Чайник засвистел, и Шарлотта поспешила загасить пламя и наполнить чашки. – С миссис Коллинз я все улажу. Комната внизу пустует после отъезда другой ее квартирантки в Брайтон две недели назад. Она берет семь и шесть в неделю. Вам это по карману? – Думаю, да, хотя денег у меня кот наплакал. Всего несколько фунтов, может, чуть больше. – Лилли подошла к чемодану, расстегнула его, заглянула внутрь. – Но у меня есть вот это. Дождь браслетов, ожерелий, сережек, колец и гребней хлынул из шарфа, в который она их завернула, и почти накрыл весь стол восхитительным набором золотой и платиновой филиграни, сверкающими драгоценными камнями и светящимися жемчужинами. – Подарки на день рождения, какие-то украшения, доставшиеся мне в наследство после смерти бабушки, один-два подарка от Эдварда… – Вы представляете себе цену этому, Лилли? Я не эксперт, но все это стоит, вероятно, сотни фунтов, даже тысячи. – Я знаю. Но я не могу оставить все это себе. Все это должно быть передано Принглам. Ведь это я виновата в их беде. – Не вы, Лилли. Ваши родители. Не забывайте об этом. В этом месте Шарлотта объявила приостановку серьезных разговоров по крайней мере до ужина. Лилли никогда не ела в такой неформальной обстановке: тарелка с сырными тостами стояла у нее на коленях, кружка чая расположилась у ее локтя, а ее пальцы блестели от масла. Даже в детской она и ее братья и сестры должны были сидеть абсолютно неподвижно, положив на колени салфетку, сжимая в руках приборы из стерлингового серебра. – Еще хотите? – спросила Шарлотта, доев третий тост. – Нет. Спасибо. Это было очень мило. Моя первая еда в качестве свободной и независимой женщины. – Вот и правильно. А теперь скажите-ка мне: каковы ваши дальнейшие планы? Какую бы работу вы хотели делать? – Я думала, что смогу найти место в ВДП или ТДЧПП. Если, конечно, мама не успела включить меня в черный список. – Вы могли бы устроиться шофером, – предложила Шарлотта. – Я на это надеюсь. Но я готова на все, если это пойдет на пользу Эдварду. Меня не волнует, если работа будет трудной. Если нужно, я и туалеты готова чистить. – А что вы собираетесь сообщить ему? Лилли и раньше слышала, как Шарлотта говорит целеустремленным тоном, абсолютно ровным и серьезным. – Я думаю – правду. Хотя у меня нет ни малейшего желания еще больше расстроить его, тем более когда он так далеко от дома. У него и без того забот хватает – не хочу добавлять ему лишние. – Да бога ради! Почему вы все время стремитесь завернуть его во что-нибудь мягонькое? – сказала Шарлотта, словно выплеснула в лицо Лилли ковш холодной воды. – Завернуть его?.. – Вы меня прекрасно понимаете. «Ах, бедный Эдвард, мы не должны его расстраивать. Как он это перенесет? Как он сможет выжить?» Он взрослый мужчина и сильнее, чем все вы думаете. Лилли не приходило в голову ни одного разумного возражения. В словах Шарлотты был резон. К Эдварду всегда относились как к золотому мальчику, его все обожали, холили, лелеяли, ему угождали все те, кто говорил, что любят его больше всего на свете, среди них была и она. Каким-то чудом такое всеобщее обожание не превратило его в идиота. – Лилли? – Да, Шарлотта. – Простите меня, пожалуйста. Мои слова очень некстати. – Вы все правильно сказали. Вы правы. И я скажу ему правду. Я напишу ему завтра. – А что капитан Фрейзер? Ему вы напишете? – Конечно. Хотя он, возможно, уже махнул на меня рукой – столько мне писал и ни слова не получал в ответ. – Я уверена, он поймет. И я очень сомневаюсь, что он потерял к вам интерес. – Что вы имеете в виду – «интерес»? Мы только друзья, не больше. – Вы уверены? Ваша мать больше не стоит между вами. Почему же не может быть «больше»? – Он относится ко мне как к сестре, только и всего. Я уверена. – Ну что ж, тогда пишите столько сестринских писем, сколько вам хочется. Только не пугайтесь, если он решит, что предпочел бы видеть в вас возлюбленную, а не сестру. – Шарлотта! – Подождите. Я готова биться об заклад: когда война закончится, он найдет дорожку к вашим дверям. – Я искренне думаю… – Шшшш. Я решила предложить тост. – Шарлотта подняла кружку с чаем и чокнулась ею о кружку Лилли. – За вашу новообретенную свободу. – За мою свободу. И за окончание