Эванс молчала, что, собственно, было для нее немного нехарактерно. Он уже решил проверить в сознании ли она вообще, или просто притворяется мертвой, чтобы ее оставили в покое. – Я не… ни… – Эванс все никак не могла сформулировать мысль, чтобы донести суть проблемы. Адам молчал, слушая ее бессвязный лепет, но понял, о чем она пыталась сказать. «Да чтоб тебя, Эванс!» – злился он больше на себя, что повелся на очередную провокацию, чем на нее за то, что дернула стоп-кран. – Давно? – спросил он немного грубее, чем следовало, но сдерживать голос было сейчас сложно. – Достаточно, – снова уходя от конкретного ответа, шепнула она онемевшими от поцелуев губами. Настал его черед молчать и собираться с мыслями. Адам все еще не двигался, прижимаясь своим лбом к ее и не открывая глаз. Он не хотел видеть ее лица. Только не сейчас. Посмотри он в него, и ему точно не сдержаться. Ему нужно всего пару мгновений перевести дыхание и прогнать цветные точки, плясавшие перед глазами. Эванс же иначе истолковала его молчание и попыталась вылезти из-под него, только усугубляя ситуацию ненужными телодвижениями, от которых цветные точки под веками Ларссона стали ярче. Из пересохшего горла едва не вырвался крик, когда бедро Эванс задело его. – Замри! – скомандовал Адам, буквально приковав ее на месте одним словом, и только потом понял, что напугал ее ещё сильнее. – Тише, – он осторожно выпустил ее пальцы из своих, приподнимаясь на руках по обе стороны от девушки. – Дай мне минутку, – сказал он, коснувшись губами покрытого испариной лба. Тяжело выдохнув весь воздух из легких, чтобы затем втянуть назад циановый дурман, пытался он успокоить разгоряченное желанием тело. – Я ничего тебе не сделаю, просто не двигайся сейчас, – аккуратно обняв девушку, Адам отстранился и окончательно взял себя в руки. – Простите, – чуть слышно сквозь шум двух колотившихся сердец сказала она на выдохе. Прислонившись лбом к ее, Адам слушал ее искренние извинения, сам едва ли не хохоча в голос от абсурдности происходящего. Руки девушки попытались выскользнуть, но он удерживал их на месте. «За что ты просишь простить тебя? Ты ничего не сделала», – думал он с пониманием и горечью, но ей этого, конечно, не сказал. – Все в порядке, – Ларссон хотел придать своему голосу бесстрастные интонации, но все равно слова прозвучало резко. Затем только короткий кивок, и он падает рядом на спину, не выпуская Эванс из объятий. Она спрятала лицо у него на груди и не спешила смотреть Ларссону в глаза. ПТСР не исчезает по щелчку пальцев, паранойя не появляется на пустом месте. Им бы соседние палаты в Санспринге, но Хейз и об этом предусмотрительно позаботился. Казалось бы, все понятно и просто, закрыть глаза и отдаться во власть ощущениям, без сомнения, желанных для обоих. Но переступить через свою человеческую ипостась, уже сама Костлявая не осилила. Она еще здесь, в одной реальности, времени и пространстве рядом с ним. Живая и настоящая. Ее сердце бьется, душа не окончательно очерствела. Она может быть реальной, насколько это возможно в сложившихся для них обстоятельствах, нужно лишь найти дорогу назад и пройти ее по волчьей тропе. Стать обычным человеком со всеми достоинствами и недостатками вместо бездушной адской фурии, вырывавшей человеческие души из тел. – Нет, не в порядке, – и по голосу ясно, что она уже давно со всем смирилась. Нужно лишь переступить грань, чтобы снова стать собой, а не затаившимся хищником перед решающим броском. Грань настолько тонкую, что даже Адам ее не переступал. И повторись все сейчас, как и в ее прошлый раз, Мрачный Жнец явит себя миру. От душ до тел расстояние очень короткое. От помыслов к действиям оно еще меньше. У нее не было никакой гарантии его безопасности, останься между ними хоть какой-либо намек на давление с его стороны. Шаг за грань и ее рука не дрогнет, благо, что он это понимал. Понимал, что надави он чуть сильнее, и абсолютно серое станет слишком черным. Живое и человеческое рассыплется пеплом в его руках, уносимое прочь от мира живых холодным северным ветром. – Совсем не в порядке, – продолжила она, и отрицать это было бы глупо, а губы начинают путь по его шее до ключицы. Приподнявшись на локтях, и осторожно, едва заметно он отодвинулся от нее назад. Вот только ему это никак не помогло. От ее поцелуев становится только хуже. Адам хватает ее за плечи, не зная прижать или отпустить. Так и не выбрав, как ему поступить он поднялся на руках, а она только этого и ждала, следуя