– Вы говорили с этими людьми? – спросил майор хриплым от волнения голосом и откашлялся. – Только с ним. – Женщина нахмурилась, удивленная смятением полицейского. – Я тревожилась. Гюстава неоднократно обижали одноклассники, я их разводила, но назавтра все повторялось. Он не плакал, не жаловался, представляете? – Директриса искренне переживала. – Гюстав был хилым, болезненным ребенком ростом ниже среднего. Он казался моложе ровесников и часто отсутствовал на занятиях. Болел – то грипп, то насморк, то гастрит. У деда всегда находилось убедительное объяснение. И вот еще что… Этот ребенок всегда выглядел печальным. Он никогда не улыбался. Смотреть на него на школьном дворе было ужасно огорчительно. Все мы видели: с мальчиком что-то не так, я хотела узнать, что именно, и побеседовала с дедом… – Какое впечатление он на вас произвел? – Впечатление? – Что он за человек? Директриса ответила не сразу, и Сервас понял: ее что-то тревожит. – Любящий дедушка, это бесспорно… Мальчик всегда бежал к нему, обнимал, они были очень привязаны друг к другу. Но… – Она снова замолчала, пытаясь точно сформулировать мысль. – Не знаю… В нем было нечто… То, как он смотрел… Как только я решила выйти за рамки обычной беседы учитель – родитель… его манера держаться тут же изменилась. Я даже задалась вопросом: а чем этот человек занимался до того, как вышел на пенсию? – Не понимаю, объясните. – Знаете, есть люди, которых лучше не… задевать. Деду Гюстава около восьмидесяти, но если к нему вломятся грабители, плохо придется бандитам, а не старику… Сервас вдруг облился потом. Последствия комы или куртка слишком теплая? – Вы услышали от него объяснения насчет Гюстава? Она кивнула. – Да. Он сказал, что его сын часто подолгу путешествует – по работе. Мальчика это расстраивает, он все время требует, чтобы приехал папа. К счастью, тот скоро вернется и проведет с сыном много времени: у него длинный отпуск. – Вы знаете, чем занимается отец Гюстава? – Да-да, я как раз собиралась к этому перейти, – заторопилась директриса. – Он работает на нефтяной платформе. Кажется, в Северном море. Кирстен и Мартен переглянулись, их собеседница это заметила и встревожилась. – В чем дело? – Ваши слова подтверждают некоторые наши сведения. – Но вы, конечно, не станете посвящать меня в детали… – раздраженно откликнулась она. – Конечно. Лицо женщины побагровело от возмущения. – У вас найдется адрес деда и бабушки ребенка? – Нет. – Бабушку вы хоть раз видели? – Нет. Никогда. Только мужчину. Сервас покачал головой. – Вам придется приехать в Тулузу. Дадите показания в полиции и поможете составить словесный портрет. Спросите капитана Роксану Варен из бригады по делам несовершеннолетних. – Когда? – Как можно скорее. Возьмите день отпуска за свой счет. Вы задавали деду вопрос о матери мальчика? – А вы как думаете? – И что он рассказал? Взгляд женщины омрачился. – Ничего! Это был один из тех моментов, о которых я вам говорила, господин майор. Мне сразу стало понятно, что дальше лучше не лезть. – И вы не настаивали? – удивился Сервас. Его тон не понравился директрисе, но она нехотя призналась: – Нет… Но… С Гюставом что-то случилось? Его нашли?.. – Успокойтесь, мадам, случись худшее, газеты оповестили бы общественность. Ребенок всего лишь исчез… – с горькой иронией сообщил Сервас. – Благодарю за сотрудничество. Они встали и простились за руку. – У меня к вам еще один вопрос, майор. Сервас обернулся с порога. – Что связывает вас с мальчиком? Он молча смотрел на нее, пораженный внезапной ужасной догадкой. * * * Они вернулись к машине по платановой аллее. Снеговик лишился головы – наверное, порыв ветра смахнул уродливый снежный ком на землю. Оба полицейских «в унисон» подумали о проповедниках-исламистах, которым – при пособничестве, вольном или невольном, средств массовой информации – удалось-таки напугать европейцев. В прежние, сравнительно недавние времена ни одна редакция не поставила бы на первую полосу фотографию обезглавленного заложника, теперь это делают все. Благодаря Интернету каждый имеет доступ к любой информации. Что это – благословение или проклятие? Одному богу известно… – Значит, он жил здесь, – дрогнувшим голосом констатировала Кирстен, выслушав пересказ разговора, состоявшегося в кабинете директрисы. – Сервас, Малер… Он все срежиссировал… Знал, что рано или поздно вы обнаружите его след. Как это возможно? Майор молча повернул ключ в зажигании. Осторожно сдал назад – асфальт местами был покрыт тонким льдом. Повернулся к Кирстен и спросил: – Как это ты сообразила – соединить его имя и мою фамилию? 