущих планов, а если она будет недовольна, я отвезу ее домой. – Я думаю, это, вероятно, разумно. Луке будет лучше оказаться в привычной среде. После того, что она пережила, ощущение сохранения контроля над своим окружением имеет исключительное значение. И у себя дома она чувствует себя так безопасно, как нигде. Я заеду, как только она освоится, и все сразу же вернется на круги своя. Это регресс, Гриффин, а не конец на пути выздоровления Луки. Не знаю, что я ожидал услышать от добряка доктора. Видимо, правильнее всего было отвезти Луку домой. Но, как только он подтвердил, что мне не следует даже пытаться уговорить ее остаться, у меня внутри все оборвалось. – Хорошо, да. Спасибо, Док. Должно быть, по моему голосу он понял, в каком состоянии духа я нахожусь. – Она сильная, сынок. Лука оправится, ты должен верить. Разве может быть на свете что-нибудь важнее психического и физического здоровья любимой женщины? По сравнению с этим судьба наших отношений, разумеется, отступала на задний план. Однако эгоист, сидевший во мне, не мог не волноваться – Лука, возможно, оправится, но оправимся ли мы? * * * Мы провели в пути тринадцать часов, до Вермонта оставалось проехать еще около пары часов. Всю дорогу Лука молчала. Несмотря на ее желание ехать только ночью, чтобы избежать интенсивного движения на дорогах, мы ехали и днем, чтобы быстрее добраться до дома. Теперь она выглядела спокойнее, едва ли не слишком спокойной. Хотя она и отвечала мне, когда я спрашивал ее о чем-то, я понимал, что у нее нет желания разговаривать. Бoльшую часть времени она просто сидела, уставившись в окно, погруженная в собственные мысли. Когда мы приехали в Вермонт, я не обсуждал, что будет дальше, главным образом из-за страха услышать, что она мне скажет. Но через некоторое время мне понадобилось, по меньшей мере, посвятить ее в те планы, которые я сумел составить. Я взял ее за руку и, поднеся к губам, поцеловал. – Продюсерская компания дала мне время до понедельника для того, чтобы я вернулся и доснял клип. Поэтому я забронировал рейс на завтрашний вечер. – О, хорошо. – Она нахмурилась. – Прости, что тебе пришлось все отложить. Уверена, твоя группа не рада этой задержке. – Это неважно. Вообще. Как-то нам пришлось перенести фотосъемку для обложки альбома потому, что Стикс, наш барабанщик, застрял языком между ног стриптизерши. Искоса посмотрев на меня, она покачала головой, словно выходя из ступора. – Ты только что сказал, что он застрял языком… Я кивнул. – Между ног. В промежности. Лука выглядела совершенно смущенной. – У этого дебила было кольцо в языке. Он занимался оральным сексом со стриптизершей, а у нее тоже кольцо. Только в клиторе. И оба кольца как-то зацепились друг за друга, и он никак не мог расцепить их. Он не пришел на съемку и не отвечал на звонки, поэтому я поехал к нему домой и стал стучать в дверь. Я решил, что он напился прошлой ночью и просто вырубился. Когда он так и не ответил, я заставил управляющего впустить меня в квартиру и обнаружил Стикса между ног стриптизерши – они застряли таким образом на четыре часа. Всякий раз, когда они пытались пошевельнуться, каждый испытывал боль, поэтому они просто легли в постель и стали ждать, когда его домработница вернется домой. При этом его лицо так и оставалось между ног стриптизерши. – Ты… расцепил их? – Нет, черт побери! Я сделал то, что сделал бы на моем месте любой настоящий товарищ. Сначала я поговорил с ребятами, чтобы показать им, как взбешен дерьмом, в которое я влип, придя туда, а потом позвонил 911 и щелкнул несколько фоток, пока два медика решали, как освободить язык этого придурка, не кастрируя женщину. Как бы то ни было, мы пропустили ту фотосессию и целую кучу всякой другой хрени из-за абсурдной ерунды, в которой были замешаны мои приятели. Никто не будет переживать, если я выкрою несколько дней для себя. Лука вздохнула. Кажется, моя дурацкая история, по крайней мере, отвлекла ее внимание от окна. – Спасибо, что не подбивал меня сделать попытку остаться. Я кивнул. – Я же говорил, что мы не станем строить далеко идущих планов и я отвезу тебя домой в любой момент, когда ты почувствуешь себя некомфортно. Когда я говорю тебе что-то, я хочу, чтобы ты могла рассчитывать на это. Но, надеюсь, ты понимаешь, что я сделал бы все что угодно для того, чтобы заставить тебя остаться. – Я понимаю, Гриффин. И ценю это. Правда, ценю. – Отвернувшись, она снова уставилась в окно. – Я думала. Когда я начала работать с Доком, у меня в каждой комнате были наши с Изабеллой общие фото. По утрам, просыпаясь, я всегда смотрела на фотографию, стоявшую в спальне. Док уговорил меня убрать их все на несколько дней. Он думал, что если я перестану постоянно смотреть на то, что я потеряла, это, возможно, слегка облегчит мне жизнь. Мне не хотелось этого делать, потому что я очень любила Изабеллу… Нет, не в прошедшем времени: я очень люблю ее. Но, в конце концов, он добился того, что я сделала это. Я не совсем понимал, к чему она клонит, но обрадовался тому, что она хотя бы разговаривает со мной. – Понятно. – Знаешь, что случилось, когда я убрала их с глаз долой? – Ты стала реже думать о своей потере? Кивнув, она повернулась ко мне. Ее глаза блестели, она едва удерживалась от слез. – Перестала. И очень виню себя за то, что так и не достала их обратно. Но Док прав, мне требовалось это сделать для того, чтобы двигаться вперед. Это не означает, что я больше не люблю ее. В жизни бывают моменты, когда одной любви недостаточно, и оставаться сильной – значит суметь понять это и принять болезненное решение. Мне определенно не нравилось, к чему она вела свой рассказ.