Он открыл дверцу и вышел. Небо совершенно очистилось. Лужи высохли. Лунный свет заливал пустырь. Вокруг царила тишина – если не считать далекого глухого бормотания города и поездных сигналов. Сервас огляделся. Он был один. Старое дерево все так же отбрасывало причудливую тень на фасад дома. Сыщик справился с нервами и толкнул заскрипевшую калитку. Где питбуль? Будка на месте, но цепь валяется на земле, как сброшенная змеей кожа. Пса, скорее всего, усыпили. Сервас поднялся по аллейке к крыльцу и позвонил в дверь. По пустым комнатам разнеслось треньканье, но никто не подал голос, и он нажал на ручку. Заперто. Куда подевался Жансан? Стелен что-то говорил о санатории в курортном городе. Кроме шуток? Мерзавец, насильник и убийца наслаждается массажем и горячими источниками? Майор оглянулся. Никого. Он вытащил из кармана штук пять ключей, завернутых в промасленную тряпицу. Такими пользуются взломщики, если нужно справиться с цилиндровым замком. Он собирается устроить «мексиканку» – так в полиции называют обыск без ордера. Ему не впервой – он уже занимался этим видом спорта в доме космонавта Леонара Фонтена. Еще на работу не вышел, а уже закон нарушаю… С ржавым замком пришлось повозиться. Внутри все так же воняло кошачьей мочой, окурками и старостью. Лампочку в коридоре не заменили, пришлось искать другой выключатель. В комнате старухи тоже ничего не изменилось – она по-прежнему напоминала сырую пещеру. Подушки были разбросаны по кровати, штанга капельницы стояла в изголовье, как будто хозяйка собиралась на днях вернуться. Мартен поежился. Может, похожая на скелет старуха и вправду вернется, ведь ее мерзавец-сын на свободе? Он перебрался в гостиную. Зачем? А бог его знает… Ладно, поищем улики. Сервас выдвинул ящики письменного стола, но обнаружил только какие-то бумаги и немного «травки» в кульке из фольги. Возможно, ответ найдется в компьютере, но он не такой умелец, как Венсан, а везти жесткий диск к технарям нельзя. Майор решил попытать счастья, включил один агрегат, и тот тут же затребовал пароль. Да провались ты… С улицы донесся шум двигателя. Машина. Едет сюда. Остановилась. Хлопнули дверцы. Водитель запарковался на пустыре. Сервас ничего не мог разглядеть из-за закрытых ставен, но слышал мужские голоса. Один он узнал и напрягся – парень из уголовки. Кто-то решил возобновить расследование. Мартен погасил свет и метнулся к задней двери, ударился в темноте коленом о комод и зашипел от боли. Черт, заперто! Времени возиться с замком нет. Он забежал в одну из комнат, зажег свет, открыл окно, распахнул ставни, перекинул ногу через подоконник и… замер. Идиот, они наверняка записали номер твоей машины! Майор захлопнул створки и вернулся в гостиную. Услышал звонок в дверь, постарался успокоить бешеный стук сердца и приготовился бросить по-приятельски: «Привет, парни!» У коллег не оказалось ни судебного постановления, ни ордера на обыск! Они уехали. Он выждал минут пять и покинул дом. Кирстен и Мартен 9. Было еще темно В понедельник утром, когда он поднялся из метро на станции «Каналь-дю-Миди», было еще темно. Пересек эспланаду и прошел мимо вахтенных в бронежилетах (после событий 13 ноября 2015 года в Париже [44] они сторожили подступы к зданию). Жалобщики и просители еще не выстроились в хвост, но скоро появятся и они. Город Тулуза плодил преступность, как поджелудочная железа – гормоны. Если университет был мозгом, ратуша – сердцем, а проспекты – артериями, то комиссариат полиции играл роль печени, почек и легких… Как и эти органы, он обеспечивал равновесие организма, отфильтровывал грязные элементы, устранял токсичные субстанции и временно складировал отдельные нечистоты. Но у комиссариата – как и у любого другого органа – случались дисфункции. Не слишком уверенный в придуманной им самим аналогии, Сервас вышел из лифта на третьем этаже и свернул в директорский коридор. Стелен позвонил накануне – узнать, готов ли майор к работе. Позвонил в воскресенье. Сервас удивился. Он чувствовал, что готов вернуться на ринг, но знал, что придется скрывать некоторые произошедшие в нем перемены и ни с кем не обсуждать увиденное в коме. Незачем окружающим знать о странных скачках настроения, когда его бросало из эйфории в печаль и обратно. Нельзя разглашать слова кардиолога: И речи быть не может! Сидите в кабинете, если не можете обойтись без полиции, но я запрещаю – слышите меня? – запрещаю вам участвовать в оперативной работе! Мы прооперировали ваше сердце два месяца назад, вы не забыли? Относитесь к нему очень нежно и бережно… И все-таки нетерпение дивизионного комиссара слегка удивило Мартена. Запах кофе в пустынных коридорах; редкие, рано пришедшие или до сих пор не ушедшие с работы коллеги вели себя тихо, будто заключили негласный договор не орать и не выражаться в этот ранний час. Кое-где под дверями кабинетов виднелись полоски света, из открытого где-то окна доносился шум дождя. Все было в точности как два с половиной месяца назад, и все вернулось, словно он отсутствовал один день. Все было родным и знакомым, даже мусорные ящики, прикрепленные к стенам. В действительности это были кевларовые баллистические шахты: возвращаясь с задания, полицейские были обязаны вынимать магазин из оружия внутри этих самых урн. Правда, большинство сотрудников криминальной полиции все чаще игнорировали приказ вышестоящего начальства: то из одного, то из другого кабинета доносились щелчки затвора. Сервас повернул направо, прошел через противопожарную дверь – она оставалась открытой зимой и летом, попал в приемную с кожаными диванами и постучал в двойную дверь директора. – Войдите. Он толкнул створку. Дивизионный комиссар ждал его не один. У большого письменного стола сидела незнакомая блондинка; обернувшись через плечо, она бросила на него оценивающий, профессиональный взгляд. Мартен почувствовал себя экспонатом анатомического театра. Легавая. Женщина не улыбалась, не пыталась выглядеть милой. Половина ее лица оставалась в тени, другая, освещенная лампой, выражала решимость, и Сервас даже спросил себя, не переигрывает ли она. Слегка. Другая служба? Другая администрация? Таможня? Прокуратура? Новенькая? Стелен встал, блондинка последовала его примеру и поднялась, обернув узкую юбку. На ней были темно-синий костюм, белая блузка с перламутровыми пуговицами, серый шарф и черные лаковые туфли на шпильках. Черное пальто с крупными пуговицами висело на спинке соседнего стула. – Как самочувствие? – поинтересовался комиссар. Он обогнул стол и большой сейф, где держал папки с «деликатными» делами, и продолжил дружеский допрос, упираясь взглядом в грудь Сервасу: – Готов к бою? Что сказали врачи? – Со мной всё в порядке. В чем дело? – Я знаю, это слегка преждевременно, и не собираюсь посылать тебя на задания немедленно, но сегодня утром ты обязательно был нужен мне здесь… Он посмотрел на Серваса, перевел взгляд на блондинку, и в этом было нечто театральное. Говорил Стелен тихо, как будто не желал утомлять больного. Забыл, что Мартена выписали? Или ранний час предполагал сдержанность и шепот? – Мартен, представляю тебе Кирстен Нигаард, полиция Норвегии, Крипо – подразделение по борьбе с особо тяжкими преступлениями. Мадам, это майор Мартен Сервас, бригада уголовного розыска Тулузы. Последнюю фразу он закончил по-английски. «Значит, она и есть деликатное дело? – подумал Сервас. – Что забыла в Тулузе норвежская сыщица? Какого черта ей понадобилось так далеко от дома? И родинка на подбородке уродливая…» – Здравствуйте, – с легким акцентом сказала норвежка. Он ответил, пожал ей руку. Она посмотрела ледяным взглядом, и Мартен снова почувствовал себя измеренным, оцененным и исчисленным. Учитывая недавние события и последовавшие за этим перемены, он спросил себя, что она в нем разглядела. – Садись, Мартен. Если не возражаешь, беседовать будем на английском… Стелен выглядел на редкость озабоченным. Не исключено, что выпендривался перед норвежкой (кстати, в каком она звании?) – мол, пусть не думает, что французская полиция легкомысленно относится к делу. – Мы получили запрос от подразделения Кирстен через Международную службу технического сотрудничества и ответили на него. Далее от норвежской полиции последовала просьба о правовой