В воздухе я напрягаю шею и тараню Берна макушкой в челюсть. Руками я вцепляюсь в его руки, и мы летим на стол, разбрасывая кости и монеты. Другие игроки отскакивают в стороны, вопя от неожиданности, стол разлетается под нами в щепки. Когда мы с Берном врезаемся в мраморные ступеньки с другой стороны ямы, над нашими головами уже вовсю буравит воздух серебряный свисток распорядителя ямы, а вдалеке топочут бегущие на зов огры. Мне плевать: я упал сверху. Края ступенек врезаются ему в плечи – больно, должно быть, до чертиков, – и его мускулы расслабляются. Я переплетаю свои ноги с его ногами и делаю локтевой захват за шею, чтобы запрокинуть ему голову и придушить. Его мутный взгляд тут же фокусируется, он коротко шепчет: – Ты… Короткая волна испуга пробегает по его лицу, вызывая во мне самую примитивную реакцию: ярость, как цунами, прокатывается через мой позвоночник и вулканическим взрывом изливается в мозг, окрашивая все вокруг красным. – Да, сука, ты не ошибся. И я подкрепляю эмоциональный эффект своих слов крепким ударом ему в нос, от которого тот сворачивается набок. Брызжет кровь: она на моем кулаке, на его лице, на моих губах, я чувствую ее запах и вкус, и даже если в следующую секунду я умру, мне плевать. Лишь бы успеть вцепиться зубами ему в глотку. И я бью его снова. Он вырывается, но я вцепился крепко и хрена с два отпущу. Схватив его за волосы, я бью его лбом о край ступеньки – еще, и еще, и еще раз; белый мрамор в фиолетовых прожилках покрывается изысканным узором из алых пятен. Но он еще в сознании, ухмыляется разбитыми губами, скалит красные зубы, значит придется выбирать между удовольствием колотить его дальше, пока он не сдохнет, или сразу перерезать ему горло ножом, не дожидаясь, пока меня оттащат от него огры, и этот выбор отчасти возвращает меня к реальности. Примерно в это же время я начинаю ощущать, что он лупит меня в голову локтем. Конечно, удары у него слабые, ведь ему неудобно бить лежа, но это лишь отвлекающий маневр – его вторая рука подбирается к моим глазам, чтобы выдавить их. Когда он замахивается для очередного удара, я увертываюсь, хватаю его за плечо и переворачиваю на спину, затем кидаюсь на него грудью, чтобы своим весом придавить к ступеням его меч. Волосы на его затылке намокают от крови, которая течет из раны над линией роста волос, – это я разбил ему голову о ступеньку. Я снова фиксирую его ноги своими и перекатываю нас обоих на спину, и вовремя – подоспевшие огры уже занесли палицы над моей спиной, но опустили их с куда меньшей решительностью. Моя левая рука скользит по лицу, по глазам Берна, вцепляется в волосы, чтобы задрать ему голову, а правая вытаскивает длинный боевой нож из чехла на ребрах. Я приставляю нож острием к яремной вене: доля секунды – и нож войдет ему в шею, разрезая сонную артерию, обе яремные вены, наружную и внутреннюю, дыхательное горло. Шансов выжить нет, и он это знает. Я шепчу ему в ухо: – Вели им отойти. – Отойдите, – каркает он, отхаркивая кровавый сгусток из горла, и его голос становится уверенным и громким. – Кейн – мой старый друг. Это не драка – просто мы так здороваемся. Я шепчу ему: – Неплохо хохмишь для умирающего. – Грудью я чувствую, как вздергивается и опускается его плечо в привычном для него небрежном жесте. – А ну-ка, держи руки так, чтобы я их видел. Он спокойно вытягивает перед собой руки и шевелит пальцами: – Красивые, правда? – Что случилось с Паллас Рил? – Со шлюхой твоей? А я откуда знаю? Я занимаюсь этой задницей Шутом Саймоном. – Берн, Берн, Берн, – шепчу я ему на ухо, словно любовница, разыгрывающая неудовольствие. – Не надо мне лгать: считай, что это твоя предсмертная исповедь. Он усмехается: – Тогда и правду говорить тоже незачем. Но я тебе не лгу. Ты того не