Я вижу, что слова Рейзора находят какой-то отклик у Дэя, зажигают свет в его глазах, поражающих меня своей яркостью. — Ради этого стоит умереть, — повторяет Дэй. Вроде и я должна чувствовать душевный подъем, но почему-то мысль о падении Республики вызывает у меня тошноту. Не знаю, может, дело в многолетней промывке мозгов, усиленном внедрении мысли о ценности Республики. Но ощущение не покидает меня, а вместе с ним я испытываю стыд и ненависть к самой себе. Все, к чему я привыкла, рушится на глазах. Дэй Врач молча врывается в помещение вскоре после полуночи. Она готовит меня. Рейзор перетаскивает стол из гостиной в одну из небольших спален, где в углу стоят коробки со всевозможными запасами — едой, гвоздями, скрепками, бутылками с водой. Чего тут только нет. Врач с Каэдэ застилают стол толстым пластиком. Меня привязывают к столу ремнями. Врач готовит металлические инструменты. Моя обнаженная нога кровоточит. Пока они занимаются своими делами, Джун стоит рядом и смотрит на врача так, словно одного ее взгляда достаточно, чтобы женщина не совершала ошибок. Я с нетерпением жду. Каждое мгновение приближает меня к встрече с Иденом. Стоит мне вспомнить слова Рейзора, как я чувствую воодушевление. Не знаю, наверно, стоило уже давно примкнуть к Патриотам. Тесс в качестве ассистента быстро исполняет поручения врача, а когда нечего делать, внимательно наблюдает за процессом. Ей удается избегать Джун. По лицу Тесс я вижу, что она чертовски нервничает, но ни одним словом себя не выдает. За обедом мы довольно легко болтали, она тогда сидела рядом на диване… но что-то между нами изменилось. Я пока не могу нащупать причину. Если бы я не был уверен в обратном, то решил бы, что Тесс в меня влюбилась. Но эта мысль настолько нелепа, что я быстро выкидываю ее из головы. Тесс практически моя сестренка, маленькая сирота из сектора Нима. Вот только она больше не маленькая. Теперь я отчетливо вижу взрослые черты на ее лице: детская припухлость спала, выделились высокие скулы, глаза стали не такие большие, какими я их помню. Не могу понять, почему я не замечал этих перемен прежде, а стоило расстаться на несколько недель — и все очевидно. Я, наверное, туп как пень. — Дыши, — говорит Джун. Она втягивает в себя воздух, словно демонстрируя, что от меня требуется. Я отвлекаюсь от мысли о Тесс и понимаю, что задерживал дыхание. — Не знаешь, сколько на это уйдет времени? — спрашиваю я Джун. Уловив напряжение в голосе, она успокаивающе похлопывает меня по руке, и я чувствую укол вины. Если бы не я, она сейчас уже была бы на пути в Колонии. — Несколько часов. Джун замолкает, а Рейзор отводит врача в сторону и передает ей деньги — сделка заключена. Тесс помогает хирургу вымыть руки, надеть перчатки и повязать на лицо маску, потом показывает мне большой палец. Джун снова смотрит на меня. — Почему ты не сказала, что встречалась с Президентом? — шепчу я. — Ты всегда говорила о нем как о совершенном незнакомце. — Он и есть совершенный незнакомец. — Джун делает паузу, словно тщательно выверяя слова. — Не видела смысла рассказывать — ты его не знаешь, а я не питаю к нему никаких чувств. Я вспоминаю наш поцелуй в ванной. Потом представляю себе портрет Президента и воображаю повзрослевшую Джун рядом с ним в роли принцепса Сената, за которую поручился богатейший человек Республики. А кто я такой? Грязный уличный хулиган с двумя республиканскими долларами в кармане. И еще надеюсь быть вместе, проведя с ней несколько недель. И потом, неужели я забыл, что Джун принадлежала к элите? Когда я искал еду в мусорных баках Лейка, она общалась на шикарных банкетах с людьми вроде нынешнего Президента. Я впервые думаю о ней как о человеке из высшего общества. Какой же я глупец — надо же было объясниться ей в