– Анна? – Атлас звал ее шепотом, но она не ответила, крепко заснув. Удержав ее от падения головой на руль, Эванс осторожно откинул Маркес на сиденье, немного опуская спинку, и вытащил руку из-под ее головы. Женщина дернулась, забеспокоившись во сне и заговорив что-то на испанском. – Шшшш, тише, Анна, все хорошо, тише, – нашептывал он ей, пока губы Маркес не перестали шевелиться. Шумно выдохнув, Атлас последовал примеру Маркес и откинулся на сиденье, закрывая глаза. Когда он спал нормально последний раз? Сутки? Двое назад? Эванс уже и не помнил. Не иначе, как чудо, что ему удалось усыпить Маркес и завладеть ее сознанием. После такого подвига он был вымотан окончательно, и сам едва не заснул на пассажирском сиденье в машине детектива. Выползая на улицу, Атлас едва переставлял ноги, позавидовав спящему копу. Воздействие на ее сознание продлится недолго. Скоро Анна вспомнит о сделке, возможно, даже скорее, чем Атласу хотелось бы, но нарушить данное слово она не сможет, иначе Адам Ларссон сразу же узнает, кто виновен в гибели его подруги и по совместительству окружного прокурора Рэйчел Рид. С неимоверным трудом и тяжелым сердцем Эванс вышел из подворотни, где стояла машина детектива Маркес, и направился прочь от адреса «1032 Mill Street». Сказка закончена. Ганс отвел Греттель из сгоревшего пряничного домика к семье. Злая колдунья никогда не расскажет, где же теперь пряталась девочка, иначе за болтливой ведьмой придет Сир Безупречный и разрубит ее пополам. Автору, писавшему человеческие судьбы, как жизнь персонажей нелепой сказки, больше нечего было в ней делать. Если для Ганса место рядом с Греттель, то для Гримма, увы, по другую сторону обложки, откуда назад ему уже не вернуться. Бесы Притаившийся на прибрежных скалах и вечно окутанный туманом, мрачный и серый Нордэм никогда не претендовал на звание самого благополучного города страны. Ни в ее прошлом, ни в настоящем. Не в угоду отсутствию здесь благ цивилизации, нет. Скорее, наоборот, из-за их запредельной концентрации. Во все времена здесь вертелись огромные деньги, сталкивались интересы представителей различных сфер влияния, чему способствовало множество факторов. По иронии судьбы в случае Нордэма можно было сказать, что так исторически сложилось. Это звучало глупой шуткой с утреннего включения региональной радиостанции, если бы не было правдой до последнего слова. Сама история появления города в его современных границах и с данным названием была отнюдь неоднозначной. Задолго до появления Соединенных Штатов как суверенного государства во времена кровавых боев за новые земли между странами-метрополиями некогда крохотное поселение колонистов переходило из рук в руки от одних захватчиков к другим. В период колонизации Нового Света за небольшой клочок скалистых земель полегло множество невинных душ, начиная от индейских племен коренного населения, согнанного с обжитых земель на север Аппалачей, заканчивая подданными шведской и английской корон, воевавшие за удачно расположенный форт. Кровопролитные бои «друидов» против «викингов» шли почти два десятилетия, и причиной тому была бухта возле барьерного острова в месте впадения реки Нордэм в Залив. Отголоски той вражды слышны и по сей день. У жителей в подкорке отпечаталось, что плохо закрепленные границы можно подвинуть, а неумело удерживаемых власть – свергнуть. Вырвать земли с боем путем банального рейдерского захвата. Поделить, перекроить территорию подкупами и угрозами. Шедшие в ход методы дележки шкуры еще очень живого и густозаселенного мелкими блохами медведя не сильно различались у коррумпированных чиновников и у банд с улиц неблагополучных районов. Разница была лишь в