Торопливо побросав вещи на диван в гостиной, Эванс разделась и поспешила залезть под тугие струи воды, расслабившие затекшее тело, благо напор в системе сегодня радовал, а не разочаровывал, что случалось частенько в этом районе Нордэма. Уже предвкушая не очень долгий, но от этого не менее желанный сон, девушка вышла из душа, застыв на пороге комнаты в полном темноте. Вот так сюрприз. Теперь, кроме зрения, ее подводила еще и память. Она была в полной уверенности, что свет оставался включенным, когда она заходила в ванную. Или же нет? «Теперь разве вспомнишь», – раздосадовалась Эванс, щелкнув пару раз выключателем, чтобы убедиться в неисправности электропроводки, а не в своей девичьей оперативки. Щелчок, второй, третий, а она так и осталась стоять в кромешной темноте. Лампочки не мигали как обычно при включении, то зажигаясь с мерзким звуком, то погаснув резко и без предупреждения, ведь перебои в энергосети случались чаще, чем в водопроводной. Они вообще никак не реагировали на щелчки выключателя. Эванс задумалась, обесточен ли на сегодняшний вечер весь район или только квартал? Что делать с холодильником? Холод из него уходит, водка в морозилке может нагреться, и вот эта перспектива привела ее на пик раздражения! – Да что за херня! – не сдерживая рвущееся наружу негодование, недовольно высказалась она, плотнее заворачиваясь в полотенце. Одежду теперь ей придется искать разве что на ощупь, в чем приятного было не многим больше, чем теплой водке. В комнате было настолько темно, что рассмотреть пространство не представлялось возможным. Вид помещения изначально был весьма унылым и не самым жизнеутверждающим, но у Мии оставалась еще хоть какая-то надежа, что она найдет из нее выход и не упадет, споткнувшись и расшибив голову. Мало того, что выключатель не реагировал на ее нажатия, так еще и плотно задернутые шторы не пропускали и кванта света с улицы, которого и так было бы недостаточно, чтобы детально различить предметы. Проще говоря, спать ей предстояло на полу и в полотенце, пока на будильнике не пропищит заветное 6:00 a.m., и очередной по Данте адов круг ее жизни повторит ход предыдущего. Надеясь найти хотя бы кровать, так как черт с ней с одеждой, Эванс сделала несколько шагов вперед босыми ногами и прошла вглубь спальни, полностью погруженную в темноту, и вздрогнула от громкого хлопка двери в ванную. Темнота сомкнулась за ее спиной, когда дверь неожиданно захлопнулась, лишившую девушку тем самым хоть какого-либо освещения в принципе. Теперь даже зоркий взгляд ищейки не различал и очертания предметов обстановки, и передвигаться Эванс предстояло разве что по памяти. Голой и разгоряченной после душа кожей с невысохшими каплями воды на ней, Эванс уловила едва заметный поток воздуха за спиной, обозначивший чужое присутствие. Быстро собравшись и приготовившись встретить недоброжелателя в традициях Северного Нордэма с приемами крав-мага, она почувствовала чужое приближение слишком поздно. В одну секунду резкий рывок назад выбил воздух из легких. Миа оказалась прижата лицом к стенке чьими-то сильными руками, очень умело зафиксировавшими ее руки. Ситуация с другими конечностями обстояла не лучше. Едва она попробовала оттолкнуться коленом от стены или сдвинуться для получения нужного рычага из своего тела, как человек быстро пресек и эти попытки и пришпилил Эванс захватом и блоками к стене, словно букашку булавками к пенопласту. На ее удивление, продолжения атаки не последовало. Ни ствола у виска, ни лезвия ножа у горла. Только холодная шершавая поверхность под щекой, запах пыльной штукатурки, ударивший в нос, и медленно сползавшее с нее полотенце, вот-вот готовое покинуть вверенный ему пост по охране суверенной для чужих глаз территории. Ткань уже начинала сползать прямо сверху, и если бы не чужая