Проведя за рулем около четверти часа, Мэтт съехал на обочину и набрал номер Джейсона. – Извини, Джейс, я знаю, что сам ясно распорядился – никто никуда не выдвигается поодиночке. Только я обязан сделать одно дело, глубоко личное. – Он тяжело вздохнул. Никто и никогда не ездил с ним в то место, куда он сейчас направляется, и этому не суждено измениться. – Когда закончу, а долго оно не займет, обязательно перезвоню, договорились? – Я смутно припоминаю – речь шла о том, что секретов больше не будет. Или мне померещилось? – В мрачном голосе Джейсона вновь прорезались обиженные нотки. – Никакого секрета. Я продиктую тебе телефон того места, куда еду. Если через сорок пять минут не объявлюсь, звони туда. – Он назвал номер, просто по памяти. – Вернусь – все объясню. – Мэтт дал отбой, включил зажигание и вдавил в пол педаль газа. До дома престарелых «Хантер-Хаус» оставалось меньше мили. С выбором специализированного заведения ему повезло. Он с ходу заподозрил, что глянцевая брошюра все преувеличивает, и ладно еще, если лишь вдвое, однако потом не без удивления обнаружил, что администрация умудряется вести бизнес одновременно и с высокой эффективностью, и с сочувствием к больным. Даже мочой, как чаще всего бывает, там почти не пахло. Он проехал между высоких столбов из красного кирпича по обе стороны от массивных ворот. Обычно атмосфера этого места казалась ему столь же тяжелой и давящей, что и кладбищенская. Собственно, он и разницы-то особой не чувствовал – Мэгги мертва, мать все равно что мертва, во всяком случае, довольно успешно подражает трупу. Сегодня же он неожиданно обратил внимание на растущие вдоль дорожек деревья, аккуратно постриженные лужайки, ряды деревянных скамеек вдоль огромных клумб, на которых уже распустились храбрые весенние цветы. Содержать мать здесь стоило немыслимых денег. Ушло все отцовское наследство плюс регулярные отчисления от полицейского оклада. Мэтт припарковал машину. И спросил себя – зачем он вообще все это делает? Чувство вины тут явно ни при чем. Если кому-то и следует испытывать вину, так это прикованному к очень дорогой кровати мешку с костями, а не ее единственному сыну. Через двустворчатые двери он прошел в фойе. Быть может, это чувство долга, или он просто остается все тем же юным Мэтти, давшим себе обещание никогда не становиться таким, как мать, не игнорировать женщину, сломавшую ему жизнь. Ибо поступая так, как сейчас, он сделает ей гораздо больней. Стать выше прошлых обид означало выйти из-под ее власти раз и навсегда. Так-то оно так, но поскольку та проводила сейчас не менее девяноста пяти процентов времени в стране грез, оставался вопрос, кому и что он, собственно, доказывает. От размышлений его оторвал голос директрисы. – Старший инспектор Баллард? – Как поживаете, миссис Тэйлор? – поинтересовался Мэтт, тщательно скрывая ухмылку. Он не знал ни одной другой женщины со столь странной прической. Волосы ее были невероятно черными, буквально как вороново крыло, а пряди над каждым виском – ярко-белыми. Помимо его собственной воли, сразу вспоминалась скунс Цветочек из диснеевского «Бэмби». Мать находилась здесь уже шесть лет, и он так и не пришел за это время к решению, природная ли это особенность или директриса так красится. – Замечательно, старший инспектор. – Рад слышать. Простите, что не сообщил о приезде. Могу я видеть свою мать? – Разумеется, однако ввиду обстоятельств, о которых вы предупреждали ранее, мы сочли нужным перевести ее в другую комнату. И моя секретарша должна была сегодня вам позвонить. Когда я увидела вас в дверях, я даже подумала, уж не телепат ли вы? – Сказано было с улыбкой, но в глазах ее читалось плохо скрываемое изумление. – Возникли какие-то проблемы? – С новой комнатой – никаких, старший инспектор. Сказать по правде, там нам даже легче обеспечивать за ней должный уход. Нас обеспокоило ее состояние – боюсь, оно не самое лучшее. Настала очередь Мэтта неискренне улыбнуться. – Здесь у вас просто творят чудеса, миссис Тэйлор. Уверен, вы ей не один год жизни добавили. Что бы ни случилось, перед вашим заведением я не испытываю ничего, кроме восхищения. Одри Тэйлор кивнула, однако уточнила: – Не уверена, насколько продление жизни человека в таком печальном состоянии, как у вашей матушки, является добрым делом. Впрочем, в любом случае это не нам решать, верно? – Она… – Мэтт вдруг понял, что не знает, как верно сформулировать вопрос. – При смерти? Полагаю, что да, хотя… – Понимаю. Мы ведь все это с вами уже проходили? – Откровенно говоря, сейчас мой прогноз неблагоприятен. Хотя не могу не согласиться, ваша