помощи. Тогда же мне позвонил патрон Кирстен, и мы договорились работать в тесном контакте, общаясь по телефону и электронной почте. Сервас кивнул: это была обычная процедура международных расследований. – Не знаю, с чего начать… – продолжил Стелен, переводя взгляд с майора на блондинку. – Происходящее довольно… невероятно. Офицер Нигаард служит в полиции Осло, на днях ее вызвали в Берген. («Господи, до чего же смешно он говорит по-английски», – рассеянно подумал Сервас.) Это на западном побережье Норвегии, – счел нужным уточнить комиссар. – Второй по величине город страны. – Холодная гостья не кивнула в подтверждение, но и не опровергла его слова. – Там произошло убийство… Жертва – молодая женщина – работала на нефтяной платформе в Северном море. Стелен кашлянул, словно поперхнулся, поймал взгляд Серваса, и тот мгновенно насторожился: дело касается меня, вот откуда этот вызов… – Офицер Нигаард поехала в Берген, потому что в кармане жертвы лежал… листок с ее фамилией, – продолжил комиссар, не глядя на Кирстен. – Один из рабочих так и не вернулся на платформу из отпуска. В его каюте были найдены фотографии, сделанные телеобъективом. Сервасу показалось, что ими управляет, дергая за веревочки, некий демиург – тень, которая, даже не будучи названной, стремительно разрастается и затягивает их в свой мрак. – На этих снимках ты, Мартен. – Стелен подтолкнул фотографии по столу. – Их делали в течение довольно долгого периода времени, если судить по деревьям и свету. – Он выдержал паузу. – Обрати внимание на ту, где на обороте написано «Гюстав». Мы полагаем, так зовут мальчика. ГЮСТАВ. Слово взорвалось, как граната, из которой выдернули чеку. Возможно ли это? – В вещах отсутствующего рабочего мы нашли фотографии, – сообщила Кирстен, мелодично-хрипловатым голосом. – Они привели нас сюда. Сначала мы прочли французские слова Hotel de police – Комиссариат полиции. Потом ваше Министерство внутренних дел сообщило, о каком именно… politistasjonen… э-э… комиссариате идет речь… И твой… присутствующий здесь шеф… опознал тебя. Отсюда и воскресный звонок… У Серваса оборвалось сердце. Он рассматривал фотографии почти не дыша. Человеческий мозг – гениальный компьютер: Мартен никогда не видел себя под подобным углом – даже в зеркале, – но сразу узнал. Да, снимали с помощью телеобъектива. Утром, в полдень, вечером… На выходе из дома и из комиссариата… У машины… Рядом с книжным магазином… На тротуаре… На террасе кафе перед Капитолием… И даже в метро и на стоянке в центре города. Фотограф прятался между машинами… Когда это началось? Сколько времени продолжалось? Вопросы без ответов. Кто-то следовал за ним тенью, шаг в шаг, наблюдал, следил. В любое время суток. На мгновение показалось, что ледяные пальцы коснулись его затылка. Просторный кабинет Стелена внезапно стал тесным и душным. Почему не зажигаются неоновые лампы? Как здесь темно… Сервас поднял глаза: за окнами плескался рассвет. Майор инстинктивно коснулся левой стороны груди, и этот жест не укрылся от Стелена. – Всё хорошо, Мартен? – Да. Продолжай. Ему было трудно дышать. У преследовавшей его тени было имя. То, что он пытался забыть последние пять лет. – В каюте и службах взяли биологический материал и сделали анализ ДНК, – сказал комиссар. Ему было явно не по себе. – Судя по всему, обитатель каюты регулярно ее убирал. Тщательно – но недостаточно. Один фрагмент «заговорил». В последнее время наука сделала огромный шаг вперед… Стелен снова откашлялся и посмотрел в глаза Сервасу. – Короче, Мартен… Норвежская полиция отыскала след… Юлиана Гиртмана. 10. Группа Это что – новая галлюцинация? Он вернулся в реанимацию, снова стал пленником машины-паучихи, лежит себе и видит и слышит несуществующее? Последний «привет» из Швейцарии Сервас получил пять лет назад: Гиртман прислал ему человеческое сердце, и майор решил, что оно принадлежало Марианне. Пять лет… С тех пор ничего. Ни слова, ни звука. Ни намека на след. Бывший прокурор Женевы, предполагаемый убийца сорока женщин разных национальностей, исчез с экранов радаров полицейских служб всего мира. Улетел. Испарился.