- Выпьешь? - Да я-то может и не стал бы, но тебе явно не повредит. Что случилось, Алексей? Ты на себя не похож. Князь крякнул и достал пару чарок с початой бутылкой своего любимого "Фрапэна" - Неужели так заметно? Николай, за новости, которые я тебе привез, в стародавние времена меня бы посадили на кол. - Валерия?! - Тьфу!!! Да все в порядке с твоей дамой, насколько я знаю, живехонька и здоровехонька, чего б ей сделалось-то. Ты вообще о чем-то, кроме своей зазнобы думать в состоянии? - Могу, конечно. - Тогда давай за встречу. И... не буду больше ходить вокруг да около. Суд не признает тебя оскорбленным, друг мой, и это просто хуже некуда. У Николая словно двенадцатидюймовая пушка с плеч свалилась, и он в голос расхохотался. Князь смотрел на него с недоумением. - Значит, суд решил, что неотесанный моряк унизил бедненькую, невинную овечку Стевен-Штейнгеля? О, времена, о нравы! - кавторанг патетически закатил глаза, сопроводив свои слова маленьким глоточком "Фрапэна". - Рыдают ангелы, презрев жестокосердность судей! Господи, Алексей, и из-за этой малости у тебя такой похоронный вид? И я и граф знаем о том, что произошло, знаем, чем это должно закончиться. Так какая разница, кто из нас назначит условия дуэли? Ну сам подумай, много ль счастья выбирать откуда стреляться - с пятнадцати шагов, или с двадцати? А такой манер, где шансов выжить не будет у обоих, наш душка-граф не выберет, помяни мое слово. Не будет ни "дуло в дуло" ни "через платок". Граф хочет устранить меня, это да, но лишь для того, чтобы вернуть расположение Валерии. Он, возможно, не прочь меня прикончить - но сам-то он хочет остаться в живых! - Ты даже не понимаешь, до какой степени ты прав, - мрачно ответил Николаю князь: - Граф Стевен-Штейнгель действительно чертовски хочет жить. Настолько, что он вообще не собирается подвергать свою драгоценную шкуру сколько-нибудь серьезному риску. Николай, ты не будешь стреляться с штабс-ротмистром - чуть отстраненно и как-то механически говорил Алексей Петрович, а затем в его интонациях прорезалось глубочайшее презрение: - Этот трусливый ублюдок выбрал сабли Алексей Павлович не мог не воздать должное кавторангу - Николай не выдал своих чувств ни словом, ни жестом, лишь зрачки слегка расширились, да тугой струной сжались губы. Увы, все что мог сейчас сделать князь для своего друга - это налить ему еще. Что он немедленно и сделал. - Я возражал. Говорил, что это не дуэль, а убийство - сводить в бою профессионала сабельного боя и человека, едва ли помнящего с какой стороны нужно браться за клинок. Но ты же знаешь сам, что неумение владеть оружием дуэльный кодекс не волнует, к тому же кто-то разузнал про твое юношеское увлечение фехтованием. В общем... в общем дело такое, друг мой. Официально суд еще не состоялся - не все формальности соблюдены, тебе и графу не зачитали решение, что-то там еще по мелочи. Но графа вызвали по службе в Питер, все знают, что и ты в Кронштадте. Когда Вы оба окажетесь в Гельсинки - одному лишь Богу известно. Потому приговорили так - если будет на то твоя воля, дело может быть отложено до соблюдения всех формальностей. Ты имеешь на это полное право. Но участники суда сочли тебя виновным в ссоре, это решение ими принято, и оно останется неизменным. Если ты не хочешь тянуть, тогда суд считается завершенным, дуэль разрешена и может состояться в любое время по твоему усмотрению. У законников претензии к тебе и графу не будет. Николай взял княжескую хрустальную чарочку и согрел ее в ладонях. Не торопясь, поднял на уровень глаз. Рука не дрожала, а коньяк и в самом деле превосходен - в лучах пробившегося через иллюминатор света он казался тягучей квинтэссенцией солнечного тепла. Затем кавторанг поднес чарку к губам. Одновременно вдохнул теплый хмельной аромат и "положил" маленькую капельку изысканного напитка на язык. Вкус был изумителен, капля коньяка, казалось, потихоньку разогревала изнутри сама себя - почувствовав, что благородный напиток вот-вот обожжет язык, кавторанг позволил ему скатиться в горло. - А что по этому поводу думает граф? - спросил Николай. - Граф, само собой, согласен и считает, что тянуть не нужно. Он, вероятно, уже в столице, и оставил мне адрес своего секунданта. Так что организовать дуэль будет несложно. - Ну что же..., наверное, он прав - ни к чему оттягивать неизбежное. Я все еще могу рассчитывать на тебя? - Николай. Я, разумеется, исполню все необходимое. Но! Ты когда в фехтовальном зале был в последний раз, а? - Давненько. - Именно что - давненько - вдруг в глазах у князя заплясали маленькие чертики - А дай-ка я на тебя посмотрю. - Прямо сейчас, Алексей? - Почему бы и нет? У тебя нервы играют от таких новостей, хотя по тебе и не видно, и коньячку ты выпил. Так что хуже, чем сейчас у тебя состояние на дуэли точно не будет. Вот и посмотрим, на что ты способен. Николай против воли улыбнулся - Алексей, ты решительно невозможен. Я только-только прибыл к тебе в гости, и тут же ты тащишь меня звенеть железом. Что подумают о нас твои офицеры? - И с каких это пор ты стал обращать внимание на мнение окружающего тебя общества? Неужто госпоже Абзановой удалось открыть тебе глаза, и ты наконец-то заметил, что живешь не на Луне и вокруг тебя есть люди, к мнению которых стоит иногда прислушаться? Улыбка Николая стала куда более естественной - И это ты мне говоришь, отец ангарды? В ответ Алексей Павлович лишь самодовольно улыбнулся. Все дело в том, что князь Еникеев обожал сабли. Именно так - не интересовался, не ценил и даже не любил - обожал. Решительно непонятно было, как с таким пристрастием Алексей Павлович оказался на флоте, а не в кавалергардах, но факт остается фактом - князь всегда и во всякой ситуации находил место и время для занятий сабельным фехтованием. До войны это было легко - увы, русские морские офицеры в массе своей отнюдь не помирали на службе. Бывали, конечно, длительные походы, кругосветки и учения, но, в общем, всего этого никогда не было так много, чтобы всерьез помешать хобби Алексея Павловича. Князь изыскал возможности для тренировок даже в японском плену. А вот после возвращения в Россию, господа офицеры, в полном соответствