– Можно спросить кое-что? Я заметил, что одна из ран на животе похожа на кесарево сечение… Медики снова перевернули тело. – Ты имеешь в виду вот это? Нолен указал на длинный разрез, шедший вниз от пупка на пятнадцать сантиметров. – Да, – подтвердил Йона. – Я еще не успел осмотреть все раны. – Vulnera incisa s scissa[4], – сказал Фриппе. – Да, похоже, что это резаная рана, говоря по-нашему, – подтвердил Нолен. – Не колотая, – уточнил комиссар. – Учитывая ровную форму и то, что здесь поверхность кожи не тронута… Нолен указал на рану, и Фриппе нагнулся посмотреть. – Да… – Края, – продолжил Нолен. – Их не пережимали специально, чтобы избежать кровотечения, но… Он внезапно замолчал. – В чем дело? – спросил Йона. Нолен посмотрел на него странным взглядом: – Этот разрез сделан после смерти. Патологоанатом стянул перчатки. – Надо посмотреть, что там с компьютерной томографией, – нервно сказал он и подошел к компьютеру, стоящему на столе возле двери. Нолен вывел на экран две трехмерные картинки, подумал и поменял угол. – Рана как будто доходит до матки, – прошептал он. – Она, похоже, следует за старым рубцом. – Старым? Что ты имеешь в виду? – спросил Йона. – Разве не видишь? – улыбнулся Нолен и снова повернулся к телу. – Шрам после кесарева сечения. Он указал на вертикальную рану. Йона нагнулся, чтобы рассмотреть получше, и увидел, что рана тянется вдоль тонкой ниточки старого бледно-розового шрама – давно зарубцевавшегося шрама от кесарева сечения. – Но ведь в момент гибели она не была беременна? – спросил Йона. – Нет, – усмехнулся Нолен и поправил пальцем очки. – Мы имеем дело с убийцей с квалификацией хирурга? Нолен покачал головой. Йона подумал, что кто-то убил Катью Эк с дикой, неистовой жестокостью. Через два часа убийца вернулся, перевернул ее на спину и разрезал старый шрам от кесарева сечения. – Посмотри, нет ли чего-то подобного на других трупах. – Искать такие разрезы в первую очередь? – спросил Нолен. – Да, думаю, да. – Ты в этом не уверен? – Уверен. – Значит, ты хочешь, чтобы мы искали в первую очередь всё. – Ну, примерно так, – улыбнулся Йона и вышел из зала. Садясь в машину, комиссар почувствовал, что мерзнет. Он завел мотор, выехал на Рециусвэг, включил обогреватель и набрал номер главного окружного прокурора, Йенса Сванейельма. Тот ответил: – Сванейельм. – Это Йона Линна. – Доброе утро… Я как раз только что говорил с Карлосом – он предупредил, что ты позвонишь. – Трудновато пока сказать, что у нас есть. – Ты сейчас в машине? – Только что закончил с судебными медиками, собираюсь заехать в больницу. Надо обязательно поговорить с выжившим мальчиком. – Карлос объяснил мне ситуацию, – сказал Йенс. – Хорошо бы поторопиться. Профайлеры уже работают? – Одного профайлинга недостаточно, – ответил Йона. – Да, я знаю. Согласен с тобой. Если мы хотим хоть как-то защитить старшую сестру, необходимо поговорить с мальчиком. Только так. Йона вдруг увидел фейерверк, совершенно беззвучный. Голубые звезды разлетелись над крышами Стокгольма. – Я связался с… – продолжил Йона и откашлялся. – Я связался с Сусанной Гранат из социальной службы, а еще думаю взять с собой Эрика Барка. Он специалист по шоковым состояниям и травмам. – Все своим чередом, – успокаивающе сказал Йенс. – Тогда я еду прямо в нейрохирургию. – Я так и подумал. Глава 6 Ночь на восьмое декабря Симоне что-то разбудило еще до того, как на ночном столике рядом с Эриком зазвонил телефон. Эрик промычал что-то про шарики и серпантин, взял трубку и вышел из спальни. Закрыл дверь, прежде чем ответить. Голос через стену казался мягким, почти ласковым. Через несколько минут Эрик проскользнул в спальню, и Симоне спросила, кто звонил. – Какой-то полицейский… комиссар, я не расслышал, как его зовут, – ответил Эрик и объяснил, что ему придется поехать в Каролинскую больницу. – Спи, Сиксан, – прошептал он и вышел из комнаты. Ночная рубашка закрутилась вокруг тела и натянулась на левой груди. Симоне поправила ее, перевернулась на бок и стала слушать, как Эрик ходит по коридору. Он оделся, порылся в гардеробе, ища что-то, вышел из квартиры и запер дверь. Через пару минут Симоне услышала, как за ним хлопнула дверь подъезда. Симоне долго лежала в кровати, безуспешно пытаясь заснуть. Она подумала, что разговор Эрика был мало похож на беседу с полицейским – слишком не по-деловому звучал голос. А может быть, Эрик просто устал. Симоне наведалась в туалет, выпила йогурта и снова легла. Вспомнила о том, что произошло десять лет назад, и больше уже не могла уснуть. Полежала с полчаса, потом села, зажгла свет и взяла телефон. Посмотрела на дисплей, нашла последние входящие звонки. Симоне подумала, что следовало бы выключить свет и спать, но вместо этого набрала номер. Три гудка. Потом что-то щелкнуло, и она услышала женский смех совсем рядом с трубкой. – Эрик, перестань, – весело сказала женщина. Потом голос прозвучал ближе: – Даниэлла. Симоне слышала, как женщина подождала, потом устало, с вопросительной интонацией произнесла “алоха” и отключилась. Симоне сидела, уставившись на телефон. Она пыталась сообразить, зачем Эрик сказал, что звонил полицейский, мужчина-полицейский. Симоне хотела найти этому подходящее объяснение, но не могла не думать о том, что произошло десять лет назад, когда она вдруг обнаружила, что Эрик обманывает ее, что он врет ей в лицо. Это случилось в тот же день, когда Эрик объявил, что навсегда покончил с гипнозом. В тот день, вспоминала Симоне, она, против обыкновения, не пошла в свою недавно открывшуюся галерею. Может, Беньямин был дома, может, она взяла выходной – во всяком случае, утром она сидела возле светлого кухонного стола в квартире в Ерфелле, просматривая почту, и вдруг ей на глаза попался голубой конверт, адресованный Эрику. В графе “Отправитель” значилось только имя – Майя. Бывают мгновения, когда каждой клеткой тела ощущаешь: что-то не так. У Симоне эта боязнь предательства, наверное, появилась после того, как она поняла, что отца обманывают. Он прослужил в полиции до самой пенсии и даже получил медаль за особые заслуги в розыскной работе, но ему понадобился не один год, чтобы обнаружить гнусную измену жены.