войны. Пусть оно наступит скорее, чем мы представляем в наших надеждах. Часть вторая Это каким-то образом нужно преодолеть. Действовать, стараться изо всех сил, справедливо или нет, с ошибками или без, отказываясь от всех мыслей о своем «я», и прогонять из себя все страхи и тревоги. Капитан Джон А. Хейвард, Медицинский корпус Армии его величества – 9 – 51-й полевой лазарет Эр-сюр-ла-Лис, Франция Октябрь 1916 Робби стоял у операционной палатки. Его чуть покачивало, он пытался сориентироваться в тусклой предрассветной полутьме. Ему отчаянно хотелось спать. Он чуть ли не ощущал вкус того отдыха от крови, и плоти, и мучений других людей, который мог дать ему сон. Но скоро приедут санитарные машины с новыми ранеными, потом ему нужно будет проверить состояние постоперационных, в особенности тех, кто перенес операцию совсем недавно, и у него накопилась гора медицинских карточек, которые нужно заполнить, а к этому еще и официальная корреспонденция. И потому он потащил свое усталое тело в госпитальную палатку с ранеными, поздоровался со старшей медсестрой и ее помощницами и попытался сосредоточиться на их докладах о состоянии пациентов. За ночь умер всего один человек, санитар, который получил пулю в шею, когда пытался вытащить раненого с ничьей земли. Ему придется писать еще одно письмо скорбящей матери или жене. Еще одна потерянная жизнь. А ради чего? Он поспешил поступить в армейское медицинское подразделение добровольцем, когда в прошлом году были учреждены первые полевые лазареты для оказания полноценной помощи в промежутке между передовой и тыловыми госпиталями. Он ведь работал в приемном покое лондонской больницы, оказывал помощь жертвам столкновений авто, взрывов газа, поножовщины, рухнувших зданий, происшествий в порту и почти всех инфекционных заболеваний и недугов. Он воображал, что там видел худшее из того, что может случиться с человеком. Он ошибался. Он прибыл в 51-й ПЛ солнечным июньским утром 1915 года, вскоре после идиотского решения отправить светлой, ясной лунной ночью в разведку на ту сторону взвод канадцев. Все они были застрелены в течение нескольких минут. Когда он представился полковнику Льюису и старшей медсестре – оба они казались исключительно невозмутимыми, невзирая на неистовую активность вокруг них, – его проводили в операционную палатку, показали, где ему взять халат и облачиться в него и подвели к первому его полевому пациенту. Это был канадец, второй лейтенант, раненный осколком гранаты, и Робби потребовалась чуть ли не вечность, чтобы пробраться через разорванные кишки лейтенанта и найти рваный осколок металла, который проник в его брюшную полость. Потом Робби зашил все повреждения внутренностей. Каким-то чудом лейтенант не умер на операционном столе. Как только канадца унесли в постоперационную палатку, на стол перед Робби положили другого раненого. А потом третьего, четвертого, пятого. За двадцать часов через его руки прошли восемнадцать человек. В Лондоне он за неделю не делал столько операций. Когда раненые перестали поступать, ему дали передохнуть, но отдых продлился меньше одного дня, после чего приемная палатка снова наполнилась носилками с ранеными. Он никогда столько не работал и никогда так не уставал. Но его труды того стоили, он знал, что стоили. Здесь он нашел свое место, на котором мог сотворить больше всего добра. И потому он каждый день заканчивал с чувством, что мог бы дать урок Сизифу по части преодоления в себе неудовлетворенности. Этот вечер ничем не отличался от других. Прошел час, потом другой, а он все еще оставался в палатке с ранеными, старался как мог уменьшить кипу накопившихся бумаг, грозившую завалить его часть стола, который он делил с другими врачами. – Капитан Фрейзер? Он увидел полковника Льюиса, который пришел, вероятно, для того, чтобы спровадить его в кровать, хотя сам полковник проводил на ногах ничуть не меньше времени, чем Робби. – Да, сэр? – Когда у вас был отпуск в последний раз? – Не помню. Вроде в прошлом году. – Верно. И это значит, что вам давно уже пора немного отдохнуть. Я могу дать вам десять дней, начиная с двадцатого. – Но у нас и так не хватает рук, сэр… – К тому времени из отпуска вернется капитан Митчелл.