– Наверняка. – Мне нужен этот снимок. – Ну-у-у-у… – Я выяснила, что все автографы Лектера разделены на две части: одна – написана чернилами, до того, как он попал в тюрьму, а вторая – крайоновыми карандашами и фломастерами, уже в спецбольнице. Написанные крайоном и фломастером стоят дороже, но, думаю, вы это знаете. Барни, я полагаю, что все эти вещи у вас и что вы намереваетесь продавать их по частям любителям автографов в течение многих лет. Барни пожал плечами и ничего не ответил. – Думаю, что вы ждете, когда он снова станет "горячей" темой. Зачем вам это, Барни? – Хочу успеть увидеть все картины Вермеера, какие есть на свете. – Мне, видимо, нет смысла спрашивать, кто именно познакомил вас с Вермеером? – Мы по ночам говорили о многих вещах. – А вы говорили о том, чем он хотел бы заниматься, если бы оказался на свободе? – Нет. Доктор Лектер не интересовался гипотетическими вопросами. Он не верит ни в силлогизмы, ни в синтез, ни в абсолютные истины. – А во что он верит? – В Хаос. Да в него вовсе и не надо верить. Он самоочевиден. Старлинг на секунду захотелось быть снисходительной к Барни. – Вы говорите так, словно сами в него верите, – сказала она. – В то же время ваша работа в Балтиморской спецбольнице заключалась как раз в поддержании порядка. Вы были старшим санитаром, ответственным за порядок. И вы, и я, мы оба занимаемся поддержанием порядка. От вас доктор Лектер не сумел убежать. – Я вам это уже объяснял. – Потому что вы всегда были начеку. Хотя и в определенном смысле относились друг к другу по-братски. – Ничего подобного, – возразил Барни. – Он ни к кому не относится как к брату. Мы просто обсуждали вопросы, которыми оба интересовались. По крайней мере, это были вещи, интересные для меня, я тогда впервые о них узнавал. – Доктор Лектер никогда не издевался над вами за то, что вы чего-то не знаете? – Нет. А над вами? – Тоже нет. – Она ответила утвердительно, чтобы не задевать чувства Барни, поскольку впервые вдруг осознала, что в насмешках этого чудовища на самом деле скрывались комплименты в ее адрес. – Он мог бы вдоволь поиздеваться надо мною, если б захотел. Так вам известно, где его вещи, Барни? – А мне будет вознаграждение за то, что я их нашел? Старлинг сложила салфетку и засунула ее под тарелку. – Вознаграждением будет уже то, что я не стану предъявлять вам обвинение в препятствовании правосудию. Помните, я ведь тогда закрыла глаза, когда вы поставили мне подслушку, в спецбольнице. – Это был "жучок" покойного доктора Чилтона. – Покойного? Откуда вам известно, что он покойный? – Ну, он ведь уже семь лет, как оставил нас в покое, – ответил Барни. – Не думаю, что мы его еще увидим. Позвольте узнать, какие именно вещи вас устроят, специальный агент Старлинг? – Я хочу посмотреть его рентгеновский снимок. Мне нужен его рентгеновский снимок. Если остались книги доктора Лектера, я хочу их видеть. – Предположим, мы нашли эти вещи. Что с ними будет потом? – Ну, сказать по правде, я не знаю. Федеральный прокурор может конфисковать все материалы как вещественные доказательства в расследовании его побега. Тогда они будут плесневеть у него на складе громоздких вещдоков. Если я просмотрю все и не обнаружу ничего полезного в книгах и заявлю об этом официально, вы можете потом сказать, что доктор Лектер вам их подарил. Он in absentia уже семь лет пребывает, так что вы можете воспользоваться своим гражданским правом. Насколько известно, у него нет родственников. Я бы даже могла рекомендовать, чтобы все не имеющие для следствия никакого значения материалы были переданы вам. Вам следует, однако, знать, что мои рекомендации на тотемном столбе нашей иерархии висят не слишком высоко… Рентгенограмму вы, по всей вероятности, обратно не получите, и медицинскую карту тоже, поскольку они принадлежали не ему и он не имел права их дарить. – А если я скажу, что у меня этих вещей нет? – Тогда все материалы, связанные с Лектером, будет практически невозможно продать, поскольку мы опубликуем по ним специальный бюллетень и сообщим всем торговцам, что будем конфисковывать все подобные материалы и преследовать за их приобретение и хранение. Кроме того, я добьюсь ордера на обыск и изъятие материалов из вашего жилища. – Ну, да, вы ведь теперь знаете, где мое жилище. Или надо говорить "жилье"? – Понятия не имею. Могу только сказать, что если вы сдадите эти материалы, у вас не будет никаких неприятностей из-за того, что вы их забрали себе, принимая во внимание то, что с ними могло бы произойти, если бы вы их оставили там, где они были. Что же касается того, получите ли вы их назад, то тут я ничего обещать не могу. – Старлинг порылась в сумочке, чтобы сделать паузу. – Знаете, Барни, мне кажется, вы не стали заниматься получением более высокого медицинского образования, видимо, потому, что не смогли бы получить соответствующее удостоверение. Может быть, за вами где-нибудь числится "задок". Так, да? Сами ведь знаете, я никогда не проверяла вас на криминальное прошлое, на