— Я старший, — сказал другой воин. — Да не ты, — с досадой произнес пловец. — Воеводит у вас кто? Или вы сами тут по камышам прячетесь? — Мы не прячемся, — воин пристально разглядывал пловца, пытаясь определить, что за рыбку они поймали. Одет по-печенежски, но на печенега не похож. Молод с виду, а держится — как гридь из Старшей дружины. — Мы не прячемся. И не сами. Нас воевода послал: за рекой присмотреть. Сказывали: копченые на том берегу. — Так и есть, — пловец усмехнулся и от этого стал выглядеть еще моложе. — Воевода у вас — кто? — А тебе зачем знать? — Затем, чтобы знать, с кем говорить буду. — Ежели воевода Претич станет с тобой говорить. — Еще как станет, если скажут ему, что сын воеводы Серегея к нему из Киева приплыл. — Какого Серегея? Он же с великим князем на булгар ушел! — Он ушел, а я остался. Скажи хлопцу своему, чтоб не баловался. Рука у него дрожит. Кто ж лук так долго внатяг держит! — А я тебя признал! — старший на лодье расплылся в улыбке. — Ты — Артём, выряжский сотник. Эй, весла на воду! Кормчий, правь к берегу. Прости уж, сотник, что не сразу признали! В такой одежке да с этакой гривой. — Без этой гривы мне копченые бы враз голову отрезали. А ежели одежку другую дашь — благодарен буду. Негоже к воеводе в засаленных тряпках идти. — Дам, дам, — воин полез под скамью, достал кожаный тючок. — Тут рубаха моя и портки. Тебе, правда, великоваты будут... — Ничего, подвяжу, — Артём стянул печенежскую куртку и собственную мокрую рубаху. — С копченого снял, сотник? — льстиво поинтересовался парень, вытянувший Артёма из воды. — Мамка сшила. Из шкуры отрока одного. — Как это? — опешил парень. — А так. Ходил всё вокруг, вопросы глупые задавал. Надоел. — Артём! — Воевода черниговский Претич распахнул объятья. — Рад! — А уж как я рад, воевода! — Артём коснулся щекой пахнущей дымом бороды. — Здрав будь, хоробр! С той стороны? — С той, — подтвердил Артём. — И что там? — Копченые, — лаконично ответил Артём. — В осаде Киев. — Это мы знаем. Много ли степняков? — Много. А с тобой сколько? — Пять больших сотен. — Мало! — огорчился Артём. — Так сколько есть. Я как услыхал, что к Киеву печенеги подступили, так сразу всех своих на-конь да на лодьи — и сюда. Что в Киеве? — Худо. Воды мало. Еды — тоже. Матушка-княгиня хочет с княжичами печенегам отдаться, чтоб копченые от Киева отошли. Говорит: придет Святослав — выкупит. — Вот глупость какая! — воскликнул воевода. — Вот что бывает, когда баба воями верховодит. Это всё от веры вашей христианской, слабосильной! — добавил он в сердцах. — Слыхал, слыхал я эти речи! — Ольга — княгиня, — напомнил Артём. — И о христианах, воевода, худого не говори. — Да я не худое говорю, а правду! Коли захотела, старая, собой от копченых откупиться, так и шла бы сама. Княжичей — зачем? А что ж Ярополк с Олегом? Неужели согласны? — Может, и не согласны, а против воли Ольги не пойдут. — Эх, была б хоть мать их жива... Артём пожал плечами. — Что ж делать? — озадачился воевода. — Эх, худые ты вести принес, сотник, худые... Голоден? — Есть немного. К печенежскому котлу присаживаться не стал. К тебе торопился. — Зайчатины отведаешь? — Да уж не откажусь. — Сейчас принесут. А ты пока расскажи, как сюда добирался. Чаю, занятная была история... — Кому как. Слышь, воевода, надо гонцов слать к Святославу. — А сами что ж не послали? — Посылали, — буркнул Артём. — Наших гонцов печенеги переняли. Я первый мимо них прошел. — Перун молниерукий! Так великий князь ничего о беде не ведает? — Что ведает Святослав Игоревич, мы с тобой, воевода, знать не можем. А гонца послать надо. — Гонца-то я пошлю, да что толку? Когда еще Святослав помощь пришлет. А ежели детки его с матушкой княгиней в печенежском полоне окажутся, это ж совсем беда! Что ж делать-то? — У меня спрашиваешь, воевода? Претич не ответил. Думал. Артём не торопил. Ему как раз принесли зайчатину на пшеничной лепехе и кувшинчик меда. Пока он ел, Претич кликнул одного из своих сотников, солидного варяга с синими усами, пошептал ему на ухо, спросил: — Всё понял? — Всё, батька! — Тогда бегом исполняй! И сотник бросился исполнять. Бегом, позабыв о солидности. Артём покончил с зайчатиной и почувствовал себя значительно бодрее. И мысли в голове забегали проворней. — Слышь, воевода, а сколько у тебя лодий? — спросил он. — Шесть больших и две дюжины малых. — А холста белого локтей триста найдется? — Можно поискать. А зачем тебе? — А краски есть? — С этим труднее. Но могу послать отрока в соседний городок. Что ты задумал, сотник? Артём загадочно улыбнулся. — Вот доставят краски и холст — тогда увидишь. А пока отбери из своих пяти сотен двести молодцов видом погрознее. И еще знаешь что, пошли-ка ты гонцов в Смоленск и иные ближние города. Пусть собирают воинов... — Ты, Серегеич, никак меня совсем за дурня держишь, — оборвал Артёма Претич. — Гонцы уже в пути. — Прости, — извинился Артём. — Прощаю, — кивнул Претич. — А теперь говори, что задумал. Нечего тут со мной в догадайки играть. Артём не стал спорить и выложил свой план. — Хитро... — пробормотал воевода, выслушав. — И опасно. Ну как догадаются копченые? Тогда что делать? — Тогда умрем с честью, — ответил Артём. — Есть другие предложения?