рука, услужливо удержавшая ее спереди, стоять бы мисс Эванс в неглиже, не зная даже перед кем. – Что-то потеряла? – раздался шепот над самым ухом, а полотенце уверенно подтянулось вверх. Шепот был настолько тихим, что нельзя было различить голоса человека, но его интонации и манера разговора были безошибочно узнаваемы и без привычного надменного налета. – Как вы… – начав возмущаться, она прекратила говорить на середине фразы, когда его губы оказались возле ее уха и послали в него тихий и ехидный смешок. Довольствуясь превосходством, Ларссон надежно, но аккуратно зафиксировал ее возле стены. Он наизусть выучил последовательность приёмов самообороны, которые Эванс использовала, и дал понять девчонке, что все ее маневры заранее просчитаны, меры будут применены незамедлительно, и дальнейшее сопротивление пойдет курам на смех. Адам мог только годиться собой, что сумел весьма доходчиво продемонстрировать, насколько порой хрупко и иллюзорно понятие свободы, включая свободу выбора, желаний и поступков. Ирония была лишь в том, что и сам Адам попался на эту удочку. Пусть превосходство в силе всегда остается на его стороне, но на этом все. Иную крайность ему не преодолеть, и превосходство разума над телом еще никто не отменял. Непреодолимая сила столкнулась с неподвижным предметом, где одна крайность переходит в другую, где уже сам Адам ограничен в свободе действий, а ограничителями выступали его собственное эго, моральные устои, именуемый семенной честью, и еще никем непревзойденный в этом мире снобизм. – Через дверь, – опередил он ее вопрос, надежно закрепив полотенце на девушке. – Боишься? – высмеивал ее нежданный гость. «Выбрось каку», – частенько он говорил младшему брату, вот только сам сейчас выбрасывать ее очень не хотел, пока не наиграется ей вдоволь. – Темнота страшит нас только тем, что в ней скрывается, – «кака» же, ни капли не струхнув, гордо высказалась и пугаться более не собиралась, но не успела прикусить язык, прежде чем ответить, хоть никогда такого не было и вот опять. Глупо ожидать иного от Эванс, которой и с голой задницей лишь бы пофилософствовать на тему морали, чаще всего имевшую сероватый оттенок, как и сама Эванс. Сейчас бы ей стоило испугаться, а она только расслабилась в чужих руках. В его руках. Привычное: «Блеф», проскользнувшее серой мышью в мыслях, подбивало Ларссона усилить напор, чтобы выяснить, в конце концов, что же окажется сильнее: непреодолимая сила или неподвижный предмет. Ни секунды не веря ни в ее блеянье, ни в ее блеф, ни в свой промах, ведь ранее оного не случалось, а сейчас случается снова, Адам надавливает, желая услышать очевидное: – И тебе не страшно? – немного удивленно спросил он, зарываясь носом в еще влажные после душа волосы девушки. Втянул носом воздух, желая учуять только одно, но сразу многое: испуг, страх, панику. – Сложный вопрос, – невысказанное отрицание никак не согласие, и Эванс уже представляет, как он закатывает глаза, услышав ответ. Неподвижный предмет снова устоял перед лобовой атакой непреодолимый силы, рассекая направленный ею поток на сомнения и ликования. Не с тем игроком Адам, вечно ударявший прямо и в лоб, затеял игру на сером поле, где противник шнырял в любую сторону, словно мышь. Тихо, неслышно, незаметно, но при этом открыто, очевидно, с раздражающим шуршанием и негромким шкрябанием коготков. Она верит ему не больше чем он ей, то есть не верит вообще. Чего он ожидал? За последние несколько недель ничего между ними не изменилось, как и за семь лет их знакомства. Провокация в ответ на провокацию. Блеф в ответ на блеф. Он думал, что она так прямо выложит ему все на духу? Изольет душу и поплачется в жилетку? Растает от его внимания и лужицей стечет к ногам? Глупо, Адам, очень глупо. Ему должно быть достаточно того, что она не врала. Так ведь это работает? Верно, Миа? Мужчина, прижимавший ее к стене, когда на ней одно только полотенце, под которым она, как говорила Мира, без никто, не пугал ее ни капли, а вот дальнейшее возможное, предполагаемое и логичное развитие событий – весьма. Как правильно себя вести с ним, и что с ним делать, она знала лишь по воспоминаниям десятилетней давности, когда был жив Джером, но и с ним, как в глупом интернет-мэме, так далеко они не заходили. Медленно подступавший страх возник не на пустом месте. Единственный ее опыт близости сложно было назвать позитивным, даже если не брать последствия во внимание. Постоянные же срывы мистера Тотальный Контроль с его желанием самоутревердиться за опыт можно вообще не считать. С Лорианом прошлый раз вроде бы прокатило, но тот был наклофелинен под завязку, и вообще вряд ли помнил о произошедшем с детальной точностью. С Адамом же этот номер не пройдет. Он будет забивать ее прямотой, а сложить два и два прямолинейный баран, скорее всего, не захочет. Ему, видите ли, не по статусу. Придется хитрить. Опять. Снова. Что ж, будет очень странно, если она попросит босса закрыть глаза и открыть рот, чтобы натолкать ему в глотку снотворного. Хотя учитывая, как просто Ларссонов взять «на понт», она может подбить его добровольно сожрать весь пузырек и попросить добавки, что было заготовлено на крайний случай. От ее слов руки мужчины на плечах напряглись и чуть ослабили хватку, отпуская. Адам уже решил, что зря поддался этому спонтанному порыву с целью успокоить расшатанные нервы и установить контроль над всеми в целом и Эванс в частности, но кто сказал ему, что будет просто, приди он сюда. Да и когда это с Эванс было просто? Он же всего лишь хотел убедиться, что все в порядке, что она сможет также беспрепятственно выполнять для него особые поручения в дальнейшем и недалеком будущем, руки-ноги целы, голова – по возможности. Ну, или немногим сильнее повреждена, чем было ранее. До кресла в Конгрессе рукой подать, осталось лишь сделать последний шаг, а потом можно будет ее отпустить. Он же ей обещал, а обещал, значит сделает. Верно, Адам? Вот только увидев мерзавку, выходившую из душа в одном полотенце, его планы кардинально поменялись. Он же не железный, в конце-то концов, и всего лишь человек. И если Лиаму можно не выбрасывать «каку», а обниматься с ней, как с родной, то чем он, собственно, хуже? Ничем. Адам не копия. Он оригинал, черт возьми! Плевать, что перед ним Эванс – серая мышь, которую брат тащит с собой везде, словно плюшевую игрушку. Внутренний и подконтрольный до этого момента зверь Адама, запертый в клетку из толстых прутьев «нельзя» и «не положено», поднял голову, переминаясь когтистыми лапами, и требовал охоты. Повел носом в пропахшей хлоркой квартире и уловил чужой страх. Ночью все мышки серы, и для Адама серость вообще не проблема, учитывая полное отсутствие света в комнате. Проблема для нее – ее проблема. Как Эванс сама заметила, теллур горит зеленым пламенем только в хлорной среде, в отличие от меди. Попробуй, найди десять отличий, когда прижата лицом к стенке и не можешь пошевелиться. Адаму не нужно много стараний, чтобы вспыхнуть. Азарт охоты, добыча поймана, обмани, обыграй, и та сама сдаться тебе на милость. Блеф в ответ на блеф, провокация в ответ на провокацию, подлог, выдаваемое желаемое за действительное, и как итог – ее проигрыш. На сером поле заканчиваются клетки, и мышеловка защелкивается с хлопком. Осталось совсем немного. Нужно только подтолкнуть… – Сказать ему? – игриво спросил он и продолжал вжимать ее в стену, подталкивая к краю, маня за собой в пропасть. – Может тогда будет страшно? – аспид сладко шипел ей на ухо, откашлявшись, делал голос похожим на другой – родной и обласканный слепым обожанием. Эванс затылком чувствовала, как он улыбается, смакует ее страх, перекатывает его на языке, пробует на вкус, и ему нравится. Зверь сорвался с цепи и вцепился в ее страх. Лобовую атаку она выдержит без труда, но сколько их еще будет? Методы Ларссона становились все изощреннее. Эскалация шла вверх по прямой, и блеф все больше походил на правду. Все было будто бы нереально и одновременно во плоти. Замешательство, вызванное иллюзией, предлагаемое желаемое и близко не похожее на действительность, но практически идентичное с ней. Попробуй, найди десять отличий, когда ты прижата подлогом к серой стенке правды. Что теперь из желаемого действительное, а что из действительного и есть желаемое? Как различить серое на сером поле? Никак. В темном-темном городе темной-темной ночью правда затерялась где-то посередине, так и не выбрав верного ответа, а был ли он, доподлинно неизвестно. Эванс была уверена, чтоб был, но раз сама не сможет его отыскать, то пусть на него отвечает сам Адам. Провокатор она или нет, в конце-то концов. Вовремя вспомнив, что ночью все мышки серы, пора было ответить блефом на блеф, проверив насколько в этом блефе оригинал изощреннее копии. Ларссон, словно читая ее мысли, продолжал надавливать, не сильно, но весьма ощутимо, и не о блоках в руках сейчас шла речь. – Лиаам, смотри, кто тут у нас, – мягко, так различимо и одновременно схоже с тоном самого Адама и брата, его голос извивавшейся змеей заползал ей голову, а змей-искуситель ликовал. Вот теперь проглатывай, Костлявая! Право выбора за ней. И либо все закончится прямо сейчас, либо она дает ему карт-бланш, а потом уже без претензий. Больше никаких невысказанных «да» и неозвученных «нет». Он же не Лиам, хоть вопрос идентичности стоял сейчас совсем в ином контексте. Непонятно, отчего Эванс замешкалась, когда оригинал очень умело сымитировал собственную бледную копию, и паранойя Адама выглянула из-за угла и посматривала на него с интересом. Дав ей время обдумать его слова, Адам сделал шаг и вплотную прижался к ней, чтобы девушка почувствовала кожей ткань его одежды. Он здесь на равных условиях, принимая ее как человека равного себе. Только сейчас. В порядке исключения. На нем никакого не такого уж и дешевого костюма. Он действительно пришел сюда, бесцеремонно нацепив маску простого смертного, что делал в исключительных случаях, но на этот раз больше для самого себя, чем для нее. Оставил право выбора за ней. Пусть сама решает, подчиниться ли человеку, которого так рьяно презирает или опять оттолкнуть, уперто стоя на своем. Этого же тоже никогда и в помине не было, и снова нате! Он и так сделал достаточно, чтобы пойти на компромисс с совестью и раздирающими внутренними противоречиями и больше не будет приходить из тумана, когда его не ждали, чтобы услышать в ответ проклятое тихо. Видимо, выбор был не из легких, и девушка в его руках молчала и не шевелилась, оставаясь прижатой к стене его руками. Осторожно, словно ступая по тонкому льду, по усыпанному граблями и противопехотными минами полю, он сделал первый шаг по направлению к гибели рассудка каждого из них, прижимаясь губами к голому плечу и тут же отпрянув назад, чтобы не получить перелом переносицы или укус в ответ. Вздрогнув от осторожного жеста и окончательно расслабившись, Эванс откинула голову ему на плечо и прижалась спиной к его широкой груди в ответ, откинувшись назад. Медленно, не менее осторожно, но и этого было достаточно, чтобы он воспринял это как предложение к действию. Вперед, глупый кролик! Ночью все мышки серы. Насколько же серы они для него, и как далеко он готов зайти, отвечая на ее блеф? А блеф ли? На этом месте ей стоило в панике дернуть стоп-кран, но в этот раз за нее это сделал Адам. – Я еще могу уйти. Сейчас. Только скажи, потом будет поздно, – шепча ей в ухо, он чуть сильнее сжал её плечи, и прижался