за ним. – Эванс, – чуть слышно зовет он ее, и будто чуть здесь лишнее, когда она прикусывает кожу на его груди, и снова целуя. Шумно выдыхает, когда влажная дорожка спускается ниже на его живот, и он закусывает губу до боли, чтобы не дать ей услышать свой голос в тихом стоне, застрявшем в горле. – Стой, – должно было звучать как приказ, четко и резко, но звучит с мольбой и нехотя, да так, что Адам сам себе не верит. Последний раз, когда они виделись, до него очередь так и не дошла, а он, черт возьми, ни хрена не железный, и все еще человек. Она словно издевается, проверяет, испытывает, ведь никогда такого не было и вот опять. Проводит языком по животу, и цветные точки пляшут под плотно зажатыми веками. Казалось бы, зачем их стоило закрывать? Здесь и так темнее темного, а он будто пытается спрятаться от того, чего сам желает. Так хотелось к нему прикоснуться. Сказать, что не его вина, что она едва справляется за себя, куда ей еще и за брата того парня, но правило «руки прочь» никто не отменял. Она не из тех, кто нарушает правила. Обходит их, пролезает в узкие щели, просачивается, словно сквозь решето, обходит сзади, но никогда не нарушает установленных границ. Одним словом, табу, и ей не суждено увидеть его или потрогать. Его право. Ее права он уважает, и ей не к лицу терять лицо, каламбур вообще не к месту, ведь лиц друг друга они все равно не увидят, но… Она всегда найдет проклятое и благословенное «но». Мышцы отвечали каждому касанию ее губ, твердея и напрягаясь под ними. Рельеф его торса не оставлял простора воображению, когда ее языком оказались четко обрисованы каждая из его границ. Как же хотелось к нему прикоснуться, что она и делала в рамках им дозволенного. Руки остановились на поясе джинс. Она дернула его на себя за них, крепко прижимая к груди. От резкого, но не менее приятного соприкосновения с ее телом мужчина не смог сдержать стона ей в волосы, склонившись над ее головой. От его голоса, кажущегося таким знакомым по телу пробежала волна электрического тока, а по нему в ответ бежала другая волна, подстегнутая желанием, и свернулась под ее губами напряжением всех возможных мышц. Мужчину пробирала мелкая дрожь. Он, уткнувшись лицом во влажные волосы, тяжело дышал от ее ласк, чуть ли не срываясь на стоны и уже не заботясь над тем, что может быть неверно истолкованным. – Руки, – бросил он в темноту, будто она могла забыть, или забыла до этого хоть на секунду. – Я помню, – выдохнула она ему в низ живота, осторожно спускаясь губами ниже и стаскивая джинсы вниз. Она поймала его губами. Дыхание Адама вмиг перехватило от теплых и влажных касаний мягких губ. Он запустил руку в ее влажные волосы и осторожно потянул назад. – Ми, не нужно, – он зажмурился так сильно, что перед глазами поплыли темные круги и отнюдь не от темноты. – Все в порядке, – оставив на нем теплое дыхание, высказала она свою решимость. Кто он такой, в конце концов, чтобы ее останавливать? Ее и танком не остановить, а он не очень-то и хотел этого. От нежных прикосновений бархатных губ кожу опять прошибало током. Безумно хотелось большего, хотелось зарыться ей в волосы, направить, подтолкнуть, двинуться вперед, прижимаясь теснее, входя глубже. Пальцы сжались на ее плече, удерживая его, чтобы не толкнуться навстречу и поскорее почувствовать на тонкой коже ее язык, губы. Черт, вот теперь от подобных мыслей держать себя в руках было невозможно даже для человека с такой выдержкой, как у него. Тепло ее рта обволакивало. Медленно. Невыносимо медленно для них обоих. Рука Адама в ее волосах непроизвольно сжалась и потянула назад, хотя сам двинулся навстречу сладкой невыносимой пытке. Она дошла до допустимого своими возможностями предела и также медленно двинулась назад, а затем повторила все с самого начала. На этот раз Эванс попробовала настойчивее, за что и получила его низкий прерывистый стон и легкий толчок ладонью в затылок. Дав ей привыкнуть, рука в волосах начала задавать темп, и она подстраивалась под него, прислушиваясь к шумным вздохам над головой. Все было не так как в первый раз: чисто механическое выполнение указанных действий. Теперь ей хотелось ответа – подтверждения, что ему нравится. На высочайшую технику она не претендовала, и глупо было бы, но очень хотелось, чтобы партнер если уж и не восхитился, то хотя бы не пожалел. Проделав все в точности, как минутой ранее, Эванс почувствовала резкий рывок за волосы назад, отстранявший ее. – Стой, – прошипел он, глубоко