стоишь. Я верю ему, хотя помню рассказы Паллас об их противостоянии. Похоже, что ее Заклинание сработало, как подводное землетрясение: от него тоже пошли во все стороны какие-то волны, которые постепенно настигают всех, кто имеет хотя бы какую-то информацию о Паллас и ее передвижениях, дробя их воспоминания о ней и путая мысли. Как долго это будет продолжаться, трудно сказать. Но Берн и его Коты имели контакт с ней уже после того, как заклятие начало действовать, – они ведь окружили ее. Значит, если Берн до сих пор ничего не помнит, ее магия действует. А если она до сих пор действует… Паллас жива. Конечно, не исключено, что она стала пленницей Донжона, и все же она жива, а это главное. При этой мысли мне вдруг становится так тепло на душе, что эта теплота как будто выходит из меня наружу, пропитывает весь мир, и я почти решаюсь оставить Берна в живых. – Последний вопрос: кому я так понадобился во дворце, что за мою голову назначили награду? И кто намекнул Очам, что я буду в городе? Он ерничает: – Это уже два вопроса, а не один. Мне не так уж необходимо знать ответы на эти вопросы, чтобы я продолжал тратить время на это дерьмо, и я втыкаю нож ему в шею. Острие ножа скользит по ней так, словно его кожа вдруг приобрела свойства закаленной стали. Я как дурак снова тычу ножом в то же место, а когда все повторяется снова, целую секунду смотрю на нож, который меня предал. Тут я начинаю понимать, почему он ничуть не испугался. И страшно становится мне. А Берн мягким, словно шелк, голосом радостно сообщает: – Ну а теперь мой последний фокус… Он запрокидывает руку за голову и вцепляется мне в плечо такой мощной хваткой, что я даже не чувствую боли, – просто рука онемела целиком, вот и все. Потом он отрывает меня от себя – никакой магии, простая физическая сила, но очень впечатляет, – встает на ноги, а я болтаюсь в воздухе перед ним. – Я всегда был лучше тебя. А теперь я – фаворит Ма’элКота. Он сделал меня быстрым, очень сильным и неуязвимым. Специально для меня Ма’элКот создал заклятие, оно так и называется: Защита Берна. Как оно тебе? Нравится? Я наношу ему удар в лицо – косточка большого пальца моей ноги врезается прямо в его сломанный нос, но он только смеется. Потом свободной рукой он перехватывает меня за пах и поднимает вверх, так что я молочу воздух руками и ногами. Он швыряет меня в толпу, вернее, за толпу, через головы сгрудившихся вокруг ямы. Я вылетаю из ямы для игры, как стрела, пущенная из лука: сначала все вверх, потом по дуге вниз, – наверное, Берн теперь сильнее огров, которые молча наблюдают за моим полетом снизу. Я кувыркаюсь в воздухе, а народ внизу раздвигается, уступая мне место. Мое тело, приученное ко всяким передрягам, благополучно приземлится само: мои мысли заняты только тем, как я теперь справлюсь с Берном. Когда я все-таки врезаюсь в кучку игроков и мы все вместе валимся на пол – на удивление мягко, надо сказать, – я уже нахожу пару решений. Первое: одной только силой он с моими ножами не справится, и второе… Будь он и впрямь так уж неуязвим, как хочет показать, фига с два я сломал бы ему нос. Значит, победить его можно; просто надо подобрать тактику, которая будет соответствовать сложившейся ситуации. У меня уже есть гипотеза касательно магической природы его силы, и, как любой хороший ученый, я собираюсь проверить гипотезу на практике, то есть устроить эксперимент. Игроки, на которых я свалился, расползаются от меня, путаясь в руках и ногах друг друга, а заодно и в моих, вот почему я еще не успеваю встать на ноги, когда толпа передо мной расступается и через перила, окружающие яму, перескакивает Берн. Вытирая тыльной стороной ладони окровавленную губу, он делает шаг ко мне. – Счастливчик ты, Кейн, – начинает он. – Я как раз