губами к ее шее, вырывая у нее судорожный выдох. «Ставки сделаны, ставок больше нет», – голос Лиама звучит в головах обоих. Оба уже потеряли счет, сколько раз сблефовали и поддались на провокацию, и теперь, озираясь, стояли посреди серого поля и не знали, в какую сторону идти. Было бы логично пойти навстречу, минуя заволакивавший мысли дурман, но это точно не про них. Никто не отступит, и никто не выйдет из игры, пока не будет объявлен победитель. Еще никогда игра в поддавки не была такой долгой, что оба не заметили, как она все меньше напоминает игру. Выиграть же для каждого было делом чести, даже если эту честь ему придется измазать в грязи, а ей вымочить в медном купоросе. Адам заметил колебания противника и неожиданно сменил тактику с лобовой атаки на обход с флангов. Провел руками по голым плечам, убирая с них волосы и открывая доступ к шее, чувствовал каждый изгиб прижатого к нему в одном полотенце тела, вдыхал запах от ещё влажной после душа кожи и пьянел от картинок, подкидываемых воображением. Она была совсем маленькой и хрупкой по сравнению с ним, вот только Адам знал, насколько эта хрупкость обманчива. Знал и видел, на что она была способна, порой это приводило в ужас и… восхищение. Тонкие ниточки сплетенной ею сети, в которую он так опрометчиво угодил, на деле оказалась стальной проволокой, и накрепко поймали его в силки. Контролировать себя становилось сложнее, а Эванс, будто специально, не дергала стоп-кран, предоставляя это право ему. Демонстрировала свою обманчивую покорность, которой не было в ней ни унции. Казалось, она вся в его власти, осталось только решиться и подчиниться его Тотальному Контролю, перекладывая на него груз эмоциональных проблем. Напомнив, что окончательное решение в итоге за ней, он спросил, шепча и не отрывая губ от ее шеи: – Мне уйти? – и не сдвинулся, ожидая точного ответа. Убедив себя, что сам может вовремя уйти, если вдруг она передумает, он обнял ее и положил подбородок ей на плечо. – Наверное… – невнятно промямлила она, а Адам растянулся в улыбке губами, прижатыми к ее щеке. Невысказанное отрицание никак не согласие, но и этого достаточно для шага к победе. Чего он ожидал, это же Эванс. У нее на простой вопрос еще несколько и с подтекстом, а сложность каждого зависит от предполагаемого ответа. – Хорошо, – быстро поцеловав ее на прощание в висок, он нехотя отпустил ее плечи, проведя по ним в прощальном жесте. – Нет, – прозвучало почти решительно и осознанно, но… – Черт, я не знаю, это не самая моя сильная сторона, – и теперь он почти смеялся. Полная капитуляция. Разгром без аннексий и контрибуций. Победа. Правда в ответ на блеф, но для окончательного установления флага на побежденной территории, Адаму оставалось помнить, что ночью все мышки серы. Едва расслышав ее просьбу, он резко развернул ее лицом к себе, найдя в темноте ее губы своими, целуя, чтобы она замолчала, пока не сморозила что-то еще, что помешает им обоим перейти установленные ими границы. Его все еще удивляло, как человек без труда играющий человеческими жизнями, мог быть столь нерешительным, когда дело касалось близости, но учитывая, что у нее были плохие примеры, сложно было ее в этом обвинить. – Нужно срочно повысить квалификацию в данном вопросе, мисс Эванс, – рациональное всегда для нее в приоритете, и раз уж надо, так надо. Как отказать братьям нашим меньшим в получении нового для них бесценного опыта. За его словами последовал очень глубокий и грубый поцелуй. Не с целью напугать, а скорее, чтобы избежать аналогий с другой своей ипостасью, в которой он само совершенство без единого изъяна. Паранойя, давно поселившаяся у него в голове, сидела рядом на стульчике и болтала ногами, ожидая своего часа, пока мистер Тотальный Контроль никак не хотел признавать что он Адам Ларссон. Устанавливая