– Форман находит золото, присваивая его, и Романо об этом ни слова, – Уэст начал складывать факты в цепочку.– Зная, что Кельт мертв, Норзер берет его имя и работает на Ронье киллером, он же натравляет офицеров Ходжа и Монро на Мастерса, которые убивают его…. – Коннор задумался. – Он мстит. Мстит Форману и Эванс Младшей за что-то, чего мы не знаем. Присылает с трупом Гарсиа окровавленный слиток, убивает Мастерса – жениха Эванс, похищает ее и Ларссона, едва не убив, сжигает лечебницу, где лежит Шарлотта Эванс и Жаклин Ронье, – от озвученных фактов Уэст оторопел. – Он один из них, – догадался Коннор в итоге, – часть золота Формана принадлежит ему! – Мстительный попался засранец. Вам бы это запомнить, – предостерег его комиссар, хотя Коннор испытывал это на собственной шкуре. – Это – вендетта. Он идет за ними. Идет Северный Ветер, и он не пощадит никого. Форман и Эванс знают, кто он, – Морган, казалось, был ничуть не удивлен. – Но ни черта не скажут, – потирая треснувшее ребро и сглатывая привкус морской соли, Уэст решил, что и спустя много веков охотники на ведьм все еще при деле. Вот она – личность киллера – сероглазый парень с истлевшей фотографии, и ничего из движимых им мотивов. Ничего для копов, многое для Формана и Эванс, видевших полную картину. Из пятерых ребят на выцветшем снимке двое уже мертвы, Эванс и Форман на очереди, и чтобы спасти свою шкуру, они будут молчать, чтобы добраться до киллера первыми. – Зачем Норзеру Томпсон? – и вот теперь это выглядело явным несоответствием поставленным фактам. – Вы считаете, что киллер хотел избавиться от босса, Формана, Эванс младшей и уйти на покой вместе с Томпсоном, заполучив золото? – все вроде бы было логично с точки зрения полученных копами сведений, но: – Тогда зачем он сжег лечебницу с Шарлоттой Эванс и Жаклин Ронье, если думал, что Кельт мертв? Какое ему дело до девчонки Ронье? – все теории рушились, стоило только приблизиться к их разгадке до расстояния наночастицы. – Возможно, киллер думает, что здесь он опередил Ашера Эванса, и дочка Жаклин это его ребенок. Мак-Кинли был его связным и нянькой Джей, значит Норзер и Джей потенциально могли пересекаться, как и с Ашером Эвансом. Наличие ребенка не прямой ответ к ориентации Коннор, это так к слову, – и снова две совпавшие точки зрения: слухи, собранные Морганом, и факты, проанализированные Джоном, вот только прямая с именем Кэт Ронье изгибалась под неимоверным углом, чтобы пройти через них. – И все же его наличие перевешивает домыслы и слухи, – Коннор не мог не выбрать наиболее очевидный для себя ответ, иначе работать дальше просто невозможно. Факты неоспоримы, а слухами земля полнится. Теперь Уэсту ясно, в каком ключе ему стоит вести расследование. – Вы, правда, не знаете, кто отец Ника? – с пониманием спросил Джон, будто подталкивая, не говоря в открытую, опять же, чтобы избежать острых углов, о которые может разбиться полностью сформированное мнение. – Сэр, – протянул Коннор, осуждающе качая головой. Думать об этом для него было не то, чтобы не к месту, а даже неприятно. Одного только испуга Эванс при упоминании босса Уэсту хватило. Как оказалось, Адаму Ларссону позволено, если не все, то многое, в отличие от его брата, так как справится не только за себя, но еще и за того парня, Эванс не могла, да и вряд ли сможет. Уж слишком глубокой оказалась нанесенная ей травма. – Месячная прибавка на кону, – и снова едва ощутимый толчок для его любопытства от Моргана. «Посмотри, ты уже и так все знаешь. Смотришь, но не видишь», – говорил взгляд видавшего виды мужчины, который Коннор с достоинством выдержал. И, послушай он слова Моргана прямо сейчас, многое стало бы понятным, аналогии оказались бы проведены сами собой на интуитивном уровне, но Коннор не ищет легких путей. Тому бы прыгнуть с головой в омут и разбиться об острые скалы человеческого эгоизма и расчетливости, а не сделать прививку от вируса «циничной скотины», перенося болезнь в легкой форме весь остаток своих дней. Взял бы пример с Адама Ларссона и остался бы цел, хоть и инфицирован в уплату иммунитету. Но Уэст опять выбирает другой путь недомолвок и недосказанностей, желая пребывать в волшебном неведении, а затем оглохнуть от пары правдивых слов. – Внучка Ронье – Эванс, и теперь можно считать Кельта официально воскресшим, – Коннор переводил тему, а Джон только загадочно улыбался легкой полуулыбкой, рассматривая Коннора поверх очков. – Это многое объясняет, Коннор, – устало вздохнул он, – как и то, что Ашер предпочёл скрываться, а Миа работать на Ларссонов. У них у всех были свои причины, ведь в деле была замешана третья сторона, – ответил он, но про себя подумал: «Услышь меня», – хотелось прокричать Джону. Жаль, что намеки не по части прямолинейного Уэста и еще более прямолинейного Салли. Сюда бы Амелию, или Лиамеля, на худой конец. Эти двое точно бы вцепились в каждую незаконченную фразу и вывернули ее наизнанку, чтобы посмотреть, из чего все сделано, и как выглядят исходники конечного экзешного файла. Они могли бы увидеть полутона, в которых сами постоянно пребывали, но только не Коннор, для которого черное – черное, а белое – белое. – Если Норзер уверен, что наследил, то теперь ему нужна не месть, а Кэт Ронье, – Уэст свел воедино концы с концами. – Он не собирался убивать Шарлотту Эванс. Он хотел избавиться от второго законного родителя, заполучив опеку над девочкой. И поскольку мадам недавно потеряла покровителей, ему это с легкостью удастся, – Коннор практически схватил Норзера за жабры и смог разгадать его планы на будущее, а значит, теперь он предвидел его действия, когда в руках был мотив. Жизнь одной только девочки стоила многих, которые Норзер так хладнокровно обрывал. – И это не отменяет моего вопроса, Коннор. Зачем ему Томпсон? – опять вернувшись к началу, уточнял Джон, и Коннор задумался. Лиам и Ричард на момент работы Томпсона в Чикаго были незнакомы, а именно там Норзер встретился и, очевидно, завербовал Томпсона. Стремление заполучить самый ценный ресурс Ронье – ее внучку Кэт подтверждало, что Томпсон не его бывший, и связывало их что-то другое. Тогда вопрос, зачем торгаш информацией первоклассному убийце, исчезавшему по волшебству, более чем логичен. – По мнению доктора Салли, убийца парней Ронье – женщина, – оправдал он Томпсона, ставшего козлом отпущения в умелых руках Костлявой и не без помощи самих копов. – Томпсон шел по следу своего… – Джон замялся, подбирая нужное слово, – напарника, и свидетелей убирали одного за другим. «Зачем искать черта, когда он у тебя за спиной?» – прикинул Уэст. – Томпсон искал связного для Адама Ларссона, чтобы босс мог перевербовать киллера. Видимо, Адам не в курсе, что в этой жизни не все покупается и все продается, – Коннор отлично знал, что синдром циничной скотины не излечим, и деньги всегда идут в ход первыми, когда в игру вступает мистер Тотальный Контроль. – Мадам отправляла на место преступления опергруппу для зачистки, под рикошет которой и попали мы с Эванс. Думаете, она прятала следы, имея крышу в департаменте полиции? Стоит ли марать руки, когда ты и так прикрыта? – усмехнулся Уэст. – Маньяком был не Томпсон. Мадам прикрывала лично себя, а не бизнес, который и так прикрыт со всех сторон. – Ставите на кого-то из Ронье? – Джон выглядел поникшим. С тех пор, как он получил в руки свой первый значок, ему со многим пришлось столкнуться, но проявление женской жестокости Джон все еще не мог принять и каждый раз особо остро переживал моменты, оказываясь нос к носу с неоправданной жестокостью представительниц, как ему думалось, слабого пола. – Вполне вероятно, – а вот Коннора, казалось, уже ничем не пронять. Эмоциональный контекст остался где-то на задворках сознания, и в ход пошли холодные и беспристрастные логика на пару с дедукцией. – Одна из них боялась, что личность киллера приведет к девочке, и убирала свидетелей. Норзером Ронье могла управлять, Томпсоном – нет, пришить его по-тихому – не получится, слишком уж заметная фигура. Проще убрать связного, которого Ричард искал для Адама, – черно-белая картинка обретала краски, и преобладал в ней багряно-красный оттенок смешавшихся кровавых луж. – Жаклин лежала в одной клинике с Шарлоттой. Думаете, миссис Эванс отыгрывала безумие все это время, а при удобном случае прихватила ее с собой? – Джон все еще верил в хорошее в людях. – Гамбит, сэр, – вернул ему Коннор. – Жизнь ее детей и внуков против жизни десятков незнакомых ей людей. Проще прикинуться больной, чем стать красной тряпкой для быка, а Джей Ронье – отличная разменная монета, если мадам решит спекулировать внучкой, – и вирус циничной скотины добрался и до Уэста. – М-да, по части жертвенности, Эвансам нет равных, – мстительные, злопамятные, готовые защищать свое до последнего, – вы правы, с волками воют по-волчьи, – голос Джона немного очерствел под конец фразы. – Это у них семейное, – Коннору стало интересно, нашло ли это проявление в характере Николаса, и если синдром циничных скотов из рода Ларссонов смешался с семейными чертами Эвансов, то Николас Ларссон та еще бомба замедленного действия. – Двое старших свою партию уже отыграли, дело за Костлявой, – сомнений, что она пойдет до конца, ни у кого не осталось. – Позвольте заметить, но все наши теории строятся только на том, что Норзер и Ричард Томпсон не были, как это у них, парой? – комиссар опять тактично подобрал слово для обозначения их взаимоотношений, и снова подталкивал Уэста к каким-то выводам, очевидным только для самого Моргана. – Кэт Ронье в обоснование, сэр, – факт неоспорим, и Коннор не собирался этого делать. Он же не дебил, как Лиам, в конце-то концов. – Коннор, раскройте уже глаза или хотя бы файл с установлением отцовства Николаса. Вы как ребенок, ей богу, – и безграничное терпение комиссара начинало заканчиваться вместе с виски в его стакане. – Я не буду смотреть, – ответил Коннор под воздействием своего неожиданно проснувшегося чувства такта. – Или я посмотрю, но опять ни черта не увижу, – передразнил он начальника, задумчиво рассматривавшего Коннора и загадочно улыбаясь. – Вам виднее, – Морган опять не стал спорить, умолчав о чем-то без сомнения важном. Он любил, чтобы его подчиненные сами догадывались и находили причинно-следственные связи, и раскрывать сразу и все карты было не в духе Моргана. – Мне на сегодня достаточно, – Морган встал со стула, забирая пиджак, но бутылку с виски оставил. – А вы пока взломайте еще чьи-нибудь личные данные, а то, детектив Уэст, вы перерыли недостаточно грязного белья, после которого так хочется «постирать», – наклонившись к его уху, в тон ему ответил комиссар и сделал ударение на последнем слове, а Коннор опять откупоривал бутылку. «Беда не приходит одна», – раздосадовано думал Коннор, допивая щипавший горло напиток. Она приходит вместе со всем выводком нордэмской паучихи, расплодившимся так, что крысы позавидовали бы. Копаться в грязном белье действительно оказалось плохой идеей, но только до тех пор, пока им с Морганом не стал известен следующий порыв Северного Ветра, которого ждала его собственная третья сторона. В овечьей шкуре Унылый городской пейзаж старой части Нордэма замывал глаз обыденной серостью. Некогда помпезные здания построек конца позапрошлого века, пережившие расцвет города и глубокую депрессию страны, выглядели сейчас крайне нелепо с обилием на них неоновых вывесок увеселительных заведений, рекламных щитов и плакатов. Тусклые фонари на фоне грязно-серого закопченного неба проглядывали из спутанной паутины черных высоковольтных кабелей и горели через один, никак не делая улицу светлее, в отличие от фар машин, проезжавших по мощеной брусчаткой мостовой, с музыкой, доносившейся из открытых окон. Гомон тысячи голосов, шум работающих двигателей, запах уличной еды, мусора, дешевой выпивки и паленой резины смешались в один сенсорный раздражитель, пробуждавший давно похороненные в нем чувства. Одним словом – ностальгия. Прошло десять лет с того дня, когда он был здесь в последний раз, но стоя сейчас на тротуаре, заваленном мусором, обрывками рекламных листовок и газет, будто бы не уходил отсюда и вовсе. Казалось, что сейчас вот-вот подъедет еще даже не седой Дон Форестер на своем ржавом байке и позовет на очередную разборку с должниками Альберто Романо, чтобы вытрясти из терпил плату за крышу или спалить к чертям их точку и конфисковать товар. Здесь ничего не изменилось, если не стало еще хуже. Двери прокуренных баров открывались прямо на главную улицу, и публика шныряла внутрь и наружу, как термиты по прогрызенным в стволе дерева ходам. Гопстоперы облюбовали безлюдные подворотни и вылавливали непутевых встречных свернувших «не туда». Гастарбайтеры прилежно плелись со смены в доках, сжимая в руках бутылки дешевого пойла. Барыги и сутенеры обзавелись собственной охраной, которая выглядела не очень надежно для профессионала, но внушительно для любителей легкой наживы, а ночные бабочки все также испытывали тротуар на прочность тонкими каблуками блестящих туфель. Он много где побывал за свою жизнь. Больше в плохих местах, чем в хороших, но его сердце всегда будет принадлежать этому, пусть и проклятому, но родному городу. Как же давно он здесь не был. Как же давно не вдыхал воздух этих улиц, не чувствовал этой пьянящей свободы, шагая по старой мостовой между обшарпанных и полуразвалившихся зданий. Столкнись с ним сейчас кто-либо из знакомых и вряд ли узнал бы в высоком мужчине, чьи волосы едва подернула седина, безбашенного байкера, носившего протертые джинсы и драную косуху. В далеком прошлом обычного белого парня, комиссованного из армии и оставшегося без гроша в кармане, с дробовиком на поясе и одной лишь отцовской Импалой из ценного имущества, коего с ней и так было многим больше, чем у соседствующих жителей их района. Сейчас на мостовой неподалеку от клуба La Brise стоял высокий мужчина за тридцать в дорогом костюме и бредовом пальто – среднестатистический обитатель этих улиц в преддверии ночи, разыскивающий развлечения для души, а по большей части для тела, и желающий послать манеры и условности куда подальше. Судя по его одежде, толщина кошелька мужчины вполне себе позволяла многое из ассортимента, предлагаемого старым городом: на любой вкус, цвет и предпочтения. Здесь тебе ни в чем не откажут. Стоит только заплатить, и все что под запретом будет лежать у таких ног. Любой бы другой на его месте с осторожностью шел по неспокойным улицам этого района. Отрывисто, перебежками от дверей такси до порога клуба, и то, озираясь и с опаской, но только не он. Только не полуволк. Не завидовал он местным гопникам, пожелавшим перетереть с ним за жизнь в темном углу, они рисковали сами стать его жертвами. Что говорить, полуволк всегда на охоте. На нем может быть ошейник и даже поводок, но он всегда ждет подвоха. Ни на секунду не верит кормящей его руке и всегда ищет добычу, даже если уже сыт. Вечно присматривается, принюхивается, крадучись обходя, высматривает паршивых овец среди стада, что сам же был призван охранять. Любителям прессануть и подрезать лопатник с котлами очень не повезет, если те решат обобрать с виду состоятельного белого воротничка, на поверку оказавшимся ни кем иным, как настоящим Кельтом – полуволком, влезшим в овечью шкуру, выуженную из шкафа Адама Ларссона, точно также как сам Ларссон недавно влез в шкуру хищника сорвавшегося с привязи. Ашеру казалось, что это был честный обмен, и глупо было бы спорить, да и костюм был вполне себе ему к лицу. Сменив привычный облик номада на вид добропорядочного гражданина, он легко смог слиться с толпой, притвориться, что он один из них, кем никогда не станет. Запах улиц, свободы, всегда будет манить его вперед на поиски добычи и металлического привкуса крови, которые будет искать с горящими от азарта глазами. И подстегиваемый жаждой погони и адреналина, полуволк вышел на охоту. Смятая купюра с немалым номиналом затыкает секьюрити клуба сосунка Формана прямо на входе для VIP-персон, будто бы здесь их таковых изначально бывала прорва. Беспрепятственно войдя внутрь неузнанным и минуя длинную очередь из собравшихся на улице, полуволк в овечьей шкуре следует по знакомой тропе на запах свежего мяса и крови из рваных ран, жаль, что только из его собственных. Он мог войти сюда и под собственным именем. Заявиться на порог, как ни в чем не бывало, и прижать Куки-Монстра к земле одним только тяжелым взглядом свинцовых глаз. Правда, тогда стоило бы ожидать множество проблем, связанных с его внезапным и правдивым воскрешением, в которое в городе верили разве что городские сумасшедшие. Но осторожность, как и удача, никогда не бывает лишней. Охотники за головами не упускали возможности поохотиться на ведьм, что виделось очень забавным, ведь охотиться в его случае пришлось бы за самим охотником. – Черри-Бомб, дальняя VIP-комната, тройная оплата, – закрыв лицо кашемировым шарфом, грубо бросил он администратору вместе с перевязанными резинкой купюрами. Темнокожая женщина в строгом костюме и с посеребренными проседью волосами, забранными в пучок, не подняла на него глаз, чтобы вглядеться чуть пристальнее, чем в обычного клиента, пришедшего за приватным танцем. «Здравствуйте, Роуз», – подумал он про себя, но не высказал вслух, а лишь расправил плечи и засунул руки в карманы пальто. – Ожидайте, – холодно на ходу сообщила ему миссис Мастерс, некогда учившая его правильно держать ложку в руке и карандаш. Он помнил ее совсем другой: на тридцать лет моложе, с длинными черными локонами и мягким голосом, чаще хвалившим, чем ругавшим. «Я здесь, Роуз, посмотри на меня! Это я – Ашер! Скажи отцу, что я выучил алфавит», – кричал маленький мальчик в его голове, пока уже взрослый Эванс провожал ее долгим взглядом. С возрастом мы все становимся сентиментальными, и, видимо, Кельт не стал исключением. Возвращение в родную обитель оказалось весьма тяжелым в эмоциональном плане мероприятием, чем он предполагал. Слезы сами собой неожиданно навернулись на глаза. Теперь, если он вдруг заплачет, Роуз не придет и не скажет, что все будет хорошо, мать не заберет его домой и не купит мороженое, чтобы успокоить, а отец не прочтет лекцию, что быть мужчиной означает прятать от всех свои слезы. Завернутого в овечью шкуру, его встретили здесь едва ли теплее, будь он самим собой с брызгами крови на лице и ножом, торчавшим из ноги. Собрав всю волю в кулак и не дав ностальгии окончательно поглотить его, Ашер двинулся через толпу к отдаленным комнатам. Знакомые лица отзывались в его груди такой волной воспоминаний, что сводило зубы. Роуз – воспитательница из детского сада теперь администратор в ночном клубе. Жасмин, с которой он сидел за партой, крутилась у шеста в свои тридцать три не хуже сопливых малолеток. Двойняшки Кроссы, курившие с ним перед школой, шныряли по клубу в форме охранников и вооруженные до зубов. Лерой, помогавший латать отцовскую тачку и практически заменивший ему отца после смерти Артура, теперь начальник службы безопасности Формана, значит, хоть кто-то здесь на своем месте. Ашеру в пору было закинуться бета-блокаторами перед визитом сюда и смотреть только в пол, а он идет прямо в пучину воспоминаний о собственной непрожитой жизни, из которой выпал на долгие десять лет. «Черри-бомб. Дальняя VIP-комната», – его неозвученный приговор перед встречей с прошлым. О чем он думал, придя сюда? Известно о чем – о многом. «Черри-бомб. Танец за тройную оплату», – на что он подписался? Проще было бы позвонить, но он Ашер Эванс – несломленный и непобедимый. Хитрец, поимевший босса мафии, пока тот пытался поиметь его. Просто заявить о том, что он жив и здоров – ниже его достоинства. Он должен сделать все исподтишка, обойдя с тыла, как учила его мать. Вернуться через десять лет сотрясая город известием о своем воскрешении. Ни больше и ни меньше, иначе никто не поверит. Так ведь это работает, верно, Ашер? Среда, наследственность, воспитание – три фактора формирования личности. На что он рассчитывал, родившись сыном нордэмской паучихи? Что будет сидеть вечером после работы перед телевизором в заляпанной соусом майке и смотреть матч по футболу? Глупо, Ашер. Очень глупо. Ему бы дробовик в руку и педали Импалы под ноги, а он плетется к комнате для приватных танцев, как овца, идущая на убой. Он убеждал себя, что просто посмотрит на нее со стороны и даже не прикоснется. Это всего лишь танец, для нее работа, для него – ожившие воспоминания. Но сердце заходится в приступе тахикардии от предвкушения долгожданной встречи сильнее, чем от выстрела снайпера, промазавшего в непосредственной близости от головы. Он не может выдать себя. Только не сейчас, когда это настолько опасно. Он мертв и только благодаря этому все они живы. Их жизни стоили ему его собственной. Не больше и не меньше, и разменивать их по мелочам – тройная оплата его ошибки. Черная дверь в конце коридора, в которую он входит, уверенно и не раздумывая, но сила привычки берет свое, и непросматриваемый угол изучен первым. Красноватый и приглушенный свет ни капли не помогает ему в этом, хотя ему приходилось работать в куда менее комфортных условиях, так что грех жаловаться на недостаток света и отвратительно пошлую обстановку комнаты. Кожаная мебель говорила сама за себя, но Ашер подозревает, что выбор был сделан скорее в пользу того, что проще очистить, чем для самого антуража. Тут бы больше подошел красный бархат, а еще лучше бензин и горящая зажигалка, и тогда бы все выглядело куда лучше, чем сейчас, причем в разы. – Привет, милый, ты звал меня? – раздается из-за открывшейся двери, и от ее голоса все внутри оборвалось. Фальшь. Он буквально кожей прочувствовал каждую ее ноту в ударившей по затылку дежурной фразе приветствия клиентуры. От тягучего женского голоса с интонациями нараспев и от приторной сладости в нем сводило скулы на закрытом шарфом лице. Захотелось стянуть его с себя, сорвать вместе с овечьей шкурой, но правде, похороненной вместе с ним в катакомбах под городом, не место в доме увеселений на этом чужом празднике жизни. Жизни, которой у него никогда не было, и никогда уже не будет. Затаив дыхание, Ашер не мог заставить себя повернуться, замерев посреди темной комнаты с раздражающим вишнево-красным светом. И уже приготовившись к столкновению с неизбежным, как с землей при падении с высоты, он бросил пальто на спинку кожаного дивана и, повернувшись, посмотрел назад сразу на целых десять лет, одним мигом мелькнувших у него перед глазами. Белая полоса в синем небе. Подбитое крыло и резкий рывок катапультирования. Стропы, как и нервы, натянуты до предела. И те и другие вот-вот лопнут, отправляя его в затяжной полет над раскаленной пустыней с жестким приземлением на скалы возле Дейр-эз-Зор, а его истребитель только что потерпел крушение где-то в бесконечном песчаном море, поддавшись матушке гравитации. Пошатнувшись из-за хлынувшего в кровь адреналина, Ашер не устоял на ногах и буквально рухнул на мягкое сиденье дивана. И в этот раз приземление опять не прошло так гладко, как он рассчитывал. Вряд ли он снова взлетит. Удар под дых. Очередная контузия. Раскаленное добела солнце пустыни ослепляет, и он больше не видит ничего вокруг себя, кроме нее. Она ничуть не изменилась. Только взгляд вечно распахнутых глаз стал таким же холодным и колючим, как у его сестры. Теперь она такой же мертвый ангел со сломанными крыльями, но от этого не менее прекрасный, чем в день их первой встречи. – Я думала, что мы закончили в прошлый раз, – звучит с легким налетом скепсиса в ее голосе, и многозначительная пауза заставила Ашера усмехнуться под шарфом, скрывавшим лицо. – Но ты опять тут, – и утверждение и вопрос одновременно. С кошачьей грацией Форман вошла в комнату, надежно заперев за собой дверь. Стук каблуков ее туфель отмерял удары его не такого уж и невредимого сердца, захлебывавшегося притоком хлынувшей в него крови, стоило аромату черной ванили наполнить комнату. Все так знакомо, что хотелось кричать, что еще ничего не закончено. Грудь сжимает внутри до боли так, что хочется плакать, но мужчины не плачут. Верно, Ашер? От понимания, что перед ней не тот, кого она ожидала увидеть, немой вопрос задан изящно вздернутой женской бровью. Ашер опережает ее мысли, направляя их и не выпуская в свободный полет: – Друг посоветовал прийти сюда, – сказано небрежно, надменно, растянуто. Каждые слово и жест подчеркивали его мнимое нежелание находиться тут. Фальшь, чтобы остаться неузнанным, овечья шкура, чтобы не открыть в себе полуволка. Смятение и неверие в карих глазах, и осторожно, крадучись, добыча приближается к охотнику. Одежды на ней было не много, да и то, что имелось не оставляло простора фантазии, на корню убивая всю интригу. Он не замечал ничего, кроме ее взгляда, в котором хотелось утонуть. Выкарабкаться из раскаленного песка, залепившего рот и горло, и, прикасаясь к ее губам, утолить ту жажду, что годами мучила его. – Хм, – легкий смешок и на ее лице играет красивая улыбка, от которой в уголках ее глаз прослеживаются лучики мимических морщин. Время никого не пощадило, время вдали друг от друга оказалось безжалостным и беспощадным. – Плохие у тебя друзья, дорогой, – на этот раз искренне, правдиво, почти тепло, почти по-родному, но все равно далеко, словно за тысячу миль. Он чувствует, что все еще лежит, запутавшись в стропах посреди песков пустыни, а она все еще здесь, среди серых улиц в этом проклятом городе, пронизанным дождем и холодным ветром. – Позвольте мне решать, – будто бы она позволит, узнай, кто скрывается под плотной овечьей шкурой и кашемировым шарфом, сплетенным из тонких нитей. – Чтобы ты хотел, дорогой? – опять фальшивая улыбка, нетронувшая глаз, не проняла его ни на йоту. Ни капли не утолила его жажду. Ее фальшь песком просачивалась сквозь щели его такого же фальшивого спокойствия. Залепляла глаза и резала их острыми гранями, заставив слезы подступить, но не пролиться. – Станцуйте для меня, – хрипло от предвкушения самых сладких и одновременно ужасных минут, после которых он еще долго будет биться в горячке ночами, говорит он, но голос подводит, срываясь. – Как скажешь, дорогой, – согласилась она, неверно истолковывая хрипотцу в его голосе. У каждого из них свои демоны. У нее – холодность и фальшь, преследовавшие ее на каждом шагу, у него – она, заставлявшая его дышать каждый последующий миг после падения на раскаленный песок. Он бы много чего хотел сказать. Много чего сделать, но тело отказывалось слушаться, став ватным, приросло к дивану. Она не спорит, ведь желание клиента закон. Это всего лишь танец, пусть и за тройную оплату, более он не просит. От шума в ушах он не слышит музыки, от ослепивших его воспоминаний не видит ничего, кроме ее силуэта в вишневом свете. От ее движений дыхание становится не в меру глубоким, приподнимая грудь, сердце из которой рвется наружу. «Я здесь, Джулия! Посмотри на меня!» – хотелось бы закричать, но молчание, как известно, золото, тройная оплата которым говорит сама за себя. – Ты давно в нашем городе? – мягко спросила она, и Ашер отругал себя за излишнюю собранность. Черри Форман – профессионал в своем деле. От нее не укроется ничего, особенно напряжение клиента, которому пора бы уже начать распускать руки и бросать пошлые взгляды, а он все сидит, словно контуженный, и «словно» в его случае явно лишнее. Стопа в туфле на высоком каблуке уперлась в сиденье дивана в аккурат между ног мужчины, а колено стройной ноги танцовщицы почти коснулось его груди.