От слов Натали в памяти всплыла картина из прошлого. Колесики-стабилизаторы сняты. Шлем застегнут. Маленькие светящиеся кроссовки Амелии стоят на педалях велосипеда. Уитни придерживает сиденье сзади. – Так, начинай крутить педали, – говорит Уитни. Амелия послушно следует указаниям, и Уитни бежит за ней, крепко держась за удлиненное розовое сиденье. Амелия изо всех сил вцепилась в белый руль, розово-желто-белая пластиковая бахрома на ручках развевается на ветру. Как только велосипед разогнался, Уитни говорит: – Все, Амелия, я отпускаю. – Не надо, мамочка! Я не смогу! Суббота, они катаются на пустынной парковке Американского речного колледжа. – Сможешь, – настаивает Уитни. – Просто не останавливайся, крути педали. Стоило Уитни слегка отпустить сиденье, как Амелия замедляет ход. – Нет-нет! Продолжай крутить. Все получится. Крути педали! Амелия прибавляет скорость. – Прекрасно, милая! Так держать! Видишь, ты двигаешься вперед! Уитни хлопает в ладоши, испытывая гордость за дочь, а та крутит педали и раскатывает по парковке, улыбаясь во весь рот. Неожиданно в дверь постучали. Натали улыбнулась. – Наверное, Брюс пришел. Уитни с трудом приподнялась, в ожидании глядя на дверь, пока Натали открывала. И едва сумела скрыть разочарование, увидев Брюса. В одной руке тот держал большую спортивную сумку, в другой – подушку. На нем была футболка с отпечатками ладоней и надписью «Наш папочка лучший», спортивные штаны, шлепанцы и бейсбольная кепка, слишком плотно сидевшая на голове. У Брюса был «отеческий» взгляд и неиссякаемый запас добродушных «отеческих» шуток – просто олицетворение заботливого отца. Уитни могла представить его лишь в роли родителя, а никак не мужчины, хотя Натали уверяла, что в юности он был весьма привлекательным. Натали быстро чмокнула его в щеку. Брюс замялся у двери, нерешительно глядя на Уитни. Она его понимала. Люди теряются и во время собственных кризисов, что уж говорить о чужих. Уитни, например, и сама не знала, как полагается вести себя на похоронах, и на траурной церемонии стояла неприкаянная, не зная, куда деть руки, бормоча соболезнования и всякие пустые банальности. – Заходи. – Стоя у дивана, Уитни махнула ему рукой, надеясь, что ее приветливость поможет ему преодолеть неловкость. Брюс прошел в комнату, бросил сумку на пол и передал Натали подушку. Затем подошел к Уитни и заключил ее в медвежьи объятия. – Как ты, малышка? Держишься? Его участие стало последней каплей. Слезы навернулись на глаза, горло сковал спазм. Часто моргая и тяжело дыша, Уитни отстранилась и провела рукой по лицу. – Я… мне нужно… – Уитни показала рукой в сторону коридора. – Буквально на пару минут. – Иди-иди, милая, мы подождем, – ласково ответила Натали. Проходя по коридору, она чувствовала их взгляды, словно прожигавшие дыру в спине. Уитни казалась себе неустойчивой башней Дженга, на которую водрузили последний, ставший роковым блок. Она давно привыкла к обвинениям в свой адрес. Недоверию. Подозрению. Выговорам. Со всем этим можно было справиться. Но то, что происходило сейчас, было выше ее сил. Зажав рот рукой, Уитни заглушила рыдания и, войдя в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь. – Мамочка, не плачь. – Большие глаза смотрели не мигая. – Вот тебе пластырь. Так будет лучше? Протянув руку, Амелия вложила пластырь в ладонь Уитни. Один из своих пластырей с диснеевскими принцессами. С Золушкой. Уитни смахнула слезу со щеки и всхлипнула. – На этот раз он не поможет, милая. – Все из-за папы, да? Прикусив губу, Уитни кивнула. – Мы больше не будем с ним жить? Наклонившись, она заправила прядь волос за ухо Амелии. – Не будем. Прости, любовь моя. Уже много лет они жили вдвоем с дочерью, без нее все теряло смысл. Амелию надо найти во что бы то ни стало! Чем дольше отсутствовала дочь, тем острее Уитни чувствовала, как рушится мир. Она глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот. Способ восстановить дыхание, как после бега. Вроде бы так успокаивают нервы, восстанавливают сердечный ритм… Сейчас не помогло. Над кроватью Уитни висела большая фотография, сделанная несколько лет назад. Они с Амелией улыбаются, прижавшись щеками. На них одинаковые белые свитера, особенно яркие на фоне зелени за спинами. В тот день они поплелись за фотографом в центр огромного поля у реки, чтобы найти идеальный фон. Небо было ярко-синим, температура воздуха – семьдесят градусов[3]. И пока фотограф делал снимки, Уитни, слушая журчание воды, благодарила небеса за ниспосланные ей радости от незамысловатой жизни и маленькой семьи. После фотосессии они с Амелией отправились ужинать в ресторан, потом в кафе-мороженое. А вернувшись домой, забрались на диван и смотрели по «Нетфликсу» какую-то романтическую комедию. Тогда ей бы и в голову не пришло, что Амелия может сбежать. Почему же внезапно все изменилось? Уитни отвернулась от снимка. Жалюзи были подняты, в черном небе висел светящийся полумесяц. Свежий воздух – вот что ей сейчас нужно. Пробежка позволит успокоиться, прочистит мозги. Быстро переодевшись в спортивный костюм, Уитни вернулась в гостиную. Натали удивленно распахнула глаза. – Куда это ты? – Немного пробегусь вокруг квартала. Уитни прошла мимо подруги с мужем к входной двери, мечтая ощутить ветер на своем лице, тротуар под своими подошвами. – Не поздновато? – Натали посмотрела в сторону окна и нахмурилась, сморщив лоб. – Нужно проветрить голову. – Уитни улыбнулась Брюсу, потянувшись к дверной ручке. – Оставайся здесь сколько захочешь, Брюс. – И бросила Натали: – Я скоро. – Лучше бы ты осталась. – Натали тоже улыбнулась, но ее глаза выдавали беспокойство, когда Уитни повернула ручку и вышла в коридор. Именно доктор Картер первым посоветовал Уитни заняться бегом. Он считал, что ей необходима какая-то разрядка. Нечто позитивное. И даже прочитал целую лекцию об эндорфинах и влиянии физических упражнений на мозг. Тогда Уитни посчитала все это вздором. Единственная причина, почему она стала бегать, заключалась в том, что ей хотелось немного похудеть. Дэн уверял ее, что она не толстая. И она ему верила. Да, крупная. С формами. Так говорила про нее мама. И все же хотелось похудеть. Поэтому она начала бегать. Доктор Картер оказался прав. Бег действительно помог. Укрепил ее умственно и физически. Помог ей почувствовать себя живой. Сильной. Когда Уитни бежала, она концентрировалась на своем дыхании, движениях ног, рук. Все остальное отходило на второй план, делалось малозначительным. Сегодняшним вечером она бежала по тротуару рядом с проносящимися мимо машинами, делая глубокие вдохи и выдохи через нос. Ноги сильно отталкивались от асфальта, руки двигались в такт, рассекая прохладный воздух. Голова постепенно освобождалась от дурных мыслей, словно змея от старой кожи. Резкий порыв ветра принес с собой запах хлорированной воды и теннисных мячей, обострив чувства. Впереди показались ворота спорткомплекса с бассейном. Уитни замедлила бег; достигнув ворот, обхватила их, прижалась лицом к решетке. Будто заключенная, выглядывающая наружу… Яркие огни освещали пустой бассейн, парковку и теннисные корты слева. Амелия не любила теннис. Возможно, потому, что для игры требовалось выйти из воды, а уж этого она совсем не хотела. Уитни смотрела на бассейн и представляла, как голова Амелии движется на волнах вверх-вниз, как ее руки гребут, и она плывет по дорожке к дальнему бортику. Затем она представила, как дочь лежит в шезлонге, мажет ноги белым защитным кремом и без умолку болтает, а ее высохшие на солнце волосы становятся жесткими как пакля. Одно из любимых воспоминаний Уитни – как она учила Амелию плавать. В то время родители Дэна жили неподалеку, в доме с собственным бассейном, и Амелия проводила у них много времени. Летом, когда ей исполнилось четыре, Уитни решила научить дочь плавать. После обеда они с Амелией отправлялись к свекрам, заходили в дом через заднюю дверь и часами играли в воде. Поначалу Амелия хныкала, умоляя дать ей нарукавники. И тогда Уитни догадалась оставить их дома. – Нарукавников нет, – повторяла она снова и снова. – Я их забыла. Амелии не нравилось, что мама держит ее на воде, а самостоятельно плавать она пока не могла; получалось лишь с нарукавниками. Но, преодолев первоначальный страх, она быстро поняла, что к чему. И вскоре уже пыталась отцепить свои пальчики от маминых, когда Уитни таскала Амелию туда-сюда по бассейну. – Мамочка, отпусти, – умоляла она. – Из-за тебя я не могу двигать руками. Пусти, я поплыву сама. Они потренировались еще немного. Уитни показала ей гребки. И Амелия оказалась права. Ну как делать гребки, когда держат за руки?.. Уитни решилась отпустить Амелию. Конечно, никуда она не ушла. Оставалась рядом на всякий случай. Однако Амелия в ней больше не нуждалась. Конечно, сначала немного побарахталась, набрала воды в нос. И все же добралась до другого бортика без посторонней помощи. В голове Уитни до сих пор звучали слова дочери: «Пусти меня, я поплыву сама».