И вот появляется норвежская цаца и утверждает, что они случайно вышли на его след. Случайно? Они серьезно?! Сервас с растущей тревогой слушал рассказ Стелена об убийстве в Мариакирхен. Почерк похож на гиртмановский. Профиль жертвы уж точно. Дополнительную сложность создает то обстоятельство, что за исключением следов, найденных на ферме в Польше, ни одну жертву швейцарца не нашли. Почему же сегодня преступник так наследил? Если Сервас правильно понял, жертва работала на одной платформе с Гиртманом. Возможно, она что-то о нем узнала и он заставил ее замолчать, а потом сделал ноги. Или давно домогался несчастной и наконец перешел к действиям… Нет. Что-то не складывается… А бумажка с именем и фамилией каким боком относится к делу? – Это на него не похоже, – сказал Мартен – и перехватил острый взгляд норвежской коллеги. – Почему ты так решил? – Гиртман всегда работает аккуратно. Она кивнула, соглашаясь. – Я, конечно, не так хорошо его знаю… – она сделала неопределенный жест рукой, устанавливая порядок подчиненности, – но домашнее задание выполнила – досье Гиртмана изучила. Однако… Сервас терпеливо ждал продолжения. – …приняв во внимание экспозицию места преступления, следы ног на снегу и железную трубу как предполагаемое орудие убийства, я спросила себя: а не идет ли речь о ловушке… – Объясните… – Представим, Гиртман узнал, что разоблачен, или она надумала его шантажировать, и они – тем или иным способом – договорились встретиться в церкви… Полицейские помолчали. – Он убивает ее и скрывается, – закончила Кирстен, не сводя глаз с Серваса. – Не сходится, – Мартен покачал головой. – Если б Гиртман решил, что ему пора скрыться, не стал бы заводиться с убийством. – Возможно, он захотел наказать ее. Или «попользоваться». Или то и другое вместе взятое. – А фотографии? И что за фортель с бумажкой в кармане жертвы? На ней была написана ваша фамилия, верно? Она молча кивнула и положила ладонь ему на запястье. Жест поразил его своей интимностью. У нее красивые пальцы, холеные, длинные. Маникюр безупречный, ногти покрыты розовым перламутровым лаком. Сервас поежился. – Верно, и мне непонятно, какой в этом смысл. Но, если я все правильно поняла, у вас двоих долгая общая история, так? Наверное, он хотел, чтобы снимки нашли, решил… – она пыталась подобрать слово, – …передать тебе дружеский привет. * * * – Кто этот мальчик? – спросил майор, кивнув на фотографию Гюстава. – Есть предположения? – Ни одного. Наверное, его сын. Сервас поднял глаза. – Сын? – Почему вы так удивлены? – У Гиртмана нет детей… – Возможно, появились – после бегства. Если снимок свежий, ребенку четыре-пять лет, а Гиртмана никто не видел шесть, я не ошибаюсь? У Мартена мгновенно пересохло в горле. Шесть лет… Совпадает по времени с похищением Марианны… – Гиртман мог сделать ребенка какой-нибудь женщине, – продолжила Кирстен. – На платформу он нанялся два года назад, а чем занимался до того, нам неизвестно. Но у тех, кто работает на платформе, частые отпуска. Она понимает, – подумал Сервас и услышал, как Кирстен попросила, не отнимая пальцев от его запястья: – Объяснись, иначе мы не сможем работать вместе. Не скрывай ничего. И он решился. – Впервые мы с Гиртманом встретились в заведении для душевнобольных, в сердце Пиренеев, – начал он по-английски. – Пи-ре-не-ев? Сервас махнул рукой в сторону окна. – Mountains… close… [45] Она кивнула. Ясно. – Это было странное место. Там содержались не обычные душевнобольные, а безумные преступники. Гиртман содержался в специальном отсеке, с самыми опасными пациентами… Его ДНК нашли на месте преступления, совершенного в нескольких километрах от заведения. Потому я и поехал, чтобы поговорить с ним. – Его выпускали на прогулку, разрешали встречаться с посетителями? – Нет. Меры безопасности были беспрецедентными. – Но как же тогда? How? – Это длинная история, – пробормотал Сервас, вспоминая страшное, апокалиптичное расследование 2008–2009-го, когда он едва не лишился жизни, одну лошадь обезглавили, а располагавшийся на высоте двух тысяч метров завод был похоронен под снегом на глубине семидесяти метров под скалой. Мартену казалось, что пальцы женщины вот-вот прожгут ему кожу. Она почувствовала, что ему неловко, и убрала руку. – Когда я вошел в камеру – там были не палаты, а самые настоящие тюремные камеры, – он слушал музыку. Своего любимого композитора… И моего тоже… Мы любим одну и ту же музыку. Same music. Одного и того же композитора: Малера. Густава Малера. Гюстава. – Понимаю… В его каюте на платформе мы обнаружили диск… – Она нашла в смартфоне нужную фотографию и повернула экран к Сервасу. – Густав Малер. Майор указал на озеро, высокие горы, иглу колокольни на заднем плане. – Деревню и озеро идентифицировали? Кирстен кивнула. – Это не составило труда: Халльштатт [46], одна из красивейших австрийских деревень. Потрясающее место. Включено в список Всемирного наследия человечества. Австрийские федеральные службы и полиция начали собственное расследование, но мы пока не знаем, живет мальчик в деревне постоянно или приезжал с родителями на курорт. Там всегда полно туристов. Сервас попробовал вообразить Гиртмана, гуляющего за руку с пятилетним сыном. Стелен посмотрел на часы. – Пора на оперативку… Майор бросил на него удивленный взгляд. – Я позволил себе собрать твою группу, Мартен. Ты готов? Он кивнул – и соврал, чувствуя, что Кирстен смотрит ему в спину. * * * Десять утра. Присутствовали: Стелен, Венсан Эсперандье, Самира Чэн, Пюжоль и еще три члена группы № 1 плюс Мальваль, руководитель поддирекции по уголовным делам [47], Эсканд, один из пяти следователей поддирекции по экономическим и финансовым преступлениям, занимающейся киберпреступностью, и Роксана Варен, представитель бригады по делам несовершеннолетних Полиции общественной безопасности. Кирстен незаметно наблюдала за собравшимися. Тем же занимался и сидевший слева Сервас. Вид у майора был рассеянный. Он успел коротко изложить коллеге историю своего общения с Гиртманом «на удаленном доступе»: убийца сбежал из психиатрической больницы в Пиренеях; похитил знакомую Серваса (Кирстен догадалась, что это слово – эвфемизм и речь идет не о дружбе, а о чем-то более серьезном); оба исчезли в неизвестном направлении, и единственным приветом от Гиртмана стала присланная пять лет назад из Польши коробка с человеческим сердцем. Сначала Мартен решил, что это сердце Марианны, но позже анализ ДНК опроверг трагическое заблуждение. Эту невероятную историю французский сыщик рассказал с непонятной отстраненностью, словно говорил о постороннем человеке и все ужасы случились не с ним. Было в таком отношении нечто, чего Кирстен не понимала и пока не могла себе объяснить. – Представляю вам Кирстен Нигаард из полиции Осло, – сказал он и зачем-то добавил: – Это в Норвегии. Прозвучало глупо. Она наблюдала за каждым, пока майор коротко докладывал сотрудникам то, что ей уже было известно. Они слушали очень внимательно. И вглядывались. В него. Атмосфера совершенно переменилась, как только Мартен сообщил, что след Юлиана Гиртмана обнаружился в Норвегии. Полицейские переглянулись, воздух как будто сгустился. – Прошу, Кирстен. Она с полсекунды молчала, слушая дождь, как биение пульса, потом заговорила, повысив голос: – Мы связались с Евроюстом [48]. Разворачивается международная операция в пяти странах – Норвегии, Франции, Польше, Швейцарии и Австрии.