16. Возвращение Он молча вел машину по шоссе А61 – Пиренейскому – и думал о Кирстен. Интуиция. Она напоминала медленно действующий яд, вроде рицина или анатоксина, который распространился по телу и отравил мысли. У него она тоже сработала, когда директриса спросила: «Что связывает вас с мальчиком?» Марсак… Клер Дьемар, преподаватель истории античной цивилизации, найдена утопленной в собственной ванне с горящим фонариком в горле. Десятки кукол раскачиваются на воде бассейна. И Марианна, позвавшая его на помощь, потому что ее сына Юго нашли у дома убитой в полной прострации. Пока шло расследование, Сервас окончательно слетел с катушек. Вернулся к прошлому, которое однажды уже разрушило его, спал с матерью главного подозреваемого, послал к черту все свои принципы. И дорого заплатил… Очень дорого. На восстановление ушли месяцы. Да и восстановился ли он? [62] А что, если… что, если Марианна забеременела до того, как швейцарец ее похитил? Мартена затошнило от ужаса. Он открыл рот, словно боялся задохнуться. Нет, невозможно, это не должно было случиться. Никогда. Он не может себе позволить так волноваться; психиатр выразился недвусмысленно: «Вы еще слишком уязвимы, слишком слабы…» Майор перевел взгляд на тяжелые грузовики, шедшие в соседнем ряду. В одном он был уверен: Гиртман уподобился Мальчику-с-пальчику и оставил им знаки – как камешки в сказке. А значит, время от времени он жил здесь. Дед сказал директрисе, что его сын работает на нефтяной платформе, отпуска у него частые и длинные, он регулярно приезжает к Гюставу. Вероятнее всего, швейцарец изменил внешность, чтобы спокойно разгуливать по Сен-Мартену. А может, просто гримировался… Но где же Марианна? Жива ли она? Сервас начал в этом сомневаться. Зачем Гиртману так долго держать мальчика при себе? Зачем убийце дополнительные трудности и финансовые траты? С другой стороны, он обязательно нашел бы способ известить своего «друга»-полицейского о том, что его любимой женщины больше нет на свете. Черт, как болит голова! – Эй, эй, притормози! – воскликнула сидевшая рядом Кирстен. Сервас взглянул на спидометр – 180 километров в час! – и сбавил обороты. – Уверен, что ты в порядке? – спросила норвежка. Мартен молча кивнул (горло свело спазмом), посмотрел на Кирстен. Она наблюдал за ним – холодно, отстраненно, «застегнутая на все пуговицы» в прямом и переносном смысле. Идеальный пробор, идеальный маникюр. Что она прячет за этой холодностью? У них в Норвегии все такие эгоисты и спартанцы? Или это ее персональный темперамент? Характер, сформированный детством, воспитанием, образованием? Она явно мало ценит человеческую теплоту и контактность. Ей дали на все про все пять дней; не похоже, что норвежцы всерьез рассчитывают что-нибудь накопать за такой короткий срок. А может, все дело в необходимости экономить. Тем лучше: у него больше нет сил выносить рядом с собой это янсенистское присутствие, хотя сам он тоже не душа компании и не говорун. Она все время наблюдает и оценивает, а ему это не нравится. Кирстен напоминает школьную учительницу или женщину-руководителя, стремящуюся застолбить место в мужском коллективе. Она всегда так себя ведет – или адаптируется к ситуации? Не имеет значения – чем раньше Кирстен Нигаард вернется на родину, тем лучше будет Сервасу. – Плохо, – вдруг сказала она. – О чем ты? Что плохо? – Если мальчик его сын… Это плохо. Мартен задумался. Да, Кирстен права, это плохо. Или даже больше чем плохо.