и рвано дыша, отдернул ее назад. – Я сделала что-то не так? – уточнила она, когда рука в волосах сжала волосы на затылке до боли, отстраняя и не давая продолжить. – Все так. Просто… – ни хрена не просто, слишком хорошо, слишком сладко, все рядом с ней слишком, и как ей это объяснить, Адам не знал, и черт с ней, – продолжай. Зря он это сказал. Она и продолжила. В точности, как секундой назад. Глубоко, резко, наращивая темп и сжимая губы, притягивая ближе за шлейки сползших джинс, скользя языком и губами, едва ли не закашливаясь. Сам виноват. Раз ей нельзя трогать его руками, правил она не нарушает, и вот что из этого вышло. – Ах, черт, да, – мужчина не смог сдержать ни удовольствия, ни стона в полный голос. Непреодолимая сила обрушилась на нее, затапливая с головой, затягивая глубже, не давая выплыть, схватить глоток спасительного воздуха. Она не без труда справилась с контролем рвотного рефлекса и восстановлением дыхания. Хоть в теории она знала достаточно, но практики все же не хватало. Кое-как сглотнув, она осторожно выпустила его из плена своих губ. – Сама виновата, – от его голоса нутро пробирало спазмами, резонируя на низкочастотной волне. Вот теперь ей бы следовало испугаться, бежать с воплями ужаса прямо на лестницу. Как же она была права. Уже набрав воздуха для ответа, Эванс не успела ничего сказать. Ларссон опять не дал ей ничего ответить, вытягивая воздух из легких одним только поцелуем. – Я на минуту, – сказал мужчина и стянул с себя джинсы, скинув их возле кровати. Направляясь в ванную, шестифутовый верзила без труда дотянулся до люстры и до упора ввернул лампочку в плафоне над кроватью, до которой Эванс смогла бы добраться, разве что встав на стул. Девушка поднялась на дрожащих ногах, сняла с кровати покрывало, накинув его на себя, и направилась к столу за стаканом воды. Она уже ставила его на место, когда по глазам, которые заставил резко зажмуриться, а затем распахнуться, ударил зажегшийся свет. – Ты какого хрена не берёшь трубку, мыш… – возле двери в спальню раздался гневный мужской вопль. Кажется, Земля на мгновение остановилась, а реальность, время и пространство рассыпались на отдельные независимые части. Миа, развернувшись, во все глаза смотрела на вошедшего в комнату человека, включившего свет. На пороге застыл её небывший с ключами в одной руке и телефоном в другой. Лиам же в свою очередь уставился на картину, представшую его ошарашенному взгляду, а все заготовленные заранее слова застряли у него в горле. Его полностью голая, закутанная в покрывало небывшая стояла посреди груды, без сомнения, мужской одежды, разбросанной по комнате! Оглохнув от шума льющейся в ванной воды, Лиам потерял дар речи и забыл, что хотел только что ей высказать, а высказать хотелось многое и без купюр. Он только переводил взгляд с ее лица на закрытую дверь в ванную и не мог произнести ни слова, как рыба, выброшенная на берег морским приливом, молча, открывал и закрывал рот. И когда селективная немота от шока, наконец, пропала, единственным, что Лиамель смог выдать, было: – Охренеть, не встать… – глаза Лиама округлились от удивления и стали еще больше, хотя, казалось, больше уже некуда. Боясь представить масштаб последствий разрушительных действий урагана Лиамель, настал черед Эванс испытать шок, а паника завыла в голове голодной кошкой, запертой на раскаленной крыше. Шум воды стих, и тишина только сильнее давила обоим на уши. Ей конец. Им всем конец. Лиам не будет искать правых и виноватых, а по мнению Адама виноваты априори она и Лиам, и беды не миновать. Глаз бури только что сместился, когда вектор центробежной силы выключил воду в ванной комнате, и ураган вот-вот сметет их всех с лица Земли, которая все еще стоит, а не вертится! Взгляд Лиама с шокированного сменился на смущенный, и он, быстро развернувшись, бросил ей на ходу: – Тысячу извинений, – сбивчиво пролепетал он, выбегая за дверь и захлопывая ее за собой, правда, на долю секунды. – И да, мышка, перезвони потом мне, – сказал Ларссон, выглядывая из-за приоткрытой двери и выключая свет в комнате. Входная дверь тоже вскоре захлопнулась, и послышался звук запираемого снаружи замка. Видимо, Лиам решил их замуровать. Она снова оказалась в спасительной темноте и почувствовала сильные руки, обнимающие ее сзади. Адам вышел из ванной, уткнулся лицом в её волосы и прижал её к себе. От удовольствия она закрыла глаза, предчувствуя легкое ненастье, которое по сравнению с ураганом Лиамель казалась едва заметным. – Ваш брат заходил, – будто бы невзначай уточнила она. Руки мужчины на ее теле напряглись, но он молчал, стоя за её спиной. Сбитое дыхание и резкий вздох над ухом выдали его с головой. Его испуг, ужас, стыд. Вместо искушения повернуться и посмотреть на него, Эванс многозначительно промолчала, откинувшись назад на его грудь, слушая колотившееся от ее слов сердце. – Как… – хрипло спросил Адам. – Через дверь, – с едким смешком уточнила она, за что тут же был сдернута с места сильными руками, из-за чего расплескала воду в стакане, а его руки ещё сильнее прижимали ее к нему на весу. – Кстати, мой телефон, кажется, сломался, – Эванс с трудом сохраняла ровный тон и все же донесла стакан до тумбы возле кровати. – Мне срочно нужен новый, – и засмеялась почти на грани истерики. Она отлично понимала, что как бы не пытался Лиам уважать ее независимость, миньоны в подсознании друга уже таскали пазлы, чтобы сложить цельную картинку для своего хозяина, и только вопрос времени, когда до него дойдет, кто же претендовал на вакантное место. – Угу, – шепнул Адам ей на ухо, кусая за мочку. – Завтра будет, – истеричный смех добрался и до него. – Дисковый, – засмеялся он ей в макушку и не успел увернуться от точного тычка в солнечное сплетение. – От каждого по способностям, мисс Эванс, – только и развел он руками, когда один из приемов крав-мага все же сбил его с ног, роняя спиной на кровать. «Каждому по потребностям», – додумала она, и, учитывая логику Адама, наверное, он все же был прав, чертов капиталист. Что ж, ночью все мышки серы, а теллур горит зеленым только в хлорной среде, в отличие от меди. Отличий в темноте не разглядеть ни между зеленью пламени, ни между яркостью шерсти пойманных в мышеловку мышей. Миа изо всех сил пыталась отбросить от себя эти вопросы и хотя бы раз в жизни отключить свой слишком рациональный ум, но, кажется, было уже слишком поздно. Ее руки сами уже обнимают его шею, притягивая ближе, а его – стаскивают с нее покрывало. Очередной раунд игры в поддавки оказался провален обоими. Ни один из них так и не смог различить на сером поле, где правда, а где блеф. И вымачивая честь друидов в купоросе, пока викинги вываливают свою в нордэмской грязи, непреодолимая сила опять столкнулась с неподвижным предметом, доказав в очередной раз, что одно не может существовать без другого. Молчание – золото Теперь рабочие встречи особого отдела проходили исключительно вне стен офиса, напичканного прослушкой от пола до потолка. Стоянка за зданием полицейского департамента стала их импровизированной площадкой по обсуждению дежурных вопросов расследования, дабы федералы не слышали уж слишком часто произносимого имени Того-кого-нельзя-называть в стенах департамента. И сберегая нервные клетки работников Лэнгли, особый отдел Джона Моргана «переехал» из офиса под открытое небо, благо, здесь разрешалось курить. – Хотите сказать, что Ашер Эванс планирует взять под опеку дочь Томсона? – комиссар расхаживал вдоль ряда припаркованных машин, меряя шагами стоянку, и смотрел на Уэста и Маркес как на умалишенных. – Он спец Пентагона, зачем ему обуза, – по слогам протянул комиссар, – в лице чужого ребенка! Морган не верил в этот бессвязный бред ни минуты. Эта система так не работает. Если Ашер Эванс завербованный солдат удачи с промытыми мозгами, то он готов убивать за свою страну, но жить за белым заборчиком, не для таких, как он. Не для полуволка, у которого всегда на первом месте охота. – Ребенка, который стоит пятнадцать миллионов, босс! – восклицала Маркес. – Да если б можно было, я бы сама ее удочерила, прям хоть сейчас, ставлю значок! – Анна тараторила с сильно проявляющимся акцентом, и только годы работы рука об руку позволили коллегам понимать ее. – С чего вы вообще взяли, что Эванс хочет забрать ребенка себе? – вмешался Закари, устав слушать одну и ту же сказку от Маркес, в которой все сводилось к счету в банке. – Пятнадцать миллионов, Фрэнк! Или тебе этого мало? – и опять подняла тему стоимости жизни девочки Маркес. – Нет, – он был не согласен с Анной обоих случаях, и в том, что этого мало, и в том, что Кельт повелся на бабло. – Джон прав, система так не работает, – пробасил Закари, четко выговаривая последние слова и вбивая их в голову Анне, зациклившейся только на нулях в чеке. – Я знаком с некоторыми спецами, они оголтелые патриоты, и деньги для них мусор, – поддержал Джона Фрэнк, и комиссар одобрительно кивнул встретив среди коллег единомышленника.