Я ответила: – Я знаю чудесное бытовое плетение. Могу и вас научить, Павел Владимирович. Пол засияет, словно после генеральной уборки. Тут я немного лукавила: плетение было самым обычным и половую доску не отполировало бы до блеска, разве что внешнюю грязь убрало бы, и все. – Что вы, Елизавета Дмитриевна? Ни в коем случае нельзя здесь магией убирать. Только по старинке, ручками. Тимофеев запрещает бытовые плетения. Разрешены только те, что по делу. Глаза аспиранта довольно блеснули. Тоже мне, поборник равенства и братства. Наверняка рассчитывает, что товарищи по партии в случае чего оплатят ему изгнание за рубеж. Куда-нибудь в Париж или Женеву. Вряд ли он согласится на шалаш в Разливе. – Павел Владимирович, это обязанность уборщицы, – твердо ответила я. – Убирать всю грязь и весь мусор на полу должна она. – Но это не простой мусор, Елизавета Дмитриевна, – запротестовал он. – Неподготовленному человеку он опасен. Я посмотрела на подозрительно пузырящуюся лужу и заключила: – Знаете, Павел Владимирович, я чувствую себя совершенно неподготовленной для уборки непростого мусора. Наверняка должна быть должностная инструкция, в которой указано, что входит в обязанности лаборанта, а что нет. А также описано, как он должен выполнять свои обязанности. Как только Филипп Георгиевич придет, я у него сразу поинтересуюсь. Соколов скис. Свои полномочия он явно превысил. Имеет ли вообще аспирант право что-то требовать от лаборанта, это еще вопрос. – Руки боитесь замарать, Елизавета Дмитриевна, – укорил он. – Не думаете о тех, кому приходится намного хуже. – Так и вы о них не думаете, – опустила я его с небес на землю. – Иначе не лили бы на пол всякую пакость. – Я случайно! – возмутился он. – Что вы опять случайно сделали, Павел Владимирович? – бодро спросил возникший в дверях Тимофеев. – Вы так кричите, что вас от входа в здание слышно. Ведите себя прилично, и без того про нашу лабораторию болтают боги знают что. – Это и до меня болтали, Филипп Георгиевич, – угрюмо возразил Соколов. – Недаром… Он покосился на меня и решил не продолжать. – Несколько неудачных экспериментов могут быть в любой лаборатории, – возразил Тимофеев, аккуратно водружая пальто на вешалку. – Главное, чтобы их количество было много меньше удачных. – Тут он заметил лужу возле аспиранта и нахмурился. – Павел Владимирович, вы опять? Сколько раз я вас просил быть аккуратнее? Я уже со счета сбился. – У меня треснула в руке колба, – нагло соврал Соколов. – Этого не может быть, – отрезал Тимофеев, тем не менее начиная пристально изучать лужу. – Наша посуда легко не бьется. И потом, где осколки? Нет, батенька, вы меня не обманете. Опять налили мимо. Почему до сих пор не убрали? – Я аспирант, а не уборщица! – выпятил грудь Соколов. – Вы не аспирант, Павел Владимирович, – обманчиво мягко сказал Тимофеев. – Вы мое персональное криворукое наказание. Только не знаю за что. Ломаете дорогое оборудование, проливаете дорогие реагенты, портите репутацию лаборатории. Если бы вы еще чем полезным занимались, так нет. – Я провожу важное исследование… – начал было аспирант. – Исследуете, сколько кроликов способны сожрать за день? – невоспитанно и, на мой взгляд, совершенно нелогично спросил Тимофеев. – При чем тут кролики? Соколов стушевался и бросил тоскливый взгляд на дверь. Но пробиваться к ней пришлось бы через заведующего лабораторией. Очень недовольного заведующего. – Думаете, я не знаю, куда уходят результаты неудачных экспериментов? Они у вас в последнее время случаются с поразительной регулярностью. – Не выбрасывать же нормальное мясо, – вяло огрызнулся Соколов. – Я же не виноват, что они дохнут. Я экспериментирую с металлами и плетениями, но пока все глухо. – Почему бы вам для начала не поэкспериментировать на мышах? – Они очень мелкие, в них сложно вживлять, – пожаловался