полный контроль над Эванс, Адам очень упорно старался попутно контролировать еще и свои слова с действиями. Здесь и сейчас он непреодолимая сила, столкнувшаяся с ней – неподвижным предметом. Ему нет дела до чьих-то домыслов и слухов, до давно устоявшейся репутации, шедшей впереди него семимильными шагами. Сейчас он здесь, он рядом. Существует в одной реальности, времени и пространстве, хоть для него она все такой же пришелец с Нибиру, как и остальные жители этого богом забытого клочка земли, именуемого старым городом. Адам провел рукой по ее спине, бесцеремонно залезая под мокрую ткань, и чувствуя, как она выгнулась ему навстречу, ломая для себя последний барьер. Тянулась к его руке, шокируя, пугая, обескураживая. Он был уверен, что и сейчас она сбежит, крикнет: «Стой!», а никак ни примет его игру всерьез. В пору было искать подвох и думать, где тебя пытаются поиметь, когда ты пытаешься сделать то же самое. Вот только отчего-то все казалось таким правильным, верным с перекатывавшимся на языке горько-сладким циановым привкусом. Она сама притянула к себе его голову, зарываясь пальцами в мягкие волосы. В полной темноте она не видела их цвета, а будто чувствовала его на ощупь. Так похожий и не похожий на тот, к которому она привыкла, как и голос, который слышала. Он будто бы был совсем нереальным, если бы не существовал с ней рядом. В одном времени, реальности и пространстве налетал непреодолимой силой на нее, как на неподвижный предмет. Черт с ней с диалектикой. Одно не может существовать без другого. Непреодолимая сила без недвижимого предмета, зеленое море без базальтовых скал, ядовитые антимонитовые иглы без токсичного и твердого торбернита, справедливость без пристрастности, черное без белого, правда без блефа. Блефовать им обоим сейчас уже поздно, когда на «Slow-quick-quick-slow», сердце отстукивает знакомый ритм. Не рассчитав силу, обнимая ее, Адам выругался, побоявшись раздавить, а затем прижал девушку спиной к стене, когда полотенце опять начало незатейливый путь вниз по вертикали. Он оторвался от ее губ всего на секунду, чтобы приподнять ее над полом, как ему уже приходилось делать в пыльной и захламленной комнате, когда ее брат заявился в самый неподходящий и самый нужный момент. – Не передумала? – спросил он, пока еще держит себя и ее в руках, пока намокший кусок ткани разделяет их, пока все не зашло слишком далеко, вот только все рядом с ней слишком. Слишком хорошо, слишком сладко, и, черт возьми, слишком привычно. Пора это прекратить. Впасть в любую из возможных крайностей, но не стоять посередине, будто не зная, куда им двигаться на сером поле. – Уведомлю по почте, – и ее не менее грубый поцелуй в ответ, развязал ему руки и в прямом и переносном смысле. Вот он – карт-бланш от Костлявой, полный иммунитет от угрызений совести, зеленый свет на всех перекрестках. Не воспользовался бы им только полный идиот, и паранойе тут ловить уже нечего. Он отстраняется от нее, ловя злополучное полотенце, от которого в темноте все равно не было проку. И с сильным рывком кусок махровой ткани полетел в противоположный угол комнаты, врезаясь и двигая шторы. Звук его приземления перебила расстегиваемая молния куртки и шорох снимаемой одежды. Когда он снова обнял ее, грубо целуя, Эванс голой кожей почувствовала тонкую и мягкую ткань майки, под которой застыли стальные мышцы. Исследуя ранее недоступное, скрытое одеждой и от глаз, и от прикосновений, сложно было найти разницу между жесткой кожей куртки и напряженным прижатым к ней телом. Все, что скрывало под собой одеяние, а сейчас покров темноты, она могла почувствовать только на ощупь, и это было потрясающе. Стальные мышцы перекатывались под мягкой тканью, отвечая на каждое прикосновение сокращением, как на легкий укол при снятии судороги. Ей