— Воспользоваться хотел? — Её трясёт. То ли от ужаса, то ли от ярости не разобрать. — Так давай. Пользуйся. Раз можешь. Резко и зло она сдёргивает с себя кофту, бросает её назад. Сдувает с лица волосы. Упирается в сиденье над моими плечами. Тяжело дышит, отчаянно смотрит, кусает губы. — Давай же! Тишина парковки, в которой только наше смешанное дыхание, оглушает. Нежность кожи обжигает. Взгляд распаляет и так дикое желание. И мне действительно ничего не мешает её взять. Прямо сейчас, на идиотской парковке идиотского торгового центра. После идиотских примерок и кретинского платья. И ноет уже не только в паху. Ноет везде. Боже, за что этот писец-то в моей жизни? Рвано выдыхаю. Сильнее сжимаю пальцы на её бёдрах. До синяков, но здесь и сейчас по-другому невозможно. Сдержаться невозможно. Вжимаю её ближе, в себя. В пах, где давно уже просятся другие развлечения. Прикрываю глаза, вдох сквозь зубы. И Мышка дёргается, наверно, испуганно. Только у меня от этого — звёздочки и страшное желание завалить её прямо здесь. И плевать на всю чушь, имя которой принципы. Как будто они меня когда-то останавливали. И мои ладони скользят выше, по охрененно нежной коже. Сильно, не давая ей вырваться. Поднимают резинку белья, забираются дальше. А закрытые глаза только усиливают и так не в меру коматозные ощущения. — Нет, — а вот и Мышкина адекватность проснулась. — Нет, я… Кот. Я не… Костя! Отчаяние в голосе это, конечно, бальзам на раны, но пора прекращать спектакль. Открыв глаза, встречаюсь с жалобным взглядом. На грани слёз. Переворачивающим на хрен всё, что осталось от моей души. — Пожалуйста. Обречённый, без надежды на спасения, шёпот. Руки, обхватившие за плечи. И опущенная голова несопротивляющейся Мышки. Гадство. Подхватив за талию, бросаю её на пассажирское. Пока она выпутывает длинные ноги из коробки передач, хватаю кофту и не глядя отправляю туда же. Сволочизм, мать вашу. С силой тру лицо, пытаясь вернуться в себя. Ладони всё ещё горят от гладкости её кожи. Пах болезненно тянет, но не обломится ни ему, ни мне. На хрен такие приключения. Вдох, выдох. Скотство. — Адрес, — хрипло. Мотор заводится со второго раза, первый я попадаю мимо кнопки. Выдыхаю, держа руль. — Проспект Винницкого, 15, — едва слышно. Шёпот, блин? Серьёзно? Это вместо извинений, «Я случайно» и «Больше так не буду»? Обиженно взвизгивают шины. С парковки я вылетаю не глядя. Подрезаю два ряда под истошные клаксоны. Но ни черта не слышу, всё ещё летая в тех запредельных ощущениях. В тяжести её тела на мне. В полных эмоциями глазах. Во всей этой её вспышке, которая обернулась форменным издевательством. К Мышке не поворачиваюсь из принципа. Хватит. Вот так зависать на ней — хреновый вариант по всем статьям. Ага, сколько я это уже говорил? С момента знакомства каждые пару часов, вот только толку ноль. Проспект Винницкого выныривает внезапно. Казалось, ехать ещё и ехать, а он уже вот. Встречает рядами серых девяти и шестнадцатиэтажек. Угрожает облупившимися пятиэтажками и развалюхами в два этажа. Без интереса глядя вперёд, я останавливаюсь на красный. Компания школьников с завистью сверлят машину взглядами. — Я здесь выйду, — сдавленно заявляет эта смертница, пытаясь открыть дверь прямо на дорогу. Совсем крыша поехала? Хорошо хоть после её финта я с психа заблокировал все двери. — Открой! — злое. О, мы вернулись к началу. Не собираясь отвечать, трогаюсь с места. Наговорились уже. Так, что эмоций хватанули по самую крышечку. И если ей мало, то мне лет на десять хватит. — Воскресенский! — И кулаком в плечо. Но про её кулаки мы уже всё выяснили. А вот сдерживать эмоции ей жизненно необходимо, иначе никакое курьерство не спасёт. Влетит в Звягинцева и в свои прошлые проблемы со всего максималистского разбега. Одиннадцатый дом, тринадцатый и, наконец, пятнадцатый. Пятиэтажка, но на фоне остальных ухоженная. Краска на стенах не облупилась, на балконах, сплошь затянутых пластиком, никто не сушит бельё. Всё чинно и почти современно. Хмыкнув, заезжаю во двор. С соседнего сидения теперь даже возмущённого сопения не слышно. Ок, номер квартиры она не сказала, так что тормозим прямо здесь. Останавливаюсь прямо посередине узкой подъездной дороги, которая тянется вдоль всего дома. Дома, где у подъездов разбиты мини-огороды и клумбы — месяца через два здесь должно быть море зелени — а за нами следят горстка пенсионерок у ближайшего подъезда. — Мы договорились? — встречаюсь с её беспокойным взглядом. — Да! — Мышка дёргает дверь, но она всё ещё заперта. — Ты уверена? — Да иди ты, Воскресенский, — рычит Майя. Затравленно оглядывается на пенсионерок, которые внимательно наблюдают за нами. — Ну, что ещё? Я же сказала, что всё сделаю. — Ты не сказала, Мышка, ты сделала, — тоже с рыком. — Так уверена? — Уверена! Завтра в девять. — Снова дёргает дверь. — Да открой ты её уже! — В восемь тридцать. — Откидываюсь на кресло, даже не думая её отпускать. — Мышка, у тебя как, вообще, с памятью? Порядок? Или мне ещё куда-нибудь продублировать инструкции? — Слушай… — Резко развернувшись, Майя дёргается в мою сторону, но тормозит в последний момент. Прикрывает глаза. Выдыхает. — Я не хочу к отцу, понятно. Не-хо-чу. И я знаю, что ты выполнишь все свои угрозы, если что-то пойдёт не так. Поэтому в моих же интересах сделать всё правильно. И с первого раза, — мрачно добавляет она после паузы. — Почему с первого? — Становится интересно. — Да чтоб твою рожу больше не видеть! — выплёвывает она и, в последний момент спрыгнув на ноги, выпадает на дорогу, — за мгновение до я нажал на кнопку разблокировки. — Кот! Пенсионерки подаются вперёд все и разом. Майя, зло раздувая ноздри, затыкается и просто смотрит. Уничижающим, по её мнению, взглядом. А мне смешно. Хмыкнув, беру рюкзак с заднего сиденья и бросаю в неё. Мышка ловит своё имущество и крепко прижимает к животу. — Жду тебя завтра в офисе. — Даже она должна понять, что в моём офисе и уже после работы у Звягинцева. — Не разочаруй меня. По взгляду вижу, что Мышка с удовольствием прикопала бы меня под ближайшей клумбой со всеми моими разочарованиями. — О, Маечка, — выступает вдруг одна из пенсионерок, — а мы думали, куда ты пропала… Стаська всё одна, да одна. А ты вон оно с кем, — многозначительно замолкает она. — Это по работе, баб Надь. — Мышка улыбается, но дверью хлопает с такой силой, что дребезжат стёкла. З-зараза. Она продолжает что-то зачёсывать пенсионеркам, которые кивают в такт. А я сдаю назад. Стася, значит?