Соколов. – Вы же знаете, Филипп Георгиевич, что с мышами я уже пробовал, и с морскими свинками. Пришел к выводу, что нужно более крупное животное. Возможно, даже свинья. Свинья вообще подошла бы идеально, она по многим параметрам близка к человеку и… – Если сдохнет еще хотя бы один кролик, будете покупать новых за свой счет, – безапелляционно бросил Тимофеев, делая вид, что не заметил завуалированного предложения заменить лабораторное животное. – Павел Владимирович, я не понимаю, почему лужа до сих пор на месте. Аспирант бросил выразительный взгляд на меня, но Тимофеев от него не отвлекся, явно придерживаясь принципа: «Кто нагадил, тот и убирает», поэтому Соколов с тяжелым вздохом отправился к угловому шкафу, откуда достал довольно мощный артефактный агрегат, который при активации плетения всосал лужу за считаные мгновения. Вот так вот… А от меня этот наглый тип требовал, чтобы я тряпкой убирала? Вот ведь гад какой! Если у меня по отношению к нему и оставалась симпатия, то она испарилась окончательно после этакой наглядной демонстрации. – Я всего лишь хотел пошутить, Елизавета Дмитриевна, – извиняющимся тоном тихо сказал Соколов, проходя назад мимо меня с чистящей бандурой. – Вы не думайте, я бы вас тряпкой не заставил убирать. – А мне показалось, что вы именно это и собирались сделать, – сухо возразила я. – Вы ничего не понимаете! Это ритуал! – загорячился он. – Посвящение вас в нашу братию, так сказать. – Пауков или мух? – уточнила я. Тимофеев недовольно нахмурился. Наверное, ознакомился уже со специфической литературой своего подопечного. Соколов же скривился, махнул рукой и поволок агрегат на место. Агрегат сыто булькал. Надеюсь, чистить его мне не предложат. Я этакую махину не подниму. Там, конечно, есть колесики, но на них только по ровному полу можно катать этот аналог пылесоса. – Добрый день! – Рысьина вплыла в лабораторию так, словно имела на это полное право, и окинула презрительным взглядом невеликое помещение, задержавшись на мне. – Фаина Алексеевна, какими судьбами? – важно подошел к ней Тимофеев и галантно склонился над протянутой рукой. – Внучку навещаю, – хищно показала зубы Рысьина. – Небольшие внутриклановые проблемы. Тимофеев выжидающе улыбнулся, делая вид, что не понимает намека. Соколов застыл у шкафа, продолжая держать уборочный агрегат на весу и с интересом прислушиваясь к разговору. Но разговор как-то приувял, поскольку княгиня не желала унижаться прямой просьбой и сейчас держала паузу, изучая лабораторию. Со мной взглядом она старательно не встречалась, так что я с чистой совестью прошла к столу, уселась и даже раскрыла книгу, хотя и подозревала, что почитать не удастся. – Небольшие проблемы не потребовали бы вашего немедленного визита, – наконец нарушил тишину Тимофеев. – Немедленного? Я ожидала вечера, чтобы не мешать Лизаньке. От ее «Лизаньки» я дернулась, словно меня ошпарили, настолько неприятно оказалось ласковое обращение из ее уст, пусть оно и прозвучало так, словно шло от сердца любящей бабушки. Но кошачьи умеют хорошо притворяться. И ждать в засаде тоже умеют хорошо. – Елизавета Дмитриевна, до завтра вы свободны, – Тимофеев обратил внимание теперь на меня. – Наверное, вас этот паршивец за сегодня утомил. – Что вы, Филипп Георгиевич, – ответила я, чувствуя, как соколовский взгляд впивается между лопатками. – Мне все очень интересно. И я надеялась сегодня еще почитать. – Завтра почитаешь, – почти ласково сказала Фаина Алексеевна, подошла и провела рукой по моим волосам. Я настолько опешила, что застыла на месте и даже не попыталась отстраниться или хотя бы втянуть голову в плечи. – Благодарю вас, Филипп Георгиевич. Нам нужно обсудить несколько вопросов касаемо клана, а Юрий Александрович, к сожалению, не может долго задерживаться и должен отбыть через час. Я подскочила с