дал слово… Лучший момент для нападения – пока противник говорит: подбирая слова, он отвлекается от насущного. Не вставая с колен, я выдергиваю из ножен на бедрах два метательных ножа и синхронным броском посылаю их оба вперед, так что они летят, кувыркаясь в воздухе. Мощным такой бросок, конечно, не назовешь, но мощь мне сейчас и не нужна. Моя левая рука еще не восстановила чувствительность, и посланный ею нож чуть-чуть не долетает до лица Берна, а тот отмахивается от него ладонью, как от мухи. Я замечаю, что следа на его ладони не осталось, значит он инстинктивно сместил свою защиту на нее. Этого-то я и добивался: второй нож, на который я возлагал особенно кровожадные надежды, ударяется ему в бедро чуть выше колена, распарывает чулок цвета марганцовки и разрезает кожу под ним. Порез крошечный – скорее царапина с алыми бусинками крови, – но он все же опускает голову, чтобы взглянуть на нее, а когда наши взгляды снова встречаются, я вижу в его глазах неуверенность: едва заметная, она на миг выглядывает из его глаз и тут же прячется, но мне этого достаточно. У меня в голове поднимается ветер, словно Бог втягивает в себя воздух, готовясь дунуть как следует, и на миг вселенная суживается до размеров трехметрового пятачка пола, который разделяет меня и Берна. Я встаю. И достаю мой последний метательный нож. – Тот, кто живет мечом, от ножа погибнет, – говорю я Берну. – Можешь считать это пророчеством. И тут я замечаю в его взгляде кое-что еще: бешенство. Как он стал предсказуем. Глядя на него, я как будто гляжусь в зеркало. – К черту Ма’элКота! – выкрикивает он ни с того ни с сего и бросается на меня, а я прыгаю ему навстречу. Он так стремительно выхватывает меч из-за спины, что я едва успеваю заметить его движение. Берн не миндальничает: первым же ударом он пытается снести мне голову с плеч. Но его меч встречается с моим ножом, который я держу двумя руками – за острие и за рукоять, – и его клинок проскальзывает над моей головой. Нож в моих руках вибрирует так, что я чувствую его вибрацию в костях рук и даже в зубах. Я перехватываю нож правой рукой, чтобы нанести удар в глаз Берну, и промахиваюсь на пару дюймов. Свое движение я завершаю кувырком в сторону, но Берн бросается за мной и с силой обрушивает свой воющий меч на ковровую дорожку возле моей головы. Лезвие прорезает ковер и входит в доски под ним с такой легкостью, словно режет молодой сыр. Стопой я подсекаю Берна под лодыжки, как крюком; Берн сам пригибает колени, чтобы не порвать связки, и оказывается на полу рядом со мной. Я вскакиваю на ноги и тут же понимаю, почему я не попал в глаз Берну: мой нож просто не достал до него, ведь у него срезана вся передняя часть, кромка пореза блестит, как только что выкованная. Меч в его руках – так его перетак – это же Косаль… Потрясенный, я застываю всего на долю секунды, но ему хватает этого, чтобы подняться. Скользящий круазе приближает меня к нему, и я уже заношу ногу для следующего удара, примериваясь сбить его с ног… Огромная лапа с тупыми когтями хватает меня за руку, рывком утягивает назад и вздергивает в воздух. Отшвырнув бесполезный огрызок ножа, я молочу руками и ногами по воздуху – надо же, я так увлекся Берном, что и думать забыл об ограх, а между тем у моего противника та же проблема, только его держит не один, а два огра: первый вцепился обеими лапищами в его руку с мечом, а другой обхватил его за талию. Что это я, сплю, что ли? Что я здесь вообще делаю? Трачу тут время с Берном, рискую жизнью, зачем? Снова меня засосала хищная жажда крови. А ведь это из-за нее, из-за моей ненасытной жажды чужой смерти меня бросила Паллас. Мастер Сирр, настоятель Твердыни Гартана, еще двадцать лет назад говорил мне, что я думаю кулаками. И ведь он, сука, прав.