матушка уже преподносила нам сюрпризы. – Директриса жестом пригласила его к лифту. – Я вас провожу. Палата на втором этаже, рядом с постом дежурной сестры. – Она приходила в сознание? – Трудно сказать. По словам Рут, вчера вечером что-то бормотала. Похоже, нечто ее беспокоит. – Двери лифта открылись. – Я вызову Рут, чтобы она сама вам рассказала. Может, вы в этом что-то поймете?.. – Одри снова легонько пожала плечами. – Или это просто обычная смесь из путаных воспоминаний детства, а то и какая-нибудь мыльная опера десятилетней давности. Ну, по крайней мере, она больше не занимается членовредительством. – Мэтту представились пальцы с изогнутыми ногтями, дергающие и царапающие пергаментно-тонкую кожу на тощих руках. Даже он был едва способен переносить это зрелище. – Верно, старший инспектор, хотя бы в этом нам повезло. Они быстро прошли ярким коридором, устланным ковром с геометрическим орнаментом. Высокие окна, даже забранные решетками для безопасности, пропускали внутрь достаточно света. Директриса приоткрыла дверь. – Приехал сын Кэтрин. Мэтт на секунду задержался на пороге и окинул взглядом новую палату. Светлая, просторная, безупречно чистая. Рут – полная, улыбчивая женщина, обязанностью которой было ухаживать за матерью, – подняла взгляд от катетера, который сейчас проверяла. Лучи света из большого окна падали на полную алых роз вазу. На которой и застыл его взгляд. – Мы поставили цветы так, чтобы она их увидела, если придет в сознание, – пояснила сестра. Мэтт обернулся к директрисе. – Откуда взялись эти цветы? Кто их прислал? Теперь замешательство выразилось и на ее лице. – Да вы же сами! Как раз сегодня утром их и доставили. – Кто? – Один из ваших полицейских. Сказал, что вы распорядились. – У вас в фойе есть камеры наблюдения? – У нас кругом камеры, старший инспектор. У половины пациентов – Альцгеймер или другие формы слабоумия. Без камер нам нельзя. – Я хочу видеть того, кто доставил цветы. Можете показать мне запись? Если миссис Тэйлор и была поражена, то виду не подала. – Мы скоро вернемся, Рут. Оставайся с Кэтрин и ни в коем случае не уходи. В кабинете директрисы Мэтт принялся расхаживать взад-вперед, нервничая в предвкушении того, что ему предстояло увидеть. Долго ждать не пришлось. – Утренняя кассета. Этот человек появился в восемь сорок шесть, пришел пешком. – Без машины? – Вероятно, припарковался где-нибудь на улице. Через ворота он точно прошел пешком, я в это время была в кабинете, проверяла расписания дежурств и видела, как он выходит. – Директриса быстро промотала запись, потом остановилась и стала прощелкивать покадрово. – Вот он! Представился инспектором Эдвардом Деннисом. Стоп-кадр показывал уже знакомое лицо, глядящее прямо в камеру. Седые волосы, коротко подстриженная бородка, нагловатая, уверенная улыбка. Тот же, кто подходил к дочери Джейсона. – Вы его знаете? – К сожалению, нет. Однако похоже, что он меня знает, и очень хорошо. – Мэтт достал телефон. – Могу я на минутку занять ваш кабинет, миссис Тэйлор? Мне нужно позвонить. Кивнув, она вышла из комнаты, предоставив ему возможность поговорить с Джейсоном. – У меня в машине есть мешки для вещдоков, так что розы и кассету я привезу. Цветы нам вряд ли чем-то помогут, но я, черт возьми, не собираюсь оставлять их у изголовья матери! – Хотите, сэр, я распоряжусь, чтобы рядом с ней дежурил полисмен? На случай, если он вернется. – Он не вернется, Джейсон. Он уже сделал ровно то, что хотел. Даже если бы вдруг и вернулся с намерением ей повредить, будет уже поздно. Самое худшее происходит прямо сейчас, естественным чередом. – Примите мои соболезнования, сэр. – Мрачность в голосе Джейсона достигла небывалых глубин. – Не о чем тут соболезновать. Лучше пригляди за группой, пока я не вернулся. Мэтт дал отбой и вышел из кабинета. Самое время снять с души еще один камень. Даже если ты меня не услышишь, мама. Кое-что следует сказать. Пока еще не поздно. В ней с трудом можно было узнать женщину, некогда игравшую в его жизни столь важную роль. Он попытался наложить образ внушающего страх матриарха с жесткими чертами лица и пышными каштановыми волосами поверх этой истощенной мумии. Не получилось. – Она много говорила вчера вечером. Уже ночная смена пришла, а она все не могла успокоиться. – Рут подала ему чашку с чаем. – Что-нибудь осмысленное? – Вас кто-нибудь называет Мэтти, сэр? – Иногда. Только те, кто меня любит. Рут подошла к окну. – Разумеется, это не мое дело, сэр. Но я думаю, что она вас любит. Он помешивал ложечкой чай, не поднимая взгляда. – И кто вам внушил столь странную мысль?