– Хорошо, – сказал он. – Я верю тебе. Делай, как считаешь правильным. «Я это заслужила», – кольнула ее мысль, вызвав волну отвращения к самой себе. Ну и что, что у нее не было выбора. Что от нее – а значит, и от него – зависели жизни. Все равно она проникла в сокровенные глубины его сердца и стала его лучшим другом, более близким, чем сестра или мать. И это ужасно, так нельзя поступать ни с кем, даже с животным, а она сделала это с человеком. Что с ней? Всего пару дней назад ей бы в голову такое не пришло. Кристалл она зачаровала просто так, на всякий случай – вдруг она окажется в отчаянной ситуации, из которой не будет выхода. Так неужели у нее и вправду не было сейчас выхода? Она заставила себя встряхнуться: оплакивать деградацию собственных моральных устоев она будет потом, когда люди, которые вверились ее покровительству, не только покинут Анхану, но и окажутся в безопасности. – Вставай, величество, идем, – сказала она вслух. – Нас ждут дела. Король покорно вскочил, не сводя с нее преданных щенячьих глаз: – Как скажешь, Паллас. 2 Ослепительно-яркий желтый свет Анханана ужалил глаза Кейна сквозь смеженные веки, точно вспышка атомного взрыва, так что он вскочил с кресла, где заснул вчера. В течение секунды, показавшейся ему бесконечной, он боролся с вязкой кашей у себя в голове, ища в ней ответы на вопросы: где он и что происходит. Наконец его взгляд сфокусировался на шести ливреях замковой гвардии, которые живой стеной стояли между ним и его светлостью имперским Герцогом Общественного порядка. Сам Тоа-Ситель еще не отошел от окна, а его рука лежала на шторе, которую он только что отвел в сторону. Вокруг него в потоке яркого солнечного света клубились пылинки. – Как самочувствие? Кейн запустил руку в свою спутанную гриву: – Как посмотреть. Ты кофе принес? – Увы, нет. – Тогда паршиво. – Кейн прищурился, глядя на Герцога, а тот отошел от окна и стал так, чтобы на него падал свет. В уголках глаз Герцога были видны красноватые жилки, а сами глаза, подернутые сосудистой сеткой, смотрели из-под опухших век. – Ты тоже не слишком хорошо выглядишь. Поздно лег вчера? – Тебя это не касается. Я пришел, чтобы отвести тебя к Императору. – Мы могли сделать это еще вчера. – Нет, мы не могли. – По той причине, что?.. Тоа-Ситель развел руками: – Ма’элКот не пожелал тебя видеть. Кейн кивнул и с отвращением поскреб подбородок. Да, у властей предержащих правила везде одни: заставлять всех ждать, но из этого еще не следует, что он, Кейн, должен быть от этого в восторге. Скорее даже, он здорово разозлится, но только когда совсем проснется. – Ты все еще думаешь, что они тебе нужны? – спросил он, небрежно махнув рукой в сторону стражи. – А я считал, что мы друг друга поняли. Улыбка скользнула по губам Герцога и тут же пропала. – То есть я должен полагаться на твое добросердечие. Как Крил. Накануне вечером, когда Тоа-Ситель привел его в этот самый покой во дворце Колхари, где его ждал настоящий пир: разные виды холодного мяса, горы хлеба и фруктов, графинов с вином, а еще ванна, такая горячая, что вода в ней едва не кипела, – Кейн горько усмехнулся, покачал головой и сказал: «Надо же, и вот за это я только что убил человека, который сдал меня тебе». Тоа-Ситель, с порога наблюдая за тем, как Очи Короля снимают с Кейна оковы, без тени иронии ответил: – Видимо, ты поторопился. Пока Кейн нехотя жевал, Герцог объяснял ему, кто отдал приказ о его аресте и почему его привели во дворец. Кейн слушал его, потеряв дар речи от изумления. Какая ирония – Император хочет нанять его, Кейна, для поисков Шута Саймона. Он собирается платить Кейну за то, что он и так уже делает, мало того, он готов предоставить в его распоряжение все ресурсы Империи, чтобы ускорить поиски. Крил, сам того не зная, оказал Кейну услугу. Осторожно опустив на тарелку только что сделанный сэндвич, Кейн медленно сглотнул и сказал: – Понятно. Сколько мне заплатят и когда начинать? Но тут, как оказалось, и крылась загвоздка: Ма’элКот желал сам поговорить с Кейном. Нет, Тоа-Ситель не знал о чем. А пока Кейну посоветовали принять ванну, постирать одежду и в любой момент ожидать вызова к Императору. Он так и сделал: тщательно вымылся, постирался, зашил даже дырку, оставленную в штанине клыком огра. От нетерпения и восторга у него дрожали пальцы: надо же, как все повернулось, – он попал во дворец, где его с минуты на минуту ждет встреча с намеченной жертвой, а Очи Короля готовы помочь ему в поисках жены. Приготовления были окончены, а ожидание продолжалось. Время шло, а он все ждал. Один в роскошном покое, он метался из угла в угол. Нетерпение переросло в злость, злость – в ярость. Его заперли, и, когда он стал трясти дверь, часовой, который охранял коридор, подошел и вежливо спросил, не нужно ли ему чего. Кейн бросился к тайному входу для прислуги – расположение дверей во дворцовых покоях он выучил за тот месяц, что провел здесь, притворяясь слугой, а на самом деле готовя убийство Тоа-Фелатона. Там тоже было заперто. Он прикинул: может, разбить окно и выбраться наружу? Но зачем? Ведь во дворце его держат не столько замки и двери, сколько его собственные желания, надежды и даже мечты. Второй такой возможности не представится, значит нельзя ее упускать. О чем бы он ни думал, его мысли неизменно возвращались к той женщине, которую держали в Донжоне. А вдруг это Шанна? Что, если ей ничто не угрожает? И он обнимет ее, скажем, через час, а то и раньше. Ведь то заклятие могло просто сбить Берна с толку, и он арестовал ее не потому, что понимал, кто она, а просто потому, что она оказалась рядом. И это не исключено. С другой стороны, пленницей Донжона может оказаться и та, другая женщина – Таланн. А Шанна может быть где угодно. Например, ужинает с друзьями в шикарном клубе на Южном берегу. Или из последних сил отбивается от Котов, загнанная в угол где-нибудь в городе Чужих. Или лежит мертвая. Неуверенность грызла его мозг изнутри, точно крыса. А Ма’элКот так и не пришел и никого не прислал за ним. Ночь проходила, а он все метался из угла в угол, глядя, как миллиметр за миллиметром снижается в лампе уровень пахнущего розой масла. Каждый удар его сердца отсчитывал мгновения истекающей жизни Шанны и время, потраченное им зря. После полуночи Кейн уже не жалел, что убил Крила. Наконец изнеможение заставило его опуститься в мягкое кресло. Он сидел, думая о своей беспомощности, пока эти размышления плавно не перешли в сон. Он шел впереди своих сопровождающих по коридорам дворца Колхари. Шестеро Рыцарей следовали за ним, а Тоа-Ситель шел последним, сцепив руки за спиной и с выражением задумчивого внимания на лице. Стук шагов, даже несмотря на подковки на сапогах Рыцарей, не нарушал тишину коридора – его поглощала ворсистая дорожка из тиля, покрывавшая всю середину мраморного пола, желтовато-розового, точно персик. Время от времени Тоа-Ситель подсказывал Кейну, куда идти: поворот, еще поворот, лестница. Рядом с лестницей был арочный проем, за ним открывалась вертикальная шахта. По трем ее стенам тянулись толстые промасленные канаты, пропадая из виду вверху и на глубине. У арки висел колокол. Кейн кивнул на него, проходя мимо: – Многовато нас для движущейся комнаты, да? Тоа-Ситель ответил: – Да, огры у кабестана в погребе больше трех не тянут… Хотя зачем я тебе это говорю, ты же и так все знаешь. – Голос вельможи вдруг стал хрипловатым, точно он боролся с внезапно нахлынувшим чувством. Странно. Кейн пожал плечами и шагнул к лестнице. В молчании они спустились на два пролета и вышли в другой коридор, где Кейн ощутил неожиданный для дворца запах: пахло железом и кровью – одним словом, бойней. Запах нарастал с каждым шагом. – Мы с тобой почти одного возраста, Кейн, – вдруг заговорил Тоа-Ситель. – Если ты и моложе меня, то не намного – года на три-четыре. У тебя есть дети? Кейн остановился и глянул через плечо на Герцога: – А тебе-то что? – Сыновья – гордость мужчины, дочери – его утешение на старости лет. Ничего, просто любопытно. Кейн пожал плечами: – Пока нет. – А у меня было два сына. Я их любил, Кейн. Они выросли воинами, отважными и сильными. Их звали Ташинель и Джаррот. Обоих убили – с разницей в один месяц – в последней Войне за Престол. Он произнес это так спокойно, словно сообщал о росте цен на рынке зерновых, однако лицо его потемнело, и в нем мелькнула угроза. Кейн выдержал взгляд Герцога, словно признавая его потерю, а сам подумал: «Еще один камень в мой огород». Но в сравнении с теми ранами, которые уже получила его совесть, эта была царапиной, сущим пустяком. Он опустил глаза, как будто стыдился, и продолжил путь. «Пусть думает, что я переживаю. Может быть, ему станет легче. Надо запомнить, что Берн, видимо, не единственный мой враг во дворце».