наличие арестов и судимостей. – Нет, вы только проверили мою налоговую декларацию и анкету на работе. Я тронут. – Если за вами есть "задок", то окружной прокурор этого района может на вас накапать, и вас сотрут в порошок. Барни вытер тарелку кусочком тоста. – Вы вроде как закончили? Давайте, немного пройдемся. – Я тут видела Сэмми, помните, который потом занимал камеру Миггза? Он по-прежнему живет в ней, – сообщила ему Старлинг, когда они вышли на улицу. – Вот уж проклятое место! – Это точно. – Сэмми попал в какую-нибудь программу помощи? – Нет, просто живет там, во тьме. – Думаю, вам надо сообщить о нем куда следует. У него ведь жуткий диабет, он в любой момент помереть может. А вы знаете, за что доктор Лектер заставил Миггза проглотить собственный язык? – Кажется, знаю. – Он убил его за то, что он вас оскорбил. Вот такая вот замечательная штука. Только не надо переживать – он, наверное, все равно бы его прикончил. Они прошли мимо дома Барни и вышли к газону, где голубь все еще ходил кругами вокруг мертвого тела своей подружки. Барни вспугнул его, замахав руками. – Лети себе, – сказал он птице. – Хватит горевать. А то дождешься – кошка тебя слопает. Голубь, хлопая крыльями, улетел. Они не заметили, куда он сел. Барни поднял мертвую птицу. Ее гладкое тельце легко скользнуло в его карман. – Знаете, доктор Лектер однажды говорил со мной о вас. Так, немного. Может, это было в последний раз, когда мы с ним разговаривали. Или в один из последних разов. Это мне птица напомнила о том разговоре. Хотите знать, что он мне сказал? – Конечно, – сказала Старлинг. Съеденная пища слегка шевельнулась в желудке, но она не намерена была отступать. – Мы говорили об унаследованных стереотипах поведения. И он привел в пример генетические особенности размножения голубей. Есть такие голуби – они называются турманы. Они взлетают высоко в небо и начинают кувыркаться, словно падая на спину и переворачиваясь, и так до самой земли. Среди них есть "высокие" и "низкие". Так вот, нельзя скрещивать двух "высоких" турманов, потому что птенец из такого потомства будет кувыркаться до самой земли, пока не упадет и не разобьется. И вот что он сказал: "Офицер Старлинг – это "высокий" турман, Барни. Будем надеяться, что хоть один из ее родителей не был "высоким". Старлинг пришлось проглотить вставший в горле комок. – А что вы сделаете с этой птицей? – спросила она. – Ощиплю и съем, – ответил Барни. – Пошли ко мне, я отдам вам рентгеновский снимок и книги. Возвращаясь с длинным свертком к больнице, где она оставила свою машину, Старлинг услышала одинокий печальный крик птицы, пережившей свою подружку. Глава 13 Благодаря сочувствию одного сумасшедшего и навязчивой идее другого, у Старлинг теперь было то, что она всегда хотела заполучить – кабинет в одном из коридоров многоэтажного подземелья Отдела психологии поведения. Старлинг вовсе и не рассчитывала сразу попасть в элитный Отдел психологии поведения, когда закончила Академию ФБР, но верила, что сможет заслужить себе место в его штате. Она прекрасно знала, что сперва ей придется провести несколько лет на обычной оперативной работе. Старлинг хорошо выполняла оперативные задания, но плохо разбиралась в политических интригах внутри своей конторы, и ей понадобилось несколько лет, чтобы понять, что она никогда не попадет в Отдел психологии поведения, несмотря на то, что этого хочет сам начальник отдела, Джек Крофорд. Самая главная причина этого была ей неизвестна до тех пор, пока она, подобно тому, как астроном натыкается на "черную дыру", не наткнулась на Пола Крендлера, помощника Генерального Инспектора, и не поняла, какое влияние он имеет на тех, кто его окружает. Он так и не простил ей, что она раньше него вышла на серийного убийцу Джейма Гама, да и внимания прессы, которое ей принесло это дело, он простить ей не мог. Однажды дождливым зимним вечером Крендлер позвонил ей домой. Она подошла к телефону в купальном халате и пушистых тапках, мокрые волосы были завернуты в полотенце. Она всегда будет помнить, какое это было число, потому что как раз окончилась первая неделя операции "Буря в пустыне". Старлинг тогда исполняла функции технического агента и только что вернулась из Нью-Йорка, где меняла радиоприемник в лимузине, принадлежавшем миссии Ирака при ООН. Новый приемник был в точности такой же, как и прежний, исключая тот факт, что он транслировал все разговоры, которые велись в лимузине, прямо на висевший над головой спутник Департамента обороны. Выполнение этого задания вымотало ее, и она еще не успела толком прийти в себя. На какое-то мгновение у нее мелькнула идиотская мысль, что Крендлер звонит, чтобы сказать, как отлично она справилась с заданием. Она хорошо помнила, как в окно колотил дождь, и голос Крендлера в телефонной трубке – он слегка запинался, а по характерному шуму было понятно, что говорит он из бара. Он спросил, не хочет ли она встретиться. Он сказал, что мог бы через полчаса подъехать за ней. Он был женат.