Ходовой мостик полнил гул недоуменных голосов - продолжали молчать только контр-адмирал, да поднявшийся наверх старший артиллерист "Гангута". Последний, сжав бинокль до побеления костяшек, неотрывно смотрел сейчас на "Изумруд", и не слышал ничего вокруг, беззвучно шевеля губами. - Выбросить впустую снаряды... Что они там о себе думают? Глупости какие-то... Зачем? - гомонили остальные Но почти сразу за пятым грянул шестой и последний залп "Севастополя". И вдруг Роговицын заговорил: - Первой серией - тремя залпами - они взяли "Изумруд" в вилку между вторым и третьим падением. Второй серией - два залпа - уточнили положение крейсера с точностью до кабельтова. Этот последний залп даст им попадание. Внезапно наступившую тишину прерывали только гул турбин, да шелест волн под форштевнем. Вот вознеслись четыре столба от падения последнего залпа "Севастополя" ... И ошеломленные офицеры во все глаза смотрели, как на фалах "Изумруда" поднимается красный, с белым прямоугольником в середине флаг. Есть накрытие! - Три минуты две секунды - доложился мичман, чьей задачей было хронометрировать стрельбы. Контр-адмирал не одернул, и никто не засмеялся, когда командир "Гангута" исполненным глубочайшего изумления басом протянул: - Ааахренеееееть!!! *** Новая система пристрелки, сей момент принятая Российским императорским флотом под названием "двойной уступ", не экономила боеприпасов и не давала рисовать красивые проценты попаданий на учениях. Но зато позволяла накрывать цель примерно вдвое быстрее, чем это можно было сделать традиционной "вилкой". Раньше корабли медленно, залп за залпом "нащупывали" точное местоположение неприятеля, а "двойной уступ" позволял сделать это куда быстрее. - И как же мы этого раньше-то не видели, а, Людвиг Бернгардович? - задал вопрос фон Эссен. - С кавторангом Маштаковым я на эту тему беседовал обстоятельно - отвечал Кербер: - И вот что думаю. Все дело в том, что у нас основным мерилом качества артподготовки всегда был процент попаданий. Попал тремя снарядами из десяти? Молодец! Четырьмя? Орел! Пятью?! На руках носили таких! Призы! Слава! Внеочередное производство! А то, что пристреливаться начинаем весной, а заканчиваем к Рождеству, уж простите, Николай Оттович, такое сравнение - на то внимания не обращали! Мы сами завернули нашим артиллеристам мозги так, что для них кроме хорошего процента попаданий и не существовало ничего! Никому и в голову не могло прийти пожертвовать процентом попаданий для скорости пристрелки, а ведь в настоящем-то бою, кто первый попал, у того, почитай, победа в кармане! - М-да... - командующий Балтфлотом помолчал - Вы, дорогой мой контр-адмирал, к этому юноше приглядитесь внимательнее. Может, пора ему собственный корабль давать? - Лишнего корабля для Маштакова не имею - сразу насупился Кербер. - Но его повышение сдвинет готовность "Севастополя" в такие дали, что... - Да не кипятитесь, Людвиг Бернгардович! Не кипятитесь! Что ж я, не понимаю, что ли? Но Вы гляньте, что творится - сперва Русанов, потом этот Маштаков... С такими орлами Вы к весне с подготовкой бригады управитесь. И Маштакова у Вас никто не заберет, ручаюсь. Русанова не дам, и не просите, но и Маштакова не отберу. - А что с "Самоедом", Николай Оттович? - Да чего уж там? Капитан говорит, напали на него вражеские миноносцы, пускали мины и вообще надругались всячески, так что он вынужден был на всех парах ринуться к стрельбищу, под спасительное крыло Балтфлота. - Какие ему немецкие миноносцы в Финском? У него что, белая горячка? Или... опять Петров 2-ой? - Опять Петров. Сознался, шельмец, что, возвращаясь в Ревель, обнаружил небольшой транспорт, и озорничал, имитируя торпедную атаку дивизиона. "Для отработки навыков". - И что ж теперь? - Да чего уж там... Секретили наши новые методы, секретили, и вот тебе, бабушка, и Юрьев день! По-хорошему, надобно команду "Самоеда" под замок садить до конца войны, но где ж мне такие полномочия взять? Охранка документы проверила, беседы произвела, да и отпустили их с Богом. - Нехорошо... - Совсем нехорошо. *** Принц Генрих поморщился, читая многословный доклад разведки. И не лень же было столько чернил переводить, если весь смысл написанного укладывался в полторы строчки приложенной к отчету телеграммы? ""Скиф" тире "Почтальону" тчк Русские проводят артиллерийские учения новейших дредноутов с использованием быстроходных кораблей-мишеней по методике Императорских военно-морских сил тчк" ГЛАВА 20 Величайшая бойня, равной которой еще не знал мир, выстилала поля Европы сотнями тысяч тел. С началом войны, французы, союзники России по Антанте, двинули войска в Эльзас и Лотарингию. Французские штыки должны были вернуть своей стране ее исконные территории, трагически потерянные в прошлой войне, что сплотило бы нацию и подняло ее дух на невиданную высоту. А поскольку немцы также считали Эльзас и Лотарингию своей вотчиной, то следовало ожидать там главные силы кайзеровской армии. И если Франция смогла бы сокрушить их в генеральном сражении, то исход войны тут же стал бы ясен. Наступление развивалось по довоенным планам, французы разбили и отбросили противостоящие им германские полки. Но главных сил кайзеровской армии ни в Эльзасе, ни в Лотарингии не оказалось: как выяснилось, проклятые гунны вовсе не собирались делать то, что ожидал от них противник. За десять лет до того, как французским и германским солдатам уготовано было вновь вцепиться друг другу в глотки, военный гений Альфреда фон Шлиффена измыслил способ, которым можно было сокрушить Францию всего лишь за месяц. Французы сделали ставку на прямой и мощный короткий удар, но он пропал втуне: германский рейх, вовсе не стремился удержать Эльзас и Лотарингию любой ценой. Немцы вели там лишь сдерживающие бои, в то время как основная масса кайзеровских войск стальным тараном грянула в границы ничего не подозревающей Бельгии. Бельгийцы оказались не робкого десятка и яростно дрались, но не могли защитить свою страну, проигрывая в численности десять к одному. Один за другим пали Льеж, Намюр, Антверпен, а затем многочисленные дивизии немцев вышли к Брюсселю. И стало ясно, что немцам удался блестящий фланговый маневр, что их армия, лишь ненамного превосходившая численностью объединенные англо-франко-бельгийские силы, оказалась совсем не там, где ее ожидали видеть. Пока крупные силы французов топтались в Эльзасе и Лотарингии, всепобеждающий кулак кайзера вознесся над сжавшимся в ужасе Парижем. Французские генералы совершенно не были готовы к такому и конечно, уже не думали ни о каких наступлениях. Они срочно выводили войска с отвоеванных у немцев территорий, но теперь эти полки приходилось бросать в бой по частям, латая пробитые германским наступлением дыры. Такая стратегия, конечно, не могла дать победы: армия Франции утратила инициативу и в развернувшихся сражениях союзники терпели одно поражение за другим. Немцы шли вперед, правительство Франции бежало в Бордо, и всем было ясно, что судьба Парижа повисла на волоске. Германия была как никогда близка к своему величайшему триумфу. А что же Россия? План Шлиффена строился на том, что огромные территории Российской империи, вкупе с относительно слабым транспортом не дадут русской армии вовремя отмобилизоваться. Педантичные офицеры имперского генерального штаба высчитали, что русские смогут развернуться лишь через два месяца после немцев, и это опоздание дает Германии драгоценную фору до вступления России в войну. За эти месяцы следовало разгромить Францию и принудить ее к миру, а затем развернуть свои главные силы на восточной границе: тогда Россия окажется в одиночестве перед штыками германской и австро-венгерской армий и ей останется только капитулировать. Ну а если все же русские проявят свое знаменитое упрямство, принимаемое многими за мужество - что ж, да свершится их судьба! Неумолимая поступь имперских полков всколыхнет гигантские просторы славянских земель от горизонта до горизонта, и армия России рассыплется прахом под их сапогами. Миражи "Третьего Рима" истают, пошатнувшись, рухнет замшелое самодержавие Романовых и могущество Великой Германии воцарится на всем континенте, управив границы России по своему разумению. Так видели войну в Берлине, так думал кайзер, говоря: "обед у нас будет в Париже, а ужин - в Санкт-Петербурге". Но у русских по этому поводу имелось свое, особое мнение... Как ни странно, но царские генералы умели считать ничуть не хуже своих германских визави и о "дыре" в два месяца им было прекрасно известно. А потому Россия взяла за моду держать относительно некрупные силы на границе с Германией. Небольшая армия, мобилизацию и развертывание которой можно завершить в считанные дни. Победить немцев такой армией было нельзя, но если она, эта армия, с началом войны, не дожидаясь сосредоточения кайзеровских войск, сама вторгнется в германские пределы, пройдя огнем и мечом по прусской земле, срывая все планы и вынуждая немцев срочно искать силы для защиты... То немцы, в конце концов, ее остановят, и погонят назад, и может быть даже разобьют, но потратят на это время. То самое время, которое нужно Российской императорской армии, чтобы завершить все приготовления и встретить врага в полную силу. Почему-то так вышло, что об этом, исполненном азиатского коварства плане, в Германии не знали. И когда с началом войны две некрупных российских армии внезапно перешли в наступление, это стало для всех очень неприятной неожиданностью. Кое-какие силы на прикрытие восточной границы имперский генштаб, конечно, оставил, дабы обозначить военное присутствие и тем заставить русских воздерживаться от озорства. Но сейчас этим силам предстояло остановить вполне серьезное, хотя и ограниченное в масштабах вторжение. Немцы не преуспели. Их 8-я армия потерпела поражение под Гумбинненом, и больше не имела сил чтобы остановить русских, а это означало, что вся Восточная Пруссия будет потеряна. Известие об этом стало шоком для высоких политических кругов, сам кайзер признал такое положение дел нетерпимым: поэтому решено было не отдавать русским Восточную Пруссию, а снять часть войск с западного фронта и направить их на усиление 8-ой армии... ...И это стало ошибкой, похоронившей план Шлиффена, а также все надежды Германии на быстрое окончание войны. Как ни превосходно было стратегическое положение германских войск, находившихся так близко от Парижа, но они были истощены быстрыми маршами и отчаянным сопротивлением союзников. Два свежих корпуса да кавалерийская дивизия, что были отправлены на защиту Восточной Пруссии, стали той самой соломинкой, "сломавшей спину верблюду" и не позволившей кайзеровским войскам одержать победу в решающей битве на Марне. Париж устоял, союзные армии, хоть и оставив огромные территории Франции, все равно устояли тоже и были готовы защищаться, а вот кайзеровские войска утратили свой наступательный порыв. Для того, чтобы продолжать наступление Германии нужны были свежие войска, но их не было - тем самым боевые действия на Западе зашли в тупик. И теперь перед Берлином во весь рост вставала совершенно безрадостная перспектива войны на два фронта, при том что шансов победить в такой войне у него практически не было. А что же Россия? Вместе с дополнительными корпусами на восточный фронт убыли два великолепных германских стратега: Гинденбург и Людендорф. Они быстро вскрыли губительную ошибку русского генштаба, решившего что битва за Восточную Пруссию закончена и потому отправившего армии Самсонова и Ренненкампфа в расходящихся направлениях. Теперь русских можно было разбить по частям, чем Гинденбург с Людендорфом не преминули воспользоваться: сосредоточив имевшиеся у них силы, они атаковали войска Самсонова под Танненбергом. Русские сражались ожесточенно, но это не могло спасти их от разгрома - с каждым часом положение русской армии становилось хуже и хуже. Но в тот самый момент, когда разгром, казалось, был уже неминуем, на поле боя появился Ренненкампф со своими войсками. Каким-то шестым чувством осознав ошибочность полученных им приказов он, отписав о своих действиях в Ставку, но не дожидаясь ответа командования, ринулся на выручку Самсонову. И все же успел, в самый последний момент, с ходу ударив немцам во фланг немногочисленным, едва волочащим ноги от усталости авангардом своей армии. Этого было недостаточно для победы, но хватило для того, чтобы поражение не превратилась в катастрофу. Дивизии Самсонова понесли тяжелые потери, но все-таки не были разбиты. Вместе с подошедшим подкреплением, они смогли отступить, сохранив боевые порядки и отразив атаки наседающих германцев. К несчастью, Ренненкампфу не суждено было увидеть всего этого - он погиб едва ли через час после атаки своих войск. Сражение оказалось очень тяжелым для обеих сторон, потери были огромны, но у русских - все же несколько больше. Немцы трубили о своей победе. Россия ликовала спасению армии Самсонова, а Ренненкампф стал национальным героем. Ему припомнили все: и то, что, бросившись на помощь 2-ой армии, он нарушил приказ, и то, что они с Самсоновым без пяти минут ненавидели друг друга со времен русско-японской войны, и что Ренненкампф все равно не успевал помочь, даже если бы и решился. В силу всего этого у него не было никакой корысти идти на выручку, но он все же пришел. Один Бог знает, как, но вдохновил войска, и те летели как на крыльях, а затем атаковали, не щадя себя. Погиб сам, но сумел спасти множество жизней... До битвы под Танненбергом все слышнее звучали голоса, что слишком уж много в Российской императорской армии офицеров с германскими фамилиями, а можно ли им доверять? Не случится ли измены и предательства? Подвиг Ренненкампфа показал цену этой пустопорожней болтовне: после Танненберга за такие слова били в морду, не разбирая чинов. А затем на русско-германском фронте все замерло, потому что ни немцы, ни русские не имели больше сил для наступления. Самсонов, приведя в порядок свои войска и соединившись с армией покойного Ренненкампфа предложил не отступать на границу, а держать оборону в Восточной Пруссии до тех пор, пока его не выдавят оттуда, на что у немцев сил покамест не хватало. Ставка одобрила. До конца года здесь еще вспыхивали бои местного значения, но крупных наступлений не случилось, потому что войска для этого не имелось у обеих сторон. Здесь, как и на западе, война зашла в позиционный тупик. Иное дело - Австро-Венгрия. Австрийцы атаковали, но то же самое сделали и русские, и все это вылилось в гигантское встречное сражение на почти пятисоткилометровом фронте: позднее эту мясорубку назвали Галицийской битвой. Она представляла собой ряд не слишком связанных меж собою сражений, у которых было только одно общее: ни в одном из них австрийцы не преуспели. Их армии несли тяжелые поражения и откатывались вглубь страны, Россия вернула себе западные области Украины, и стало ясно, что Австро-Венгрия, при всей ее гонористости, России не противник. К концу 1914 года было совершенно понятно, что не то, чтобы победить, но хотя бы устоять без помощи Германии австрийцы неспособны. Вот так на суше с началом войны пришли в движение огромные армии и битвы следовали одна за другой. Утоптанная солдатскими сапогами страдалица-земля принимала в себя столько пуль и осколков, что заступы мертвецких команд не могли копать бесконечные ряды братских могил, и трупы валялись неубранными во множестве. Смерть отложила свою косу, любовно охватив костлявыми пальцами рукоятки пулемета "Максим" и древние боги войны умирали один за другим, захлебываясь в озерах свежепролитой солдатской крови... Иное дело - море. Конечно, война шла и здесь. Пали германские колонии, неуловимые крейсера фон Шпее, истребившие эскадру британского адмирала Крэдока, в свою очередь и сами нашли свой конец у Фолклендских островов. Страшный шок охватил Британию, когда Отто Веддиген на своей U-9 за один боевой выход послал на дно три могучих броненосных английских крейсера, явив миру мощь подводного флота. Англичане успешно атаковали легкие силы немцев у Гельголанда, те в ответ обстреливали английское побережье, но получили хорошую трепку у Доггер-Банки. Но, по большому счету все это были мелочи, рутина войны. Главные силы хохзеефлотте и Гранд Флита оставались в гаванях, ожидая выхода соперника в море. Британские адмиралы мечтали разгромить вышедший из своих уютных баз германский флот, и тем покончить с претензиями кайзера на морское господство. Немецкие адмиралы рассчитывали застать врасплох и уничтожить какую-нибудь отдельную британскую эскадру, чтобы сравняться по силе с Гранд Флитом, и тогда уже дать британцам генеральное сражение. Но пока что мечтами да расчетами дело и ограничивалось. То же самое происходило и на Балтике. Потеря "Магдебурга", "Газелле" и "Пантеры" всколыхнула немцев и разожгла в них желание как следует получить зарвавшихся балтийцев. Но сражение главных сил балтфлота с 4-ой эскадрой закончилось с околоничейным результатом, а затем... Главные силы балтийского флота не были готовы к активным действиям, а у немцев, сосредоточивших все новейшие корабли в Северном море, не имелось на это сил. Война вылилась в партизанщину: четырнадцать раз с начала войны уходили в море русские крейсера и миноносцы, чтобы набросать мин на путях кораблей кайзера. На них подорвался и погиб броненосный крейсер "Фридрих-Карл". Немцы бросили в бой подводные лодки, и в конце концов добились успеха - страшный взрыв погубил "Палладу" со всем экипажем. Но зато русский флот получил усиление двумя британскими подводными лодками, доблестные экипажи которых сумели провести их в Балтику. Немцы атаковали Либаву с тем, чтобы воспрепятствовать русским использовать ее в качестве базы для легких сил, но они ее и так не использовали. В последней, декабрьской, самой масштабной минной постановке русские "от неизбежных на море случайностей" потеряли два миноносца, но на выставленных ими минах подорвались крейсера "Аугсбург" и "Тетис". Хотя оба корабля сумели вернуться в порт, "Тетис" имел столь серьезные повреждения, что его решено было не восстанавливать. Николай узнавал о новостях на бегу, из торопливо прочитанной поутру газеты или же разговоров в кают-кампании. Работать приходилось не покладая рук, с раннего утра и до вечера, но и ночью случались тревоги. Увольнительные, конечно, случались тоже, но теперь за удачу можно было считать день на берегу за две недели корабельной службы. Это расстраивало Николая, потому что мешало развиваться его роману с Еленой, а в том, что это роман, уже не было никаких сомнений. Но они виделись так редко... Ревность? О, нет, бравому кавторангу никогда бы не пришло в голову ревновать госпожу Русанову к кому-то еще. В отличие от Валерии, рядом с которой всегда находился целый выводок воздыхателей и ухаживание за которой было тем еще соревнованием, Елена достаточно быстро дала понять, что не намерена принимать знаки внимания ни от кого, кроме Николая. Безусловно, он нравился ей, но теперь кавторанг желал иных чувств между ними, а как их добиться, если они почти не бывали вместе? Как мыслилось кавторангу, в его отношениях с Еленой Александровной наметился некий застой, но увы - покамест он мало что мог с ним поделать. С другой стороны, увлеченность своим делом в сочетании с бесконечной занятостью не давала Маштакову мучиться амурами, пока он на службе. Николай отлично знал, какое важное дело ему поручено и надеялся подготовить артиллерию линкора к сражению: а в том, что битва неминуема он не испытывал и тени сомнения. Соответственно, ему было безразлично, что за полгода войны бригада дредноутов ни разу не вышла из Финского залива: это "бездействие" воспринимался Маштаковым как дар богов, позволявший наилучшим способом приготовиться к бою. Конечно, известия о рейдах крейсеров и миноносцев пробуждали в нем интерес, но все же это был, скорее, интерес наблюдателя: предложи кавторангу кто-нибудь перевод на крейсер, он бы отказался. Николай чувствовал себя вполне на своем месте - но увы, о других, более юных и менее опытных членах экипажа этого сказать было нельзя Еще до Рождества трое лейтенантов - второй, третьей башни и носового плутонга - подали рапорты о переводе. Объясняться с ними стало для Маштакова форменным мучением. Горящие глаза, жажда боевых свершений, чуть-чуть заметное пренебрежение начальством, якобы "устроившемся подальше от войны" и тут же - склонность только что в ноги оному начальству не падать, дабы оно похлопотало о переводе. Юношеский максимализм, твердая уверенность, что если прямо сейчас не сбежать на миноносец, то вся война пройдет мимо и, конечно же, абсолютная глухота ко всем аргументам начальства... Хотя, положа руку на сердце, некоторые основания для хандры у молодых офицеров были. Никто не сомневался, что командующий Балтфлотом способен бросить в бой все, чем располагает, хотя бы и против превосходящих сил противника. Но власть фон Эссена имела границы: костяк балтфлота, 1-ая бригада новейших линкоров, куда входил "Севастополь", можно было использовать лишь по решению Ставки. И было ясно, что Ставка будет запрещать, а если и разрешит, то лишь тогда, когда уже будет поздно.