Еще минуту-другую я смотрю на Таланн, которая вдруг оказывается на расстоянии вытянутой руки от меня. Должен сказать, что, умытая, одетая в свободные брюки и тунику такого же кроя, как те, в которых я видел ее в ролике, взятом напрокат, она – одна из самых красивых и запоминающихся женщин, каких я имел удовольствие встречать в жизни. И даже будь материя, из которой сшита ее одежда, достаточно плотна для того, чтобы предоставить больший простор работе мужского воображения – что в данном случае не так, – там, в Донжоне, у меня было время, чтобы оценить ее прелестные округлости, насладиться игрой мускулов на ее длинных ногах и аккуратной попке. Платиновые волосы, расчесанные и отмытые от грязи, сияют, образуя пронизанный солнцем ореол вокруг ее лица с изящно очерченными щеками и подбородком, покрытым нежным пушком. Она такая красивая и такая отважная, вернее, яростно-безрассудная, как все истинные герои, и такая умелая в бою, что я уверен – ее преданность благородному искусству убийства превосходит, наверное, даже мою. И мне стоит только протянуть руку, привлечь ее к себе, провести большим пальцем по нежной персиковой коже, и она моя. Ее фиалковые глаза так глубоки, что в них можно утонуть. Я любуюсь ею, а она делает почти незаметное движение, выпячивая грудь так, что ее соски проступают сквозь тонкую ткань, привлекая мой взгляд. Видал я соблазнительниц и посноровистее – вот только не помню когда и где. Так вот она что затеяла – закинула удочку и ждет, не клюнет ли рыбка на ее наживку, а то, что она сказала про Ламорака сейчас, не более чем рыбацкая хитрость – так хлопают по воде, чтобы напугать рыбу и заставить ее плыть прямо в сети. А я-то, идиот, уши развесил. Наверное, я и правда идиот, раз не хочу склевать наживку у такой прелестной рыбачки. – Хватит, – говорю я ей. – Я все о них знаю. Она округляет глаза: – О ком – о них? – О Ламораке и Паллас. О том, что между ними есть. Мое признание ее ошарашило. – Ты знаешь? Тогда почему ты… как ты… ну, в смысле, они же это… а ты такое сделал… Какой-то силач влез неизвестно как в мой череп и начал дубасить меня кулаком по глазам сзади. Нет, не кулаком, а шипастым моргенштерном. – Давай не будем об этом, пожалуйста. – Но вы?.. Кейн, прости меня за настойчивость, но у вас с Паллас… всё? В прошлом? Тип в моей голове сменил моргенштерн на бензопилу, и ее вой рвет мне уши. – Она так думает. – Кейн… Ладонь, которую она кладет мне на плечо рядом с повязкой, закрывающей трапециевидную мышцу спины, оказывается теплой, сильной и такой нежной, что я чувствую, как ее тепло проникает в мою плоть и развязывает узлы, которыми она стянута изнутри. Я окунаюсь в ее фиалковый взгляд и… Нет, это не простое кокетство и даже не простое заигрывание. Она предлагает мне нечто куда более соблазнительное и неотразимое, чем просто секс. Она предлагает мне понимание. – Тебе, наверное, больно. Но я делаю вид, что не понимаю: – Да нет, река все промыла. Рана, скорее всего, не воспалится. Но ее не проведешь. Она снова устраивается в позу воина, подогнув под себя обе ноги, и смотрит на меня со сверхъестественным спокойствием. Я пожимаю плечами, и острая боль пронзает пострадавшую мышцу. Я размеренно дышу, призывая монашескую версию мыслевзора – упражнение в самоконтроле. Силач с бензопилой потихоньку удаляется – он все еще там, внутри моей черепной коробки, и в то же время далеко, боль в плече унимается тоже. Я начинаю сосредоточенно массировать распухшее колено, жалея, что под рукой нет пакета со льдом. Только сосредоточившись на этой внешней ране, довольно болезненной, я могу снова вернуться к той, что у меня внутри. – То, что происходит между Ламораком и Паллас, касается только их двоих, – тихо говорю я. – Я здесь ни при чем. Таланн умудряется выразить недоверие, не изменив выражения лица. – Нет, правда, – повторяю я. – Это все не важно. Ее голос такой же теплый, как и рука, лежащая на моем плече. – Нет, Кейн, это важно. Это грызет тебя изнутри. Это же всем видно. – Их отношения – это их дело, – повторяю я. – А то, что я чувствую к Паллас, – мое дело. – Значит, для тебя… – Изящный контур ее лица вдруг обвисает, совсем немножко. – Для тебя ничего не в прошлом. Моя голова наливается свинцовой тяжестью. – Нет, не в прошлом. И никогда не будет в прошлом. Я давал обет, Таланн, и я его не нарушу. Пока смерть не разлучит нас. Конечно, она не знает, о чем я, – брак в Империи это скорее сделка, чем священный союз, – однако общее направление моей мысли все же улавливает и удивленно и разочарованно качает головой. – Какой мужчина зайдет так далеко, что станет раз за разом рисковать своей жизнью ради спасения жизни соперника? Чертов идиот вроде меня, конечно, какой же еще. – Это сложно объяснить. Она