любви! Словно она обычная девчонка с улицы и я могу надеяться на ответное чувство. Но она промолчала. Чего я так распереживался? Не стоит. Или стоит? Разве нет проблем поважнее? Ко мне подходит врач. Джун сжимает мою руку, я не хочу ее отпускать. Она из другого мира, но она бросила его ради меня. Иногда я принимаю ее поступок как должное, а иногда мучаюсь вопросом: как мне хватает совести сомневаться в ней, ведь она готова в огонь прыгнуть ради меня. Она легко могла меня бросить. Но не бросает. «Я сделала выбор», — сказала она. — Спасибо, — говорю я Джун. — Ничего, справлюсь. Джун несколько секунд смотрит на меня, потом целует в губы. — Все пройдет быстро — ты и моргнуть не успеешь. А потом будешь взбираться на дома и бегать по стенам быстрее прежнего. Она медлит мгновение, распрямляется, кивает хирургу и Тесс. А потом уходит. Я закрываю глаза и делаю прерывистый вдох, глядя на приближающегося врача. С моего угла зрения Тесс не видно вовсе. Не знаю уж, что мне предстоит вынести, но вряд ли будет больнее, чем при выстреле в ногу. Врач прикрывает мне рот влажной тряпочкой, и я соскальзываю в длинный темный туннель. Искорки. Воспоминания о чем-то далеком-далеком. В свете трех мигающих свечей мы с Джоном сидим за нашим маленьким столом в гостиной. Мне девять. Ему четырнадцать. Столик такой хилый, даже представить себе трудно — одна ножка подгнила, и мы каждый месяц, а то и чаще пытаемся продлить ей жизнь, забивая в нее все больше и больше отрезков картона. Перед Джоном лежит раскрытой толстая книга. Брови его сосредоточенно сведены. Он читает очередную строчку, спотыкается на двух словах, потом терпеливо переходит к дальнейшему тексту. — У тебя усталый вид, — говорю я. — Ложился бы лучше спать. Мама будет недовольна, если увидит, что ты еще не спишь. — Давай закончим страницу, — бормочет Джон, слушая меня вполуха. — Если, конечно, тебе не надо ложиться. От его слов я только сажусь прямее: — Я не устал. Мы снова склоняемся над книгой, и Джон зачитывает следующую строку. — В Денвере, — медленно произносит он, — после… завершения северной стены… Президент… официально… официально… — Оценил, — помогаю ему я. — Оценил случившееся… как преступление… — Джон замолкает на несколько секунд, потом трясет головой и вздыхает. — Против, — подсказываю я. Джон хмурится, глядя на страницу. — Ты уверен? Тут нужно другое слово. Ну да ладно. «Против государства войти в…» — Джон замолкает, откидывается на спинку стула и трет глаза. — Ты прав, Дэнни. Пожалуй, мне пора спать. — А что такое? — Буквы расплываются по странице. — Джон вздыхает и постукивает пальцами по бумаге. — У меня голова кружится. — Да ладно. Закончим строчку — и все. Я показываю, где он остановился, нахожу слово, которое вызвало у него затруднения. — В столицу, — читаю я. — Преступление против государства войти в столицу без предварительной военной зачистки. Джон чуть улыбается, слыша, как я без запинки читаю предложение. — Ты пройдешь Испытание без сучка без задоринки, — говорит он, когда я заканчиваю. — И Иден тоже. Если я еле протиснулся, то ты пройдешь на ура. У тебя есть голова на плечах, малыш. Я отмахиваюсь от его похвалы: — Средняя школа у меня не вызывает особых эмоций. — А хорошо бы вызывала. По крайней мере, у тебя будет шанс сделать карьеру. Если покажешь хорошие результаты, Республика даже может отправить тебя в военный колледж. Разве такая перспектива не вызывает эмоций? Вдруг раздается стук во входную дверь. Я вскакиваю. Джон усаживает меня на место. — Кто там? — кричит он. Стук становится громче, я даже закрываю уши руками, чтобы не слышать его. Из гостиной выходит мама со спящим Иденом на руках и спрашивает, что происходит. Джон делает шаг вперед, видимо собираясь открыть, но не успевает — она