– Прости, – шепнула она, и Лиаму показалось, что девушка шмыгнула носом, обнимая его в ответ. – За что ты просишь прощения? Ты ничего не сделала, – парень обнял ее и прижал к себе. Даже в этой огромной куртке Эванс казалась крохотной по сравнению с ним. – Шшшш, – успокаивая, прошипел он в ее волосы и погладил по ним. – Ничего. Совсем ничего, – всхлип подруги стал громче, и Ларссон почувствовал, как горячие капли падают ему на грудь. Они текли вниз к животу, щекоча и раздражая кожу, заставляя каждый волосок на теле встать дыбом от непонятных парнем ощущений. Смесь обиды за друга и заботы, желания помочь и утешить прогнали остатки недосмотренных снов из его головы. – Черт, – едва слышно выдохнул Лиам, ощутив дрожь возбуждения от ее тёплого дыхания на своей груди. Его немного дикая, но такая родная и милая девочка редко плакала. Почти никогда. Однажды – на его памяти, если быть точным. В тот раз она так и не сказала ему, что Эм больше не приедет к ней, потому что мертвые не ходят среди живых, как в тех фильмах, что они вместе смотрели по вечерам. Она вообще больше никогда не говорила о нем. Ни о нем, ни о ком-либо еще, кого когда-то потеряла. – Совсем ничего, – Лиам осторожно стер слезы с ее лица, прогоняя из памяти тот вечер, когда она вот так сидела и молчала. Теперь это долго будет сниться ему в кошмарах, лучше бы он снился кому-то другому. Дикая орхидея В офисе корпорации Larsson Industries после обеда стало непривычно тихо, а к концу рабочего дня создавалось впечатление, что половина работников просто напросто растворилась и исчезла со своих рабочих мест, оставляя этаж в полнейшей тишине. Банда Зеленых Змей навела шороху в городе недавним пожаром, и улицы Нордэма под вечер пустели, будто наступал комендантский час. Начальник управления Розински все еще не вышел с больничного, и его заместитель Броуди зашивался от навалившейся на него работы, которой с уходом Кристофера стало еще больше. Заместитель начальника уползал домой полуживой, не замечая никого вокруг. К вечеру в Управлении по сопровождению международных проектов не оставалось ни одной живой души. На пустом этаже в коридоре, ведущему к приемной офиса Розински, где самый нелюдимый сотрудник Larsson Industries просидел в излюбленной тишине весь рабочий день, раздались тяжелые шаги, и в дверь постучали очень знакомым стуком. – Входи, здесь никого, – оповестила Эванс стоявшего за дверью человека. После ее слов дверь со стеклянным окном в ней открылась, пропуская внутрь нежданного гостя. Человек, пришедший в пустой офис под вечер, прошел внутрь приемной, отчетливо ступая по полу размеренными шагами. – А если бы здесь кто-то был, то мне не стоило бы входить? – удивился Ларссон и закрыл за собой дверь с тихим щелчком замка. – Не думаю, что слухи о нашем близком с тобой общении пойдут на пользу твоей репутации, Ли, – поприветствовала она друга, махнув рукой. Эванс тщетно пыталась разгрести стол от поручений старшего брата Лиама и их босса по совместительству за сегодняшний день, прибывавших в геометрической прогрессии и возраставших по экспоненте, но в итоге сдалась и сложила все в одну стопку. – Моей репутации? – удивился Лиам и приподнял бровь. В серпентиновых глазах мелькнуло непонимание и что-то схожее с тем, что называется стыд, если таковой имелся у Лиама в диапазоне переживаемых им эмоций. – Сынам уважаемого семейства не пристало водиться с челядью из промышленного гетто, – пояснила девушка, строя баррикады из бумаг на противоположном от парня конце стола. – Говоришь, прямо как Адам, – с грустью ответил Лиам и подошел к столу. Его взгляд потух от услышанных слов, став при этом более глубоким и выразительным. – В чем-то он прав, Bro, – Эванс не видела смысла осуждать поведение