том, что одних защищал закон, а других – порох и пули. Деньги тоже были в ходу, но при таком раскладе жизни людей были самой конвертируемой в этом городе валютой. В Нордэме опасно ходить по улицам, если за поясом не заткнут ствол. Здесь нельзя показывать слабость, выставлять недостатки напоказ. В окружении всегда найдутся те, кто ищет ахиллесову пяту. Поэтому в Нордэме ты всегда должен быть начеку. Любая оплошность будет стоить тебе жизни. Выжить в проклятом городе – означало не расставаться с непроходившим чувством тревоги и надвигающейся опасности. Срастись, слиться с ним воедино, засыпать и просыпаться рядом, как с верным супругом, как потрепанный, но надежный плащ всегда надевать при выходе за дверь, а еще лучше – не снимать и дома. В противном случае паскуда судьба не упустит возможности сыграть с тобой злую шутку, и тебя ждет печальный итог. Устойчивое, практически перманентное чувство ожидания худшего, порой гнетущее, а порой отрезвляющее, передавалось местными жителями из поколения в поколение как главная семейная ценность. Наследие равное таланту, что не пропьешь и паленым дешевым пойлом. Зараза, что не вытравишь самой крепкой отравой. Оно стальной девой захлопывало крышку и пускало внутрь шипы. Закрепилось на уровне популяции, постепенно перерастая в груз генов. Сформировало устойчивый архетип, вылившийся в поведенческие особенности обитателей данной местности. Проще говоря, коллективное бессознательное локальной группы перешло в менталитет и вылилось в устойчивую черту характера, отражавшуюся в мышлении, приоритетах и ценностях урожденных нордэмитов. Здесь не приемли понятия фатум, рок и судьба. Это все отговорки для невнимательных и ленивых. Для всех бед, форс-мажоров и катаклизмом у местных было только одно название – Нордэм. Проклятый город для проклятых душ. Нужно очень сильно испортить карму в прошлой жизни, что родиться нордэмитом в этой. По крайней мере, большинство жителей города верили в это, потому что иного объяснения для попадания в эту ловушку у них попросту не было, как и надежды выбраться из нее. Вы скажите, что можно просто уехать, сменить место жительство, найти спокойный райский уголок и самому стать создателем своего счастья, и, возможно, будите правы. Правы, если бы ни одно «но». Нордэм. Это город никого не отпустит. По крайней мере, так просто, как могло поначалу казаться. Он всадит вам в душу острые когти горгулий, нависавших с крыш, оплетет якорными цепями и колючей проволокой, осядет в легких металлической пылью, заронит в мысли семена сомнений, что где бы вы ни были, Нордэм найдет вас. Он всегда будет с вами. Навечно. Этот город никого не отпускает. Личный ад для каждого его жителя. Зачем устраивать из жизни гонку, если на финише все равно окажешься в преисподние, ведь безгрешными здесь не рождаются. Воплощают в реальность понятие первородного греха, что существует тут априори. В Нордэме, как в настоящем аду, присутствуют все необходимые атрибуты, дабы таковым считаться: запертые и разгневанные фурии, котлы с расплавленным металлом, истинное зло, прятавшееся под личинами праведников и, конечно же, бесы. Их полчища, и имя им – Легион. Проклятый город для проклятых душ, пропитанных унынием, скорбью и апатией. Людям некуда бежать. Они уже в аду. Куда бы они ни пошли, ад последует с ними. Он внутри них: в головах, в мыслях, в сердце. Зимние сумерки опустились на город, сделав его еще более мрачным, хотя, казалось бы, мрачнее уже некуда. С пришедшей темнотой Нордэм проснулся. Глубоко вздохнув спертым после дневного сна воздухом из бензиновых паров и выхлопных газов. Стряхнул с себя разбросанный мусор и газетные листы, еще утром лежавшие