хотелось почувствовать его в непосредственной близости, опосредованной темной материей, сорвать с него последний кусок ткани и провести пальцами по голой горячей коже, по его широкой груди, по плечам. Сейчас с ним все было иначе. Ни страха, ни стеснения, только квинтэссенция собственных желаний, не порицаемая ни ей в отсутствие согласия, ни им в отсутствии ее как основных его предпочтений. Руки продолжили исследовать тело, которое она не могла видеть, перейдя ему на спину и спускаясь ниже, чтобы подделать край уже опостылевшей одежды и дотронуться до разгоряченной кожи, но… – Руки, – резко напомнил он ей, шепча в онемевшие от яростных поцелуев губы. – Простите, – и Эванс резко остановилась, отводя их в стороны. Адам поставил ее на пол и нехотя отстранился. Снова шорох одежды в темноте, и теперь к ней прижимается его горячее тело без какой-либо ткани и жестких молний. Миа не сдерживает стона при соприкосновении, как и он резкого выдоха над ее ухом. Пара секунд ушла, чтобы привыкнуть и отойти от шока, унять дрожь в обоих телах, передаваемую друг другу. Прижав ее ближе, теснее, не оставляя и капли пространства, мужчина просто замер от ощущений кожи прижатой к коже. Она поняла, чего он хотел. Это был голод по прикосновениям, по человеческому теплу, по ощущениям близости. Она знала это по себе и понимала, как никто другой. От его глубокого дыхания ей не оставалось воздуха, но она и не против была им поделиться. Одного дыхания им хватит на двоих, одного сердцебиения, одного желания. Здесь и сейчас в одной реальности, пространстве и времени они существуют, как единое целое, и не аннигиляция тому причина. Коснувшись его голых плеч одними лишь ногтями, не нарушая запрета, Миа осторожно вела ими вниз по спине, не царапая, только касаясь, и тихий сдавленный стон прозвучал ей в награду. «Смертница!» – взмолился Адам, чуть ли не застонав от удовольствия, и, обхватив ее рукой за талию, запускает другую руку во влажные волосы. Прижавшись к ней всем телом, Адам чувствует мягкость ее кожи, каждый ее дюйм пальцами, проводит по животу вверх к груди и аккуратно сжимает, получая такой же просящий стон в ответ, как его. – Он не узнает, – шепчет он ей в губы, – а потом я тебя отпущу… – не договаривая, когда в ответ его целуют, не менее страстно, как он целовал ее. – Обещаете? – с надеждой спросила она – та, что не обманет. Как в непреложном обете, в ее слове он не сомневался. Она не лжет. Никогда не лжет. Возможно, иногда себе, но точно не ему. – Обещаю, – сухо ответил он. Адам не замечал за собой честности подобной её, но отступать от победы, сказал бы «в сухую», да язык не повернется, хоть и изворачивается сейчас, как может, не отступит. Только не в миг, когда, наконец, вырвал победу зубами, прикусившими ее нижнюю губу со стоном обоих. Шутка ли, семилетняя война, в которой непреодолимая сила «Викингов» вырывает победу у «Друидов», наставивших вокруг себя очередной Стоунхендж. Адам сжал ее волосы в руке и откинул голову девушки назад, открывая доступ к шее, прильнул губами к тому месту, где бился ее пульс и прикусил нежную кожу, обозначив ее, как уже состоявшуюся добычу. Плевать. Зверь уже почуял пульс жертвы, бившийся во рту, и требовал крови. Как теперь ему отказать? Ночью все мышки серы, а в темноте и Эванс сойдет. Эванс никак не могла справиться с ремнем на его штанах, руки словно онемели от возбуждения и страха. Она уже намекала ему, что это не самая сильная ее сторона, но он, видимо, не понял, насколько обширен был пробел. Собравшись с духом, она расстегнула ремень и молнию, а затем осторожно двинулась костяшками пальцев от живота мужчины в джинсы, где еще могла прикасаться к нему раскрытой ладонью через натянутую ткань его белья. «С высоковольтным кабелем было бы проще», – с досадой прикинула она, по крайней мере, удар током её точно пугал не так сильно, как-то, к чему все шло. Она продолжила путь вниз и накрыла его рукой, осторожно надавливая, сжимая его и чувствуя жар в раскрытой ладони. От стона мужчины, вибрацией прошедшего по ней и расходившегося от губ на шее, Эванс все же прошибло током. Оторвав ее от стены, Адам перенес на кровать невесомое тело, неосторожно роняя и нависая над ним. Прижимать девушку к матрацу казалось многим безопасней перспективы впечатать ее в шершавую стену, а так хотелось прижаться плотнее, прикипеть намертво, влиться телом в тело, становясь единым целым. Его горячее дыхание опаляло кожу, когда горячие губы прижались к месту, где под ней бился пульс. Девушка протяжно застонала и сжала его в кольце своих ног, давя на поясницу. «Сама напросилась», – решился он, ловя в темноте ее губы с осевшим на них сбитым дыханием. Адам придвинулся ближе, но все еще осмотрительно медленно, чтобы не напугать или не спугнуть. И не встретив никакого сопротивления или протеста с ее стороны, со вздохом облегчения быстро стащил джинсы вместе с бельем до колен, плавно двигаясь ей на встречу. «Сейчас, еще немного, моя!» – ликовал он, сжимая тонкие пальцы своими, предвкушая оказаться в тесном обволакивающем жаре ее тела. Так жаль, что он не видел ее лица, не смог послать подальше свою паранойю, когда всё же обошёл собственную копию, и, заглянув в глубокие серые омуты, убедиться, что все сделал правильно. Он уже чувствовал жар ее тела. Его буквально затрясло от предвкушения оказаться в ней. Адам теснее прижимался, переплетая пальцы горячих ладоней и языки в неразомкнутых губах. Блеск антимонитовых игл перед глазами практически ослепил его. Выдохнув весь воздух из легких, он плавно двинулся ей навстречу, уже почти входя и замерев. – Стойте, – не крик с приказом, а шепот с просьбой, – пожалуйста. «Серьезно?» – скептически подумал Адам. «Вот прямо сейчас?» – он уже прикидывал, за какое место ее больнее укусить из-за экстренного торможения в шаге от цели и прислонился своим лбом к ее, тяжело дыша. Сдерживаться перед решающим толчком оказалось намного сложнее, чем ему казалось. Стискивая ее пальцы в своих до побелевших костяшек, он изо всех сил приказывал себе не шевелиться. «Да чтоб тебя, Эванс!» – едва не проорал он, резко выдохнув в ее плечо и сжав зубы на нежной коже. «Ненормальная», – подумал Адам, сморгнув цветные круги, плясавшие перед глазами, и не верил своим ушам, но просьбу девушки нехотя выполнил, замерев в шаге от желаемого, не двигаясь, едва касаясь, чувствуя ее под собой. Адам усердно гнал от себя мысль, что Эванс предпочла его копию оригиналу. «Черт с тобой, Эванс», – с досадой подумал он. – Я сделал что-то не так? – ожидаемо-расстроено вздохнул мужчина, успокаивая сердце, готовое выпрыгнуть из грудной клетки, проламывая ребра, а хватка его пальцев уже грозила перемолоть ее фаланги в муку. Не так-то просто было удержать себя уже во второй раз на последнем рывке, особенно, когда ты – это уже не ты, а, мать его, практически победитель в игре в поддавки. Он же не Лиам, в конце-то концов. Это ему все можно, даже когда самому Адаму Ларссону нельзя, и паранойя лишь снисходительно и обиженно хмыкнула. Что не говори, а психологическая травма серьезный барьер. Если сама Эванс не может его переступить, то он через нее переступать точно не станет. Возможно, страх близости последнее, что в ней осталось человеческого. Здесь и сейчас, в одной реальности, времени и пространстве она рядом с ним настоящая и живая. Боится, как свойственно людям, не доверяет, что вполне оправдано. Значит не все потеряно. Костлявая еще может вернуться и стать тем, кем была когда-то, если ей не мешать, а осторожно провести назад по волчьей тропе и показать, что людям можно доверять, хотя сам он в этом сильно сомневался.