– А как же ваш новый титул? – спросила она. Он пожал плечами: – Что с ним такое? – Как что? Если вы не женитесь и не произведете на свет наследника, титул угаснет вместе с родом. Или перейдет к какому-нибудь противному кузену. В его глазах появились искорки смеха. Таким он ей нравился больше. – Откуда вы знаете, что все мои кузены противные? Ее лицо тоже озарила улыбка. – Все двоюродные, да еще претендующие на титул, бывают пренеприятные. Разве вы не знаете такого правила? – Ваши слова еще раз свидетельствуют о том, что вы досконально изучили мужчин, – с преувеличенным восхищением произнес он. Она победоносно взглянула на него. – А раньше вы мне не верили. Он снова сделался задумчивым, а спустя некоторое время спросил: – А оно того стоит? – Что именно? Саймон на мгновение отпустил ее руку и махнул в сторону толпы гостей: – Все это. Бесконечный парад тщеславия и честолюбия. Пребывание матери в роли сторожа за спиной. Дафна фыркнула: – Не думаю, что матушка пришла бы в восторг от такого сравнения. Да, думаю, оно того стоит, выражаясь вашим языком. Потому что все это называется жизнью. Она замолчала, и он подумал, что больше ничего не услышит в продолжение беседы, но она заговорила снова, глядя на него большими потемневшими глазами: – Я хочу мужа и детей. Мне кажется, что желание это не так уж глупо. Я четвертая в семье из восьмерых детей, почти ничего не знаю и не видела, кроме нашего дома, сестер, братьев, и не представляю существования вне их окружения. Саймон не сводил с нее глаз, а в голове звучал тревожный сигнал-предупреждение: ты хочешь ее, ты готов пойти на любую глупость, чтобы в конце концов овладеть ею, но ты не должен, не смеешь этого делать. Даже пытаться. Даже думать об этом. Не смеешь нарушать ее сердечный покой, разбивать хрупкие стены мира, в котором живет ее душа. Ведь тем самым ты и себя выведешь из равновесия, пускай призрачного, и не сможешь уже никогда обрести успокоения. Она, как все нормальные люди, хочет семью, детей, а ты… Ты даже думать об этом не желаешь! Тебе она нравится, приятно быть рядом с ней – как ни с кем раньше. Но ты не смеешь даже прикоснуться к этой женщине, ты обязан оставить ее для кого-то другого… – Что с вами? – негромко спросила она и улыбнулась. – Витаете в облаках? Он отвел взгляд. – Просто задумался над вашими словами. – Неужели они стоят того? – Вполне. Не могу припомнить, когда слышал последний раз такие простые, откровенные речи, полные глубокого смысла. – Вы мне льстите, ваша светлость. – Сейчас не надо иронии, мисс Бриджертон. Ведь хорошо, если человек знает, чего хочет. – А вы знаете? Как ей ответить? Как и у всех, были вещи, о которых он не мог, не хотел говорить ни с кем. Даже с самим собой. Но как легко беседовать с этой необычной девушкой, так непохожей на других из ее круга. Они ведь только-только познакомились, и разве может он позволить себе откровенность? В конце концов с явной неохотой он проговорил: – Еще в юности я сделал кое-какие выводы и дал себе клятвы… И пытаюсь их выполнять. Дафна не сумела скрыть любопытства, однако правила хорошего тона не позволяли ей быть чрезмерно настойчивой, и она ограничилась полушутливой фразой: – Ну вот, мы стали по-настоящему серьезными. А ведь единственное, что собирались выяснить, это кому из нас противнее на сегодняшнем балу. Вот это их и объединяет, подумал Саймон: протест против привычек и правил общества, которому они оба принадлежат. И в этот момент в его голове возникла странная, даже дикая идея. Однако такая занятная! И в то же время весьма рискованная, ведь она означала, что ему предстоит длительное время находиться в обществе этой девушки, в ее компании, испытывая при этом то, что он уже начал ощущать, но не имея права на осуществление своих желаний. Ох, это все дурацкий всплеск эмоций. Отзвук тех времен, когда он был почитаем в среде таких же юных шалопаев за то, что умел придумывать внезапные шутки и розыгрыши, которые расцвечивали тусклую студенческую жизнь. И все же… – Хотели ли бы вы получить передышку от всего этого? – спросил он. – Передышку? – откликнулась она, оглядываясь на кружащиеся пары. – От танца? – Не совсем. Вальс, как я убедился, вы неплохо выдерживаете. Говоря о передышке, я имел в виду общество вашей матушки. Дафна даже остановилась на мгновение. – Вы предлагаете вывести маму из ее общественного круга? Я вас правильно поняла? Или, не дай бог, что-то более страшное? – Я не совсем точно выразился, мисс Бриджертон. Это должно коснуться не вашей матушки, а вас лично. Дафна от неожиданности чуть не сбилась с такта, но тут же восстановила ритм. – Не понимаю, – произнесла она. – Вы говорите серьезно? – Я намеревался, – ответил он, – полностью освободить себя от лондонского общества, но понял, что был наивен, ибо это невозможно. – Неужели вам до такой степени понравились миндальный ликер и лимонад, что вы решили отдать себя на съедение этому обществу? – Нет, – ответил он, не обратив внимания на сарказм. – Но я не могу окончательно отринуть свет, ведь многие мои друзья за время моего отсутствия успели создать семьи и их жены начали устраивать вечера. – На которые вас приглашают, и ваша преданность дружбе не позволяет вам отказаться? Он кивнул. – Так наберитесь мужества и откажите. В его взгляде смешались гнев и восхищение. – Мужья этих женщин, я уже сказал вам, мои хорошие друзья. – И вы боитесь обидеть отказом их жен? Все-таки вы, наверное, довольно хороший человек. – Сомневаюсь, – пробурчал он. – Но ведь и не очень плохой? Музыка умолкла, и Саймон медленно повел Дафну к братьям и матери, пытаясь по пути закончить – вернее, сформулировать – опасную мысль, посетившую его несколько минут назад. – Я пытался объяснить вам, но так и не сумел, поскольку вы не дали мне возможности… И теперь сделаю еще одну попытку… – Прошу вас, милорд, – милостиво разрешила она. – Так вот, – произнес он резче, чем самому хотелось, – мы остановились на том, что я, как ни крути, должен появляться в лондонском свете. – А это смерти подобно, – не удержалась Дафна. Ему стоило большого усилия не крикнуть ей, чтобы перестала все его слова превращать в шутку. Хотя сам он был любителем делать так же. – Вы, насколько я понимаю, – сказал он, – не больше меня жаждете светских удовольствий. Однако noblesse oblige[4], как говорят французы. – Это так, – согласилась она. Он поспешил продолжить: – Полагаю, есть способ, с помощью которого я могу избавиться от слишком пристального внимания матроны Фезерингтон, а вы – от удушающей опеки вашей матушки. Дафна с интересом взглянула на него и проговорила: