— Нету, — вздохнул Претич. — Делаем, как ты придумал. Глава четвертая Военный совет в Доростоле Большой, персидской работы, шатер воеводы Серегея стоял посреди учебного лагеря примерно в пяти километрах от стен Доростола. Духарев мог бы, как сам князь и прочие воеводы, обосноваться в городе, но предпочел свежий воздух жаре, духоте и вони. В булгарских городах, как, впрочем, и в большинстве здешних цивилизованных поселений, канализация была «ливневого типа». То есть — в канаву под окном или прямо на улицу. Смывало нечистоты дождиком. А если не было дождика, то... не смывало. Конечно, Духарев мог бы поселиться в здешнем дворце кесаря или даже в резиденции патриарха (тот был бы не против), но предпочел поле. Воздух почище, и к дружине поближе. Сергей бы и без шатра обошелся, но положение обязывало. Ранним и свежим июньским утром к Духареву прибежал гонец от князя. Запыхался гонец. Быстро бежал. Гонца приняли гридни Стемида, выслушали сообщение, налили гонцу чашку «межицкого красного» — горло промочить — и отправили восвояси. Будить заспавшегося воеводу Стемид отправился сам. Воевода, впрочем, уже не спал. — Ну чего? — спросил он, закрыв за спиной двери в спальню. — Святослав зовет. Собирает ближников на совет. — Угу, — Духарев зевнул, потянулся. — Сейчас позавтракаем и поедем. — Князь ждет, — напомнил Стемид. — Гонец как сказал: с дружиной мне идти или одному? — уточнил Духарев. — Про дружину ничего не говорил. — Значит, не драться зовет, а думать. А думать, Стемид, надо не спеша. Так что сначала позавтракаем. Тем более я на голодный желудок соображаю плохо. Царский дворец в Доростоле невелик, поменьше патриаршьего. Но обустроен по всем правилам. Вокруг стена, за стеной — парк, казармы, площадь... Словом, все необходимое. Тронный зал, царские покои, трапезная на полтысячи мест... Велев охранной полусотне ждать его внизу, в парке, Духарев беспрепятственно миновал оба кордона и поднялся наверх, в «Зал совета». Князь уже был там. И большинство княжьих ближников. Но Духарев пришел не последним. Не было еще Тотоша. Не было Свенельда и Бранеслава полоцкого. Зато приехал из Преславы воевода Щенкель — из смоленских варягов. И бывший свейский ярл, а ныне Святославов тысячник Гуннар Волк. Гуннара великий князь весьма ценил за ум и личную преданность, Духарев, напротив, недолюбливал — за хитрость и чрезмерную даже для свея кровожадность. Тем не менее Сергей вынужден был признать, что Гуннар отменно храбр и о своей дружине заботится, как о себе. Обстановка в зале была неофициальная. Байки травили. Рассказывал Гуннар. — ... Вот, значит, идет этот трель на голос и видит: яма. Заглянул он в яму, а там его, треля, хозяин, хирдман Елдер Волосатый. Как он в яму попал, непонятно, но самому не выбраться. «Ты что тут делаешь? — кричит снизу Елдер. — Почему не работаешь?» Трель молчит. Смотрит. «Чего выпучился? — орет Елдер. — Бросай мне веревку. Ух и отхожу я тебя палкой, скотина ленивая, когда вылезу!» Трель смотрит, как внизу хозяин ярится, и думает: а зачем мне его вытаскивать? Чтоб он меня побил? Поворачивается и уходит. А Елдар из ямы ему вслед ревет, страшными карами грозит. Трель подумал еще и решил: а ведь ничего ему хозяин из ямы сделать не сможет. Только глотку попусту рвать. Нет, нельзя такой случай упустить. Вернулся трель к яме и высказал Елдеру все, что накопилось. А накопилось у треля много. Елдер от такой наглости даже замолчал ненадолго. А потом еще пуще заорал — аж шишки с сосен посыпались. Трель понял — хозяина не переорать, и пошел было прочь, но подумал: а ведь такое раз в жизни бывает. Нет, нельзя просто так уйти, надо еще что-нибудь сделать. Вернулся он, значит, во второй раз, штаны спустил и на Елдера сверху помочился. От такого паскудства Волосатый и вовсе озверел. Но яма глубокая. Как ни ярись, а наверх не выбраться. Трель на него сверху поглядел, повеселился — и пошел прочь. Но опять далеко не ушел. Когда, думает, у него еще раз такая возможность