такой скоростью, что Тимофеев с Соколовым обменялись понимающими улыбочками, наверняка решив, что я по уши влюблена в Юрия, раз уж так спешу на встречу. На самом деле мне захотелось не столько увидеть родственника, сколько держаться как можно дальше от Рысьиной, поскольку ее прикосновение разбудило во мне яростное желание поступать наперекор. – Тогда действительно не стоит задерживаться, – сказала я. – Если Филипп Георгиевич меня отпускает, я готова идти прямо сейчас. На мой полушубок Рысьина посмотрела с недоумением, но спрашивать ничего не стала: то ли решила при посторонних ничего не выяснять, то ли сразу поняла, откуда подарок. А может, ей тоже Волков нравился ничуть не больше, чем мне, просто положение обязывало терпеть неприятных типов? Юрий мужественно ждал на улице. Нос у него успел покраснеть, поэтому выглядел он не столь браво, как в теплом помещении. – Здравствуй, Лиза, – кисло сказал он и шмыгнул носом. – С нашей последней встречи ты еще похорошела. – Не думаю, что Фаина Алексеевна пригласила вас, чтобы мы смогли обменяться любезностями, – заметила я. – Разумеется, нет, – усмехнулась упомянутая особа. – Ты выразила желание поговорить с Юрием Александровичем, я попросила его приехать. – Попросили? – недовольно фыркнул он. – Попросила, – с нажимом повторила она. – Так что давайте пройдем к Лизаньке, и она выяснит то, ради чего ты сегодня приехал. – При вас? – уточнила я. – Разумеется. Общение с молодыми людьми может проходить только под присмотром старших родственников. Репутация Рысьиных должна быть на высоте. Я невольно хихикнула. Поздно уже беспокоиться о моей репутации после того, как я провела столько дней неизвестно где и неизвестно с кем. Боюсь, узнай княгиня правду, она непременно захотела бы меня срочно выдать за Песцова. Вот бы Соболева обрадовалась, что ее подозрения полностью подтвердились. – Лиза, не заставляй меня жалеть о помощи, – недовольно сказала Рысьина. – Скандал удалось замять, но это не значит, что тебя удастся прикрывать вечно. – Дамы, может, мы все-таки пойдем? – предложил Юрий. – У меня не так много времени, чтобы… – Все твое время принадлежит главе клана, – встопорщилась Рысьина, полностью противореча недавним своим деликатным словам о просьбе, поскольку посчитала, что слова Юрия ставят под сомнение ее авторитет. – Разумеется, Фаина Алексеевна, – недовольно ответил Юрий. – Но у меня сейчас еще есть и другие обязательства. А увольнительная дана только до вечера. – Пойдемте же, – нетерпеливо бросила я, поскольку выяснение отношений внутри клана Рысьиных меня волновало в последнюю очередь. И, подав пример, сделала несколько шагов и сразу с удовлетворением услышала, как недружно заскрипел за мной снег, а Рысьина что-то недовольно прошипела себе под нос. – Не слишком ли много вы позволяете внучке, Фаина Алексеевна? – подлил масла в огонь Юрий. – Юрий Александрович, можно вас попросить помолчать, пока к вам не обращаются с вопросами? – совершенно ледяным тоном отбрила его княгиня. Теперь обиженно засопел Юрий, не пытаясь, впрочем, высказать неповиновение главе клана. Еще бы: его папеньки здесь не было, а значит, рассчитывать младший Рысьин мог только на себя. А сам он не противник даже мне, не то что княгине. Поэтому до моей квартиры мы дошли в блаженном молчании. Открыла нам Полина, которая, едва заметно косясь на Рысьину, доложила, что не так давно приходила жаждущая пообщаться со мной Свиньина-Морская, которая заявила, что она моя близкая подруга, и собралась ждать меня внутри. Тем не менее Полина в квартиру ее не пустила. – Хотя барышня устроила настоящий скандал, – настороженно закончила она, явно будучи под впечатлением от выступления Полины Аркадьевны. – Свиньины все скандальные, – небрежно бросила княгиня. – Свиньина-Морская, ваша светлость, – уважительно поправила служанка.