в типографии. Распахнул желтые глаза миллионов окон и устремил их в темноту. Тьма вдыхала в город жизнь и наполняла ею улицы, напоминавшие бурлящий котел, и проникала в миллионы сердец, бившихся в едином ритме и в унисон. Сбросив оцепенения от дневного света, вместе с Нордэмом проснулись его бесы. Ночь для них долгожданный час жатвы. Смерть, наточившая косу, приготовилась к отведенному времени сбора урожая, взошедшего под хмурым и пасмурным небом, взращенного и созревшего на бетонных полях, удобренного ядовитой пылью, падавшей вместе с мелким дождем и оседавшей туманом. Смерть заберет с собой всех и каждого, чьи души уготованы ей этой ночью. В Нордэме Смерть ровно, что Фемида. Холодна, безучастна и беспристрастна, а порой смерть – это просто смерть. Ни к чему видеть в ней человеческое. Многие и не пытались, но только не он. Адам знал, что бесы вылезли из укрытий. Отслоились со стен и осыпались шелухой от прилипших к ним теням. Повели носами, втягивая воздух полной грудью, готовые к пиршеству. Выискивали, где прячутся носители человеческих пороков. Их запах витал повсюду. Смрад, пронизывающий улицы. Его собственный бес проснулся вместе со всеми. Драл изнутри когтями темницу, где прятался весь белый день, и рвался из заточения, слыша зов улиц. В последнее время бес стал злее и скалился на Адама, оголодав. Адам еще удерживал внутри проклятую сущность, требующую свободы, но за последние несколько дней прутья решетки все больше гнулись и крошились под огромными когтистыми лапами. Он чувствовал, что еще немного и сорвется. Засевший внутри праведника безбожник становился от этого только сильнее, а с приходом ночи еще и затянул знакомую длинную песню из воя на убывающую Луну. Выл долго, протяжно, с тоской, и рвался к собратьям. Вся нордэмская нечисть навострила уши, и не зря. Ни о какой тишине сегодня не могло быть и речи. Жители предчувствовали надвигающуюся бурю, и давным-давно уже ждали ее. Знали, что когда она грянет – каждый будет сам за себя. Инстинкт выживание всегда на первом месте, чем и пользовались остервеневшие сущности. От выстроившихся друг за другом машин на мосту Первопоселенцев образовалась пробка длиной в несколько кварталов. Желающих выехать из Северного Нордэма оказалась не меньше, стремившихся попасть в рассадник порока, воспользоваться суматохой и поживиться за чужой счет. Возможно, бес их попутал, но любой здесь знал, что ими движет Нордэм. Бес лишь воплощение низменных и плотских желаний, двигавших человеком в определенный момент, а в случае Нордэма – в каждый момент. Паника подступала быстро и незаметно, будто прилив в полнолуние. Постепенно поднималась с нижней отметки городских трущоб, где лениво плескалась у линии прибоя, и добралась уже до более спокойных районов города, превращая их в суетившийся от надвигавшейся воды муравейник. Сегодня она звучала повсюду и заполняла надоедливым мотивом эфир радиоволн, сливалась в гомон голосов, рев моторов, крики людей и то и дело выездивших на вызов патрульных. Бесы слышали ее, пробовали на вкус, лизнув холодный декабрьский воздух раздвоенными языками, наметили цели и, расправив крылья, сорвались с мест. Город окутали смута и туман. Сегодняшней ночью Нордэм как никогда нуждался в защите, но копья сложены, и почти все бравые солдаты лежат на щитах. Время установления новой власти еще не пришло. Город стремительно погружался в хаос. Общественные деятели и первые лица города стояли в стороне, наблюдая за всем с заоблачных высот или заперевшись в неприступных крепостях. Стервятники, нарезавшие круги над брошенной умирать посреди улиц властью. Они ждали, что когда она испустит дух, и тот сам попадет к ним в руки. Смотрели со стороны, кто же выйдет из схватки победителем. Этой ночью, как и большинство жителей, Адам был не в силах совладать со своим бесом, что рвался наружу и гнал вперед. Нечестивая сущность грезила об охоте, и откладывать ее в угоду иным интересам Адам больше не мог. Забыв о внутренних терзаниях, он пошел у запертого внутри и обезумевшего от заточения демона на поводу и облачился в привычную одежду для прогулок по местному гетто. Приготовился выйти на улицы ставшего родным ему ада, встреться с другими собратьями лицом к лицу и разогнать Легион непокорных тварей по шконкам. Этой ночью его собственное «я» добропорядочного члена общества, чтившего мирские законы, должно отдохнуть. Проспать крепким сном до самого утра и желательно не просыпаться. Тогда уже днем, когда Нордэм опять заснет, Адам Ларссон будет воспевать, холить и лелеять совершенно иные ценности, нежели его Альтер-Эго, сражавшее за душу проклятого города с заполонившими его бесами, точно такими же, как и его, разве что амбиции у них меньше. Адам все еще верил, что бес – это просто бес. Ни к чему видеть в нем человеческое. Протискиваясь по людным улицам, Адам чувствовал – они здесь. Истинные хозяева этих улиц. Те, кто держит на них власть. Не парни с пушками, а сущности, что владеют умами. Шныряют по округам и не гнушаются даже падалью, разрывая на куски остатки гниющих туш, провонявших отчаянием. Бесы уже проснулись и наготове. Ждут удобного момента напасть и разорвать в клочья, вонзить острые зубы в открытое горло и напиться теплой хлещущей крови. В том, что этой ночью она прольется, Адам предвидел так ясно, как никогда. Его бес был им сродни и тоже оскалился, потягивая носом наэлектризованный предгрозовой воздух. Чувствовал всеми клетками тела под кожаной курткой, каждым вздыбленным под черной материей волоском, словно вибриссами ловил ими колебания невидимых нитей, что рваными кожистыми крыльями дергали разлетавшиеся вестники грядущих бед, прежде чем сесть кому-то за плечо. В машине сегодня играла только одна музыка: переговоры патрульных на полицейской волне. После смерти Ван Смут и исчезновения банды Бешеных Псов, жители Северного Нордэма, как и бесы, словно сорвались с цепи. Предсмертная пляска в жуткой агонии. Гонка, в которой нет победителей, где все стоят на старте, но никто не дойдет до финиша, и те, кто остался жив, получили главный в их жизни приз. Ведомый не только инстинктами, но и здравым смыслом, Адаму нелегко было признать, что его бес, чтобы выбраться на свободу, должен обрести очертания. Истинное воплощение рыцаря, хоть не в сияющих, но в доспехах. Обличие, что сравняет его с остальными. Он пришел за помощью к единственному, кто его поймет. Без слов. Без объяснений. Без порицания. Прочтет его, как раскрытую книгу, а может быть, уже прочел, не раз повторив, что видит его насквозь. – Черри-бомб сегодня не работает, – грубо ответила Роуз, когда увесистая стопка купюр приземлилась на стойку перед женщиной, выглядевшей уставшей и расстроенной. – Если вы думаете, что вопрос в деньгах… – возразила женщина и вскинула голову, посылая ему осуждающий взгляд, но сразу же замолчала, недолго рассматривая его. – Иди домой, Адам, – отвернулась Роуз после взгляда в горевшие медным пламенем зеленые глаза на закрытом шарфом лице. Женщина быстро собрала деньги, рассыпавшиеся по стойке, и протянула ему. – Мэм, – голосом даже ниже, чем обычно обратился к ней Адам. – Поверьте мне, я сейчас ни о чем не думаю, – ответил он с хрипотцой в голове, удостоив Роуз таким же тяжелым взглядом в ответ. «Как наркоман за дозой, ей богу!» – злился Адам не на Роуз, а на себя. Злился, что не смог совладать с внутренним