своего босса. В кругах Ларссонов и им подобных снобизм являлся скорее нормой, чем отклонением от нее, той нормой, которую они впитывали с молоком матери. И не было совершенно никакого смысла осуждать их, коли родители воспитывают так своих детей из поколения в поколение. Моральные устои верхушки общества, выстроенные на стереотипах и предвзятом отношении к более низким социальным слоям, являлись непреложной истиной, прописными правилами и столпами власти сильных мира сего, что, собственно, являлось для них полностью оправданным. Эту систему нельзя было сломать, к ней можно было только приспособиться. Как бы ты ни ударялся о глухую стену из стереотипов и непонимания, пробиться сквозь нее ты все равно не сможешь. – Я совершенно иного мнения, – оскорбился Лиам, нахмурившись и спрятав руки в карманы пальто. Он хотел было ей возразить, вот только аргументов в пользу его точки зрения на памяти Лиама, ни то к счастью, ни то к сожалению, не встретилось. – Так-то да, – согласилась Эванс, расчистив угол стола, чтобы Лиам присел на него. – Вот только намного важнее мотивация твоего протеста, чем сам его факт, – продолжила она и согнала парня с края, протерев крышку стола от пыли рукавом, и только потом показала другу, что теперь можно садиться. – Вот сейчас было сложно, – Лиам поднял ладони в защитном жесте, а Эванс откинула голову назад, прикидывая, как проще объяснить свои витиеватые измышления уставшему другу. – Если ты действительно за свободу, равенство и братство, это, без сомнения, положительный момент и признак зрелости твоих суждений, Ли, – Эванс достала из ящика стола знакомую коробку для скрепок, поставив ее перед Ларссоном. – Но? – он буквально предчувствовал ее «но» и не ошибся. – Но вызвано ли это твоими, скажем так, личными мотивами, – Эванс кивнула на его ширинку, – либо ты просто настолько сильно хочешь идти вразрез с мнением и устоями твоей семьи, – Эванс достала сигареты и протянула одну парню, – открывает нам истинную картину проявления твоих столь благородных порывов. Он взял из ее руки сигарету и задумался над словами Эванс. – То есть, по-твоему, я либо пытаюсь доказать всем, что выбор партнера любого пола это норма, так как преследую личные интересы, что вполне логично, либо я – самодовольный козел, который трепет нервы брату и отцу, чисто по приколу, так сказать? – подытожил Лиамель и хотел уже было разозлиться на нее, накричать, сказать ей, что она не права, что все не так, как она говорит, но.… И это «но» опять повисло в воздухе. – Угу, – Эванс прикурила свою сигарету и протянула другу горевшую зажигалку с подрагивающим пламенем. – Так что появилось в начале, Ли, курица или яйцо? – выдохнула она вместе с сигаретным дымом, быстро заполнившим помещение. В офисе уже никого не было, так что переживать о нарушении трудовой дисциплины не было никакого смысла. Сигнал пожарной тревоги отключен, начальник в ближайшее время не явится, а к утру запах сигаретного дыма исчезнет так же, как и наваждения избалованного мажора якшаться с челядью. – Иных вариантов, я так понимаю, ты не рассматриваешь, – фыркнул Лиам и стряхнул пепел со своей сигареты в коробку для скрепок, заполненной уже больше пеплом и окурками, чем самим скрепками. – Я бы рада, Ли. Они потенциально возможны, и я не отрицаю их предполагаемого существования, – Эванс приложила руку к груди, подтверждая свою искренность. – Но, – зная, что будет в продолжение, прервал он ее. – Но, исходя из длительного анализа твоих поведенческих особенностей, они весьма маловероятны, – Эванс стряхнула пепел в коробку и развела руками. – Другими словами – третьего не дано, – от ее рассуждений Лиама накрыл экзистенциальный кризис. – И я либо форменный эгоист, либо инфантильный выродок, – озвучил он витавшие в воздухе слова, склонив голову и искоса поглядывая на подругу тягучим, как патока, взглядом темно-зеленых глаз. – Все мы не без греха, Ли, надо уметь это признавать, – без малейшего осуждения ответила она. – Так зачем ты пришел? – напомнила ему Эванс о цели визита, хотя сам Лиам уже сомневался, стоило ли ему сюда приходить. – Соскучился, – пробубнил он слова вперемешку с дымом, попавшим в глаза и заставившим сощуриться всего на миг, чтобы протереть уголки глаз. – Это-то понятно, – Эванс кивнула и уже набрала воздуха, когда Ларссон ее опередил. – Но, – передразнил он ее, выпуская оставшийся в легких дым через ноздри. – Но здесь мы возвращаемся к началу беседы, – хитро улыбаясь, ответила она Лиаму и затянулась, заставив уголек сигареты на мгновение вспыхнуть ярче. – Заткнись, а, – одернул ее Лиам, слегка повысив голос, – у меня сейчас башка лопнет от твоего психоанализа! Его уже порядком достали речи подруги о том, что есть два вида намерений: благие и истинные, о том, что он выдает желаемое за действительное, что порой приходиться брать на себя ответственность за свои поступки, что: «Лиам, ты меня совсем не слушаешь, черт возьми, я же тебе сказала – сворачивай направо!», и о том, что у всех Ларссонов врожденный топографический кретинизм и близорукость. Для единственного человека в семье, лишенного дефектов зрения, последнее было особенно обидным, но и на это мерзавка находила убойный аргумент под названием «время». «Нужно просто подождать», – пела она медовым голосом, кивая на Адама в контактных линзах. – Ладно, спрошу на своем родном плебейском диалекте, – смилостивилась она над другом, который неожиданно стал принимать все чересчур близко к сердцу, но подкалывать не перестала. «Нечего его баловать», – прикинула девушка, исходя из того, что к хорошему быстро привыкают. – Че надо? – с ужасным гоповским акцентом ребят из подворотни, спросила Эванс. Лиам просиял от окончания ее занудных речей, вгонявших в депрессию любого адекватного человека. Молодой человек расправил плечи и гордо поднял голову, собираясь сообщить подруге нечто важное, и выдал: – На пати со мной двинешь, бейба? – Ларссон быстро подхватил знакомый мотив, подпевая подруге в той же тональности. – Четче фарцуй, я ни бельмеса, – удивленно уставилась на него девушка, которая никак не могла понять причину его визита. С одной стороны факт того, что Лиам опять зовет провести время вместе, казался крайне странным, с другой – форма преподнесения так же заставляла насторожиться и искать подводные камни. – Ясно… – Лиам подвис, правильно подбирая следующие слова, дававшиеся ему с трудом. – Ван мэн замутил вписку на хате с четкими, прости, не знаю, как это на вашем… малявами? – на последнем слове у Лиама вырвался смешок, испортивший всю серьезность момента. – И я тащусь, если моя чика бросит там со мной свои мослы, – едва закончил он предложение и улыбнулся голливудской улыбкой, послав к чертям серьезные щи, с которыми начинал свою речь. – Зовешь меня на ежегодный благотворительный прием в нордэмскую галерею искусств в качестве своей пары? – ошарашено спросила его Эванс, вдохнув дым так глубоко, что в горле защипало. – Тебя чё, после пожара еще не отпустило? – закашлялась девушка. – Знатно тебя торкнуло, – она подавилась дымом, поняв, что друг пытался у нее спросить. – В Санспринге походу сгорело конопляное поле! – только и смогла рассудить девушка, найдя единственное логичное объяснение вопросу Ларссона. – Пойдешь, что ль? – заискивающе спросил Лиам и кивнул. – Сорян, Bro, я сливаюсь, – Эванс развела руками. – Ли, Мира попросила ей помочь, а я ей торчу, – извиняющимся тоном ответила подруга, еще не полностью поменяв раскладку на человеческий английский. – За печеньку? – с пониманием спросил Ларссон. – Ды да, блин, – кивнула девушка в ответ, и виновато улыбнулась, заметив расстройство на лице друга, обессилено опустившим голову. – Эванс, – осторожно спросил он после недолгого молчания, решив, что сейчас самое подходящее время для задушевных бесед: в офисе тишина, охрана, на всякий случай, неподалеку, в отличие от Гектора, которого она опять может натравить на хозяина. – Слушай, это, конечно, не мое дело, – задумчиво протянул он, отведя взгляд в окно. – Но? – настал черед Эванс передразнивать его, на что Ларссон вернул ей гаденькую улыбочку. – Но у тебя есть кто-то? – его голос дрогнул, и по лицу пробежала тень беспокойства. – В смысле? – недоуменно переспросила девушка, затушив сигарету в коробку и спрятав ту под стол. – Ну, там, парень, девушка, существо или особь твоего вида, занимающее в вашей популяции статус партнера? – Ларссон быстро переключился с деликатного разговора и начал откровенно подкалывать подругу в своей обычной манере. Вот только его взгляд оставался серьезным и сосредоточенным, внимательно следившим за каждым изменением мимики на ее лице. – Не твое дело, говнюк, – возмутилась Эванс и решила не облегчать ему задачу, так запросто удовлетворив его любопытство. – Значит, кто-то есть, да? – глаза Ларссона, в глубине которых зажегся озорной огонек, расширились от удивления. Он спрыгнул со стола и навис над ней, поставив руки по обе стороны от нее на подлокотники офисного кресла. – Все-то тебе надо знать, – стушевалась девушка. – Отвали, – Эванс не собиралась сдаваться, едва смутившись от расспросов друга, что случилось с ней впервые, кажется, за… в принципе впервые. – Не хочу объяснять Ники, почему маму нашли в канаве, мышка, – Лиам затянул знакомую изъезженную песню, заслышав которую, девушка запрокинула голову к потолку и опустила плечи. – Ох, Ли, отвали, нет у меня никого, – Эванс отвернулась и оттолкнула неугомонного парня подальше от себя. – Я еще не нашла, как ты выразился, существо, – она нарисовала кавычки в воздухе, – своего вида, чтобы составить с ним партнерские отношения, – закончила Эванс, отъезжая на кресле подальше от любопытного поганца. – Вреееешь, я же вижу, что врееешь, – Лиам продолжал наступать вслед отъезжающему креслу. Он склонился перед ней, пытаясь заглянуть в лицо подруге, на котором отчетливо проступило смущение. «Очень интересно», – Ларссон оказался заинтригован. Эванс могла обдурить кого угодно, но только не его. Даже после того, как она слезла с таблеток, которыми они с Крисом ее прикармливали, в поведении девушки произошли изменения. Миа вела себя иначе, говорила иначе, приходила к тем выводам, которые раньше для нее были несвойственны из-за неспособности размышлений в плоскостях гендерных взаимоотношений. Но как бы Ларссон пристально не следил, как бы он не шпионил и не наблюдал, никого поблизости, кроме Упоротого Лиса, рядом с ней не заметил. В Уэсте же Ларссон был уверен, чуть ли ни как в самом себе. Лис, конечно, тот еще бабник и не пропускал мимо себя ни одной юбки, но спать с подругой Миры – было табу даже для него. – Отвали, – огрызнулась Эванс, отказываясь объясняться и раскрывать ему душу. Лиам был ее лучшим другом, прошедший с ней треть всей жизни и множество неоднозначных ситуаций, но даже ему она не могла рассказать всего. Как объяснить очень ревнивому, капризному, избалованному мальчишке, что ты находишься в весьма неоднозначных взаимоотношениях с его старшим братом, который и является причиной всех комплексов Лиама, и при этом испытываешь нечто сродни симпатии к саму мелкому говнюку. Это уже не забавное, а порой немного милое чудачество, а конкретный такой сдвиг «по фазе», признаваться в котором она не хотела и самой себе, не то, что еще кому-то.