накрывает своими ладонями мои, лежащие на колене, и пристально смотрит на меня, так что мне не остается ничего иного, кроме как встретить ее взгляд. В глубине ее глаз я вижу, как умирает мечта, – так последние отблески чудесного сна стремительно гаснут от столкновения с реальностью и забываются. Она говорит: – Я надеюсь, Паллас Рил понимает, какого необыкновенного мужчину она отталкивает. Я смеюсь: а что еще мне остается? Либо смех, либо удариться в слезы. Мне и в самом деле смешно, но смех не хочет выходить наружу, так что приходится чуток его подтолкнуть, и получается хриплое карканье. – О да, она понимает, конечно. В этом-то и проблема: она слишком хорошо понимает. Наверное, Таланн нечего сказать на это; она и не говорит, а просто сидит рядом со мной и смотрит, как я вожусь со своим коленом. В медитации время идет быстро: солнечный луч, падающий в окно, заметно меняет угол падения. Немного погодя я убеждаюсь, что опухоль спадает – болеть точно стало меньше, – и я выныриваю из медитации и обнаруживаю, что Ламорак проснулся и ест какую-то настоящую еду. На меня он смотрит исподлобья, как будто стесняется: – Вы… э-э-э… промыли мне ногу. Я видел в мыслевзоре, что… э-э-э… личинки пропали. Спасибо. – У него вид человека, которому страшно неловко. Надеюсь, что он мучается чувством вины. – Да, и… э-э-э… спасибо, что спас мне жизнь. Я твой должник. Да? Я чуть не рычу про себя: «Так держись подальше от моей жены и мы квиты!» Но вслух я говорю: – Ни хрена ты мне не должен. Если бы ты не поймал тогда камешек на балконе, гнить бы мне сейчас в Шахте. Так что будем считать, что мы в расчете. Он отводит глаза: – В расчете мы никогда не будем. В его словах я слышу что-то настолько похожее на презрение к самому себе, что мелочная часть моего «я» ухмыляется от уха до уха. – Ну, как знаешь. Где-то недалеко рокочет гром. Я морщусь: грохот напоминает мне голос Ма’элКота. Первые крупные капли выбивают стаккато на подоконнике, и я закрываю ставни. Но дождь чувствуется даже сквозь деревянные планки, капли стучат упорно и часто, но негромко. Впечатление такое, будто за закрытыми ставнями снуют туда-сюда полчища крыс. Через полчаса является величество. Он проскальзывает в приоткрытую дверь, один, будто крадучись, на ходу сбрасывая мокрый плащ. Таланн встает, плавным змеиным движением перемещаясь из сидячей позы воина в оборонительную стойку, – она ведь не знает, кто он, и не хочет рисковать. Я останавливаю ее, кладя руку ей на руку и кивая вошедшему. Величество смотрит на нас, по его лицу расплывается его обычная улыбочка хитрожопого чувака, и он заявляет: – Черт тебя подери, Кейн, знаешь же ты, как расшевелить дерьмо, чтобы оно воняло. – Это талант. Таланн, знакомься – это Король Арго. Величество, это Таланн, воин и сподвижница Паллас Рил. Он смотрит на нее, явно оценивая, потом протягивает руку для пожатия: он отличный знаток женской мускулатуры, не хуже, чем я. Когда я представляю его Ламораку, хитрозадая улыбочка вспыхивает снова. – Эй, а ты не тот парень, с Косалем? Знаешь, что твой меч теперь у Берна? Ламорак морщится, кивая, а величество, издав притворно-сочувственный свист, говорит: – Парень, вот это засада. Все равно как если бы тебе член вырвали по самый корень, да? Мы еще некоторое время болтаем о том о сем: об охоте на нас, о бардаке в городе, ну и, разумеется, о нашем побеге из Донжона – об этом величеству хочется услышать в первую очередь. Я с трудом сдерживаю нетерпение: подумать только, Паллас так близко – кажется, руку протяни и достанешь, а я трачу тут время на всякую ерунду. Кроме того, история моего героического спасения из Донжона напоминает мне о том, как я туда попал, и о том, в какой темный лес, выражаясь фигурально, ведут мои следы, а это те мысли, которых я не могу выносить долго. Если кто-то из них троих узнает, что меня нанял Ма’элКот… Вряд ли я проживу достаточно, чтобы успеть объясниться. Но и это бы еще ничего, но гадина-Король то и дело бросает на меня такие многозначительные взгляды, как будто он знает что-то такое, чего я не знаю. Наконец, пока Таланн во всех скучных подробностях пересказывает эпизод битвы на балконе над Ямой, я не выдерживаю. – Слушай, ну какая, к бесу, разница, как все это было, а? – говорю я тоном, не оставляющим никаких сомнений касательно моего мнения по этому поводу. – Мне надо найти Паллас. Сегодня. Сейчас. – В том-то и проблема, – отвечает Король. – Я бы и сам не отказался ее найти, вот только поставить на кон Королевство не могу. – Не можешь? Величество, мы же с тобой старые друзья… Но он устало отмахивается от моего красноречия: – Не в этом дело, Кейн. Когда Коты напали на нее вчера, знаешь, где они ее подстерегли? У входа в то самое подземелье, где она прятала токали…