демоном, за слабость духа, за отсутствие воли. Хотя, что греха таить, Адам и так долго продержался. Потребность в очередной дозе из адреналиновой иглы была лишь вопросом времени, которое настало. Если его бес не выйдет сейчас в хоть как-то контролируемых Адамом условиях, то неизвестно, чем может обернуться спонтанный всплеск и выход агрессии. Прошлый раз это стоило жизни Томпсону, обернувшееся множеством сопутствующих проблем. – Адам, иди домой, – устало вздохнув, сочувственно наказала Роуз. – Ей сейчас и так тяжело, уходи, – просила его женщина, осуждая и понимая отчасти. – Я знаю, мэм, – вежливо обратился он к миссис Мастерс и не взял назад протянутых денег. – Поэтому и пришел, – показав своим видом, что дискуссия окончена, Адам прошел мимо стойки к гримерке танцовщиц. – Черри-бомб сегодня не работает, – подытожил Ларссон и плотнее натянул шарф на лицо. – Как знаешь, – Роуз не стала спорить, отмахнувшись, и спрятала деньги в отделение кассы с прилепленной наклейкой от вишневых леденцов. В гримерке было пусто. Все девушкие сегодня с вечера работали в зале. Все, кроме нее. Она сидела возле зеркала, облокотившись о туалетный столик, и положила голову на ладони. Зажатая в тонких пальцах сигарета медленно тлела, и ее половина уже превратилась в пепел. Горький безжизненный пепел. Отломившись от еще горевшей бумаги, он упал на крышку столика и рассыпался по лакированной поверхности, разносимый сквозняком из открытой двери. Она даже не повернулась, чтобы посмотреть, кто же вошел. Так и сидела, утопив лицо в ладонях, спрятанных за вуалью розовых волос. – Джул, – Адам подошел и медленно опустился перед ней на колени, осторожно убрав руку с сигаретой от ее лица. Того и гляди, догорит до фильтра, а Форман этого не заметит. Не увидит, как огонь превращает все в пепел, и больно обожжется, не ожидая. К сожалению, Адам опоздал, и огонь, спаливший крылья Икара, выжег весь запал Черри-бомб. Неизвестно навсегда, или на определенный срок, но от всегда ярко вспыхивающей красноватым светом красавицы веяло лишь холодом и болью. Это бес Адама уловил безошибочно. Фыркнул, потеряв интерес, и раздувал ноздри в ожидании своего часа. – Джул, это я, – звал он, но девушка не слышала. Смотрела на него пустым расфокусированным взглядом в покрасневших от слез глазах, и стерла их с лица, сильнее размазывая косметику по щекам. – Джул, мне так жаль, – Адам сам не понял, как поддался порыву, и обнял ее, наверное, как родную. Обнимал, как когда-то Рэйчел, которой бесконечно доверял, пока не потерял верного друга. Прижал к груди, как Шарлотту, которая была всем его миром, пока не оставила его. Его тихая гавань в бушующем токсичном море. – Джул, – поцеловав ее в ухо, Адам гладил Черри по голове, слушая вырвавшиеся из горла женщины рыдания. – Ничего-ничего, – приговаривал он, принимая ее боль, как собственную. – Это всегда так бывает, – не придумывал, а знал по себе. – Это пройдет, – не веря ни единому слову, нашептывал он в спутанные розовые волосы. – Когда-нибудь, – шепот сорвался в хриплый голос, а слова звучали немного честнее. – Наверное, – на долгом выдохе ответил он, говоря почти правду. Почти – не считается, значит, он не соврал. – Зачем ты пришел, Адам, – Форман достаточно быстро взяла себя в руки и отстранилась, утирая лицо, чем только усугубила ситуацию, измазавшись в сценическом гриме еще сильнее. – Он просил отдать это Эй Джею, – зная, что новая порция рыданий не за горами, Ларссон предусмотрительно приготовил салфетки, выдернув их из бумажной коробки на столике, и вынул из кармана куртки капитанские погоны летчика ВВС, протянув их и салфетки Джулии. – Отдал перед тем, как уехать в Чикаго, – уточнил Адам, опустив факт угона машины отца мужем Черри. – Спасибо, – сухо поблагодарила Черри. Срыва и рыданий не последовало. Она приняла погоны из его рук, откладывая те в сторону, будто ей было неприятно к ним прикасаться или смотреть на них. – Зачем ты пришел, Адам? – уже с осуждением женщина повторила вопрос. – Мне для тебя станцевать? – не хуже мужа съязвила миссис Эванс, ведь, как известно, муж и жена – одна Сатана, и вдов это, видимо, тоже касается. – Если вы настаиваете, миссис Эванс, – по привычке не удержался он от колкости в ответ, на которую перед глазами мелькнула довольная улыбка Кельта. Адам осторожно начал вытирать с лица Черри потекшую тушь, собирая мокрые дорожки салфеткой. – Джул… – он хотел было продолжить, но Форман поймала его за руку и медленно отвела ее от своего лица, отрицательно качая головой. – Нет, Адам, – обрубила она все бессмысленные речи о благих и истинных. – Это плохая идея, – разъясняла она, словно ребенку. Что ни говори, но Черри Форман действительно видела его насквозь. Адам вздохнул. Как будто он сам этого не знал. Был бы тупоголовым идиотом, не пришел бы к ней сейчас за помощью, а она еще и осуждает его. Должна же понимать. Сама же до недавнего времени была замужем за таким же контуженным на всю голову Икаром. Проигнорировав сопротивление девушки, Адам продолжил вытирать грим с ее лица. – Ты же понимаешь, Джул, – внимал он к ней и знал, что Форман осознает причину его появления здесь. Без слов. Без объяснений. Без порицания. – Мне нужно, – почти выстонал он, корчась от ломки, и этим было все сказано. Бес когтями прорывал себе путь наружу. Просил свободы, ярости, крови, но Адаму Ларссону не выйти на улицы, чтобы утолить эту жажду, как бы бесовская сущность того не просила. – Сними девочек и напейся, – фыркнула Джулия, подставляя лицо мягким и осторожным прикосновениям. – Джул, – осуждающе сказал он и покачал головой, убирая руку от ее лица. Забавы для зеленых кутил чуть старше двадцати одного в прошлом больше десятилетия. Для успокоения внутреннего демона ему требовалось нечто посерьезнее, чем алкоголь и плотские утехи. Здесь его лукавый слукавил. От второго бес бы не отказался, но только не в обыденном понимании оного, а расквасить кому-нибудь рожу или превратить человека в фарш, вбивая в человеческую плоть столь явный каламбур. – Ну и мудак ты, Адам Ларссон, – выдернув из его пальцев салфетку, Форман поднялась из кресла и кивнула ему, чтобы он садился на ее место. – Я в курсе, – Адам предпочел с ней не спорить и оживился, в предвкушении падая в кресло Черри. – Просто охренительный мудак! – приговаривала Черри, выдергивая ящики с театральным гримом. – Мда, есть такое, – опять согласился он и стянул с себя шарф, бросив его на соседний стул. Форман недоверчиво покосилась на Ларссона, подцепила пальцами его подбородок и повертела голову Адама из стороны в сторону, осматривая его лицо. – Один на миллион! – оттолкнув довольную скалящуюся рожу с горевшими глазами, Черри по обыкновению цокнула языком, сердито лепеча что-то на китайском. – Зато ты у нас самая замечательная! – воодушевился Адам и улыбнулся еще шире, за что тут же получил пинок по голени. – Сядь ровно! – скомандовала Черри, из голоса которой схлынуло уныние, и хлыст укротительницы прошелся по коже Ларссона, оставил саднящее чувство от их общей утраты и мелкую дрожь удовольствия, вторым несказанно удивив Адама. – Заткнись, – процедила Черри сквозь зубы и бросила поверх развеянного пепла баночки с гримом. – Самая лучшая на свете! – нагло оскалился Ларссон, нарочно провоцируя девушку на гнев, что предпочтительнее уныния, хоть и ровнялся с ним в линейке грехов в категории смертных.