Вассару хотелось встряхнуть этих людей. Наконец блондинка кивнула. Глядя на ее высокую стройную фигуру в кожаных брюках и обтягивающем свитере, интерн пытался решить чисто умозрительную проблему: «Что сейчас во мне превалирует – физическое влечение или отвращение?» Впервые он испытывал столь двойственное чувство… * * * Он наблюдал за входом в больницу и эспланадой, стоя под аркой большого кирпичного дома напротив. Стемнело, зажглись фонари, и на фасаде образовались размытые желтые круги. Редкие снежинки планировали на землю, искрясь и мерцая в электрическом свете. Он сделал нервную затяжку, маленькие глаза за стеклами очков смотрели не моргая. Вокруг было тихо и темно, по улице никто не шел ни в ту, ни в другую сторону. Куда деваются жители чертова Сен-Мартена с наступлением вечера? Он щелчком отбросил окурок в снег на обочине. Огляделся. Сделал шаг. Спокойно пересек эспланаду, сдерживая грызущее его нетерпение, вошел в приемное отделение и остановился у стойки дежурного администратора. – Сегодня во второй половине дня к вам привезли мальчика пяти лет, – сказал он, когда женщина соизволила обратить на него внимание. – Его зовут Гюстав Сервас. Я его отец. Она взглянула на экран компьютера. – Всё верно, он у нас. Через эту дверь вы попадете в коридор, дойдете до самого конца и повернете направо. Время посещений заканчивается через пятнадцать минут, так что поторопитесь. Он задержал взгляд на лице женщины, представил, как перегибается через стойку, хватает ее за волосы и перерезает горло. – Спасибо… – сказал Юлиан Гиртман. Он последовал указанным путем, справился у следующего поста, и медсестра с усталым лицом и тусклыми волосами ответила: – Следуйте за мной. Лабарты стояли в конце коридора. Ролан устремился ему навстречу, Аврора осталась на месте. В глазах женщины швейцарец увидел страх. Он обнял кретина-профессора, как папа римский, благословляющий доброго католика, но смотрел в это время на Аврору, вспоминая, как они развлекались на чердаке, пока ее муж терпеливо ждал внизу. – Где он? Лабарт указал на дверь палаты. – Они дали ему снотворное и противорвотное. Об активированном угле профессор решил умолчать, хотя знал, что рано или поздно Хозяин все узнает. – Что произошло? – поинтересовался Гиртман, будто прочитав его мысли. – Ты что-то говорил о гриппе? Лабарт написал это, чтобы объяснить, почему придется везти Гюстава в больницу. – Его состояние внезапно ухудшилось, – вмешалась в разговор Аврора. – Мальчик стал очень беспокоен, и я дала ему легкое седативное средство. – Ты… Что ты сделала? – В голосе Гиртмана зазвенел металл. – Врач сказал, это не важно, – соврала Аврора. – С Гюставом всё в порядке. Ему страстно захотелось схватить ее за горло, притиснуть к стене и душить, пока не посинеет лицо. – Мы к этому вернемся, – пообещал он опасно спокойным голосом. – Возвращайтесь домой. Я буду здесь. – Если хотите, мы тоже останемся, – предложил Лабарт. Гиртман перевел взгляд с бородатого коротышки на его дылду-жену и представил их мертвыми, холодными, неподвижными. – Езжайте. И занесите конверт в отель. Лабарт прочел имя и фамилию: Мартен Сервас. Конечно он знал, кто такой Мартен Сервас. Вчера, когда в шале пришел посетитель, его лицо показалось Ролану смутно знакомым. Что, черт возьми, происходит? Гиртман проводил пару взглядом и вошел в палату. Гюстав спал и выглядел спокойным. Швейцарец долго стоял в ногах кровати, глядя на мальчика, потом сел на единственный стул и замер. * * * Сервас не отходил от окна. Вслушивался в ночь, наблюдал за опустевшим шале и умирал от тревоги. Где они? Чем болен Гюстав? Прошло много часов, и майор жалел, что не поехал следом за машиной Лабарта. Кирстен уже два раза сказала, что они, возможно, ошиблись; ей тоже не терпелось начать действовать, но теперь она спала – усталость прошлой ночи и отравление наркотиком дали о себе знать. Внезапно Мартен расслышал звук работающего двигателя. Приближалась машина. «Вольво» притормозила у отеля, но Сервас не мог разглядеть, кто сидит внутри. Лабарт вышел, а машина поехала к шале. Мальчика в ней не было… У Серваса заныло сердце. Где Гюстав? Что они с ним сделали? В этот момент зазвонил телефон. Не его сотовый, а большой черный допотопный монстр, стоявший на маленьком столике. Сыщик быстро снял трубку, чтобы не разбудить Кирстен. – Для вас есть письмо, – сообщил хозяин гостиницы. Лабарт… Что происходит? Он снова почувствовал себя висящей на ниточках марионеткой. Опять я опаздываю… – Сейчас спущусь. Через минуту майор был в холле. На коричневом крафтовом конверте кто-то написал от руки: МАРТЕНУ СЕРВАСУ – Его оставил псих из того дома, – сообщил отельер. Сервас вскрыл конверт, достал сложенный вчетверо листок, и ему показалось, что холл, гостиница, весь мир – планеты, звезды, пустота космоса – завертелся колесом… За долю секунды изменилась система отсчета, сместились все ориентиры. Гюстав в больнице в Сен-Мартене. Жду тебя. Приходи один. Kindertotenlieder не будет, если мы объединим усилия. Ю. 36. Г Сервас оставил Кирстен в отеле, спящей. В висках стучала кровь, как будто ему вкатили сверхдозу адреналина. Машину то и дело выносило на обочину, шины скользили по обледеневшему асфальту. В голове крутилась одна и та же фраза: «Kindertotenlieder [107] не будет, если мы объединим усилия». «Песни об умерших детях». Густав Малер. «Ю». Это мог написать один-единственный человек – значит, Гюстав в смертельной опасности. Спасение мальчика зависит от них. Мартен не верил, что Гиртман заманивает его в ловушку. Швейцарец много месяцев следил за ним, фотографировал, мог устроить любую каверзу. И место выбрал бы поудобнее больницы. Сервас бросил машину на стоянке для больничного персонала и вбежал в холл. – Время для посещения закончилось, – сообщила сидевшая за стойкой женщина, подняв глаза от мобильного телефона. Майор наклонился, сунул ей под нос полицейское удостоверение. Она «расстреляла» его взглядом. – Грубить ни к чему, месье. Что вам нужно? – Сегодня во второй половине дня к вам привезли мальчика.