Часть 41 из 96 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Что случилось, папа? – спросил он.
– Вот это… – Отец обвел рукой окрестности.
– Папа…
– Да, малыш…
– Я не понял. Куда мне смотреть?
Отец улыбнулся.
– Всюду. – Он взъерошил мальчику волосы. – Я просто хотел, чтобы ты хоть раз в жизни увидел встающее солнце и небо на рассвете…
– Но моя жизнь только начинается.
Отец опять улыбнулся и положил ему на плечо широкую ладонь.
– Мой сын – очень умный маленький мальчик, – сказал он. – Но иногда, дружок, бывает полезней прислушаться к своему сердцу. (Тогда Сервас был слишком мал, чтобы понять слова отца, но сегодня знал, как он был прав.)
А потом кое-что случилось. У подножия холма из ниоткуда появилась лань. Тихая, пугливая, изящная, похожая на видение. Она выходила из леса с опаской, тянула шею, принюхиваясь. Маленький Мартен никогда не видел подобной красоты. Ему показалось, что сама природа затаила дыхание, как будто боясь сглазить, разрушить магию, разбить чудо на тысячу осколков. Сервас помнил, что сердце у него колотилось на манер барабана.
И тут раздался сухой щелчок, лань вздрогнула и рухнула на землю.
– Что случилось, папа?
– Давай вернемся… – В голосе отца прозвучал гнев.
– Папа, что это было?
– Ничего.
Тогда Мартен в первый раз слышал выстрел. Но не в последний.
– Она умерла, да? Они ее убили?
– Ты плачешь, сын?.. Успокойся. Все кончилось. Все уже случилось.
Ему хотелось побежать к лани, но отец крепко держал его за руку. Он увидел, как из леса выходят мужчины с ружьями, и познал ярость.
– Почему, папа? – кричал он. – Зачем? Разве можно делать такое?
– Всё, Мартен. Нам пора.
* * *
Он очнулся, понял, что стоит посреди улицы, заметил взгляд Кирстен. «А Гиртман, – подумал Сервас, – чему он учит своего сына? Или моего?»
* * *
Она задержала дыхание. Секунды потекли медленнее, время зависло. Детские крики дырявили холодный воздух, как осколки стекла, и школа выглядела единственным живым местом в этой деревне мертвецов. Двигались только двор и машина – далеко внизу, в долине – толстая, как муравей на прямой дороге. Звук двигателя был едва слышен.
И Сервас тоже обратился в соляной столп. Что с ним такое?
– Он здесь.
Майор не откликнулся. Он не отрываясь следил за Гюставом, и норвежка поняла, что́ сейчас чувствует этот молчаливый мужчина в танцующем на ветру шерстяном шарфе. Она не произнесла больше ни слова, но глаз с ребенка тоже не спускала. Маленький, ниже других детей. Щечки как красные яблочки. Теплая зимняя куртка и шарф цвета красного мака. Кажется полным жизни – не похож на болезненного ребенка, которого им описывали, и совсем не бука – с удовольствием играет с ребятами.
Кирстен понимала: нельзя дергать Мартена. Но нетерпение оказалось сильнее деликатности.
– Как поступим? – спросила она, нарушив молчание.
Он оглянулся, но не ответил.
– Можем поговорить с тем типом на галерее.
– Нет.
Окончательное и бесповоротное «нет». Майор обвел взглядом улицу, дома, школьный двор.
– Почему нет?
– Мы не должны здесь оставаться. Не стоит светиться, привлекать внимание.
– Чье?
– Тех, кто присматривает за Гюставом.
– Вроде никого нет.
– Пока.
– Ладно… Какой план?
Сервас кивнул на улицу, по которой они приехали.
– Этот тупик – единственная дорога, ведущая к школе. Те, кто забирает Гюстава, неизбежно окажутся здесь. Если живут в деревне, придут пешком, если в другом месте – поставят машину на площади. Подождем их, но если будем сидеть в машине, – он кивнул на окно, где дернулась занавеска, – через час о нашем присутствии узнает вся деревня. – Сервас указал на здание мэрии: – Хороший наблюдательный пункт…
– Там закрыто.
Он посмотрел на часы.
– Уже нет.
* * *
Мэр оказался приземистым крепышом с близко посаженными глазами, квадратной челюстью, темными, тонкими, как шнурок, усиками и широкими мохнатыми ноздрями. Он явно был адептом «закона и порядка» и к просьбе отнесся с энтузиазмом. Указал на окна зала на третьем этаже и спросил:
– Что думаете?
Длинный стол из вощеного дерева и количество стульев говорили о том, что именно в этом помещении заседает муниципальный совет. Воздух пах мастикой. К противоположной стене прилепился большой стеллаж с регистрационными журналами за стеклом, на вид – ровесниками обстановки. Темное дерево украшали арабески в виде листьев, ручками служили стеклянные бомбошки. Сервас подумал, что в деревне должно быть полно подобной мебели: тяжелой, немодной, сделанной мозолистыми руками краснодеревщиков, давно отошедших в лучший мир. Они наверняка очень гордились своими шкафами, столами, стульями и кроватями, которые и сегодня могут дать сто очков вперед сборной «икеевщине» больших городов. Окна с пыльными кретоновыми занавесками смотрели на площадь, и въезд в аппендикс, ведущий к школе, был виден как на ладони.
– Идеальная позиция, спасибо.
– Не благодарите. В эти смутные времена каждый должен выполнять свой гражданский долг. Нужно помогать, поддерживать друг друга. Вы делаете что можете, но мы все несем ответственность за общую безопасность. Как на войне…
Сервас сдержанно кивнул. Кирстен не поняла ни одного чертова слова и сделала недовольное лицо, на что Мартен пожал плечами, когда избранный руководитель повернулся к ним спиной. Затем прижался лбом к стеклу, посмотрел на часы.
– Остается только ждать.
* * *
К полудню начали появляться родители. Все толпились на подступах к школе. Полицейские услышали ностальгический звон старого колокола и приникли к окнам. Несколько минут спустя взрослые пошли назад, разобрав свое болтливое потомство. «Полупансиона у них явно нет, да и столовая наверняка была одна, – подумал майор и поморщился – от тревожного ожидания разболелся желудок. – Сейчас появится Гюстав за руку… С кем?»
Где же он? Что-то не так. Сервас с трудом удержался от желания распахнуть окно. 12:05. Площадь опустела. Гюстава нет. Может, он живет совсем рядом со школой? Тогда с помощью мэра будет нетрудно устроить засаду…
Они уже шагнули к двери, когда на площади шумно затормозил «Вольво» цвета «серый металлик». Кирстен и Мартен прыгнули к окну и успели увидеть мужчину лет тридцати пяти – сорока, с аккуратно подстриженной козлиной бородкой, элегантного, в зеленом дорогом пальто. Он бежал, то и дело поглядывая на часы на руке.
Напарники переглянулись. У Серваса участился пульс. Мгновение спустя козлобородый с Гюставом вынырнули из тупика на площадь.