распахивается и внутрь врывается спецотряд вооруженных полицейских. Впереди стоит девушка с длинными темными волосами, схваченными сзади в хвостик, и золотым блеском в глазах. Ее зовут Джун. — Вы арестованы за убийство нашего блистательного Президента, — говорит она. Она поднимает пистолет и стреляет в Джона. Потом в маму. Я кричу во весь голос. Кричу так громко, что лопаются голосовые связки. Затем все погружается в черноту. Меня пронзает боль. Теперь мне десять. Я в лаборатории Центральной лос-анджелесской больницы, заперт вместе с другими. Сколько нас здесь, и не сосчитать. Все мы пристегнуты к каталкам, ослеплены ярким светом. Надо мной склоняются доктора в респираторах. Я прищуриваюсь. Почему они не дают мне уснуть? Свет такой яркий — я ощущаю… разум медленно влечет меня по затянутому туманом морю. Я вижу скальпели в их руках. Они вполголоса обмениваются кучей непонятных слов. Потом что-то холодное и металлическое впивается в мое колено, я чувствую, как выгибается моя спина, и пытаюсь закричать. Но не могу издать ни звука. Я хочу сказать, чтобы прекратили кромсать мне колено, но тут что-то пронзает затылок, и боль разгоняет все мысли. Поле зрения сужается до туннеля ослепительной белизны. Потом я открываю глаза и понимаю, что лежу в подвале. Здесь слишком жарко. Я жив по какой-то странной случайности. От боли в коленке я чуть не вою, но знаю: надо молчать. Вижу вокруг темные фигуры, большинство из них лежит бездвижно, а взрослые в больничных халатах ходят вокруг и осматривают их. Я тихо лежу с закрытыми глазами, оставив только узкие щелочки. Наконец люди выходят из помещения, и тогда я рывком вскакиваю на ноги, отрываю штанину, чтобы перетянуть кровоточащую ногу. Я бреду в темноте на ощупь, наконец добираюсь до двери, ковыляю по темной улочке. Потом выхожу на свет и вижу Джун — собранная и бесстрашная, она протягивает мне руку помощи. — Идем, — шепчет она, обнимая меня за талию. Я прижимаю ее к себе. — Ведь мы вместе? Ты и я? Мы выходим на дорогу, и госпиталь остается позади. У всех людей на улице светлые кудряшки Идена, сквозь которые просвечивают окровавленные прядки. Посреди каждой двери, мимо которой мы проходим, намалеван красный крест с черточкой. Это означает, что все местные жители поражены чумой, вызванной штаммом-мутантом. Мы идем и идем по улицам. Идем, кажется, уже несколько дней. Воздух плотный, как патока. Я ищу дом моей матери. Вдали виднеются сверкающие города Колоний, они манят меня, обещают лучший мир, лучшую жизнь. Я возьму туда с собой Джона, маму, Идена, и мы вырвемся из цепкой хватки Республики. Наконец мы подходим к дому моей матери, но, распахнув дверь, я вижу пустую гостиную. Мамы нет. Джон мертв. Его застрелили солдаты, вдруг вспоминаю я. Оглядываюсь, но Джун исчезла, я стою в дверях один. Нет, еще остался Иден. Он лежит в кровати. Когда я подхожу, он открывает глаза на звук моих шагов и протягивает ко мне руки. Но глаза у него не голубые. Они черные, потому что радужки кровоточат. Я медленно, очень медленно возвращаюсь из темноты. Основание шеи пульсирует — так случается, когда я отхожу от приступа головной боли. Я знаю, что видел сны, но запомнилось мне только не прошедшее еще до конца чувство страха, чего-то ужасного, прячущегося за запертой дверью. Под головой подушка. От руки тянется трубка, стелется по полу. Все передо мной как в тумане. Я пытаюсь его прогнать, но вижу лишь край кровати и ковер на полу. На нем сидит девушка. Ее голова покоится на постели. По крайней мере, мне кажется, что передо мной девушка. На миг в голову приходит мысль: Иден — Патриоты каким-то образом спасли его и доставили сюда. Фигура шевелится, и теперь я вижу: это Тесс. — Эй, — бормочу я; язык едва ворочается во рту. — Что происходит? Где Джун?