будет — над самим Елдером Волосатым поизгаляться. Вернулся трель, значит, в третий раз, встал у края ямы, думает: что бы еще такое сделать? А тут край осыпался — и наш трель прямо в яму к Елдеру и свалился. Тот его — хвать, а трель как завопит: — Не убивай меня, господин! Хошь верь, хошь не верь, а я повиниться пришел! Все захохотали. — А вот такая история была, — сказал Лют, когда все отсмеялись. — Приходит один черниговец по имени Мал к князю и жалуется: я, говорит, двух печенегов в бою зарубил, но никто не называет меня: «Мал — губитель печенегов»; я сад посадил — лучший в деревне, но никто не называет меня: «Мал-садовник»; и дом у меня в деревне самый лучший, но никто не называет меня: «Мал-строитель». Но стоило мне один-единственный раз спьяну поиметь козу... — А вот я такую историю знаю... — начал Икмор, но в это время в зал вошли сразу четверо: Калокир, Бранеслав с Устахом и Свенельд. Святослав негромко хлопнул ладонью по подлокотнику, и Икмор умолк. «Все в сборе, — сообразил Духарев. — Можно начинать». — ... Гемейские перевалы надо закрыть, — решительно заявил Свенельд. — Я дам пять сотен гридней. Если каждый из воевод... — Зачем их закрывать? — возразил Икмор. — Кого мы боимся? Пусть ромеи нас боятся! Они и боятся! Скажи, Тотош! — Боятся, — подтвердил угр. — Мои люди ходили, всё видели. Там тройные заставы на всех караванных тропах. — Перевалы надо держать! — настаивал Свенельд. — А ты что скажешь? — Святослав повернулся к Калокиру. Тот пожал плечами. — Никифор не нападет, — сказал патрикий уверенно. — А если нападет, я об этом узнаю. У меня свои люди в столице. — А если Никифор тайно соберет армию в другом месте? — предположил Лют. — Это другое место называется Адрианополь, — насмешливо произнес Калокир. — Почему ты так думаешь? — недовольно спросил Лют. — Потому что этот город — самый удобный город в Восточной Фракии для того, чтобы собрать армию. А чтобы узнать, собирается ли войско, достаточно подкупить пару-тройку рыбаков на Эвре[8]. Когда вверх по реке пойдут из Эгейского моря суда с воинами и припасами, это никак не удастся удержать в тайне. Но я уверен: этого не будет. Кесарю Никифору теперь не до нас. Если мы сейчас поставим на гемейских перевалах крепкие заставы, в Константинополе могут подумать, будто мы готовимся к войне. И тогда... Внизу под окнами раздался шум. Кто-то очень хотел попасть во дворец, а внешняя охрана, состоявшая из булгарских воев, — не пускала. Некто, желавший войти, ругал их нехорошими словами. Стражи отругивались. Когда в третий раз прозвучало имя великого князя, Икмор сказал: — Может, послать гридня? Узнать, чего шумят. — Я схожу! — подал голос Мстиша Свенельдич, который давно уже ерзал на лавке: наскучило сиднем сидеть. — Узнай, — разрешил Святослав. — Калокир, продолжай. — Я всё сказал, — ответил патрикий. — Свенельд? — Не убедил, — отрезал князь-воевода. — Даже если Калокир ручается в расположении кесаря, всё равно следует помнить о вероломстве ромеев. — Не веришь мне, князь? — Калокир даже обиделся. — Не о тебе речь — о Никифоре, — оборвал его Святослав. — Тебе мы верим. Свенельд, говори. — Заставы нужны! И надобно поставить там не булгар, а наших. Булгарам у меня веры нет. — Свенельд покосился на Духарева: не станет ли возражать? Все-таки булгарское ополчение — под его рукой. Сергей возражать не стал. Он был согласен со Свенедьдом. — А коли Никифор обидится, — продолжал князь-воевода, — то ему всегда можно объяснить, что дружины на перевалах — для его же пользы. Чтоб печенеги, или еще кто, не ходили через перевалы грабить ромейские земли. — Разумно, — согласился Святослав. — Икмор... Но договорить он не успел. В зал вбежал Мстиша, за которым, отдуваясь, вприпрыжку поспешал некий очень толстый и, судя по одежке, очень важный человек. Впрочем, сейчас толстяк напрочь забыл о собственной важности. — Великий князь! — воскликнул он с порога. — Беда! Печенеги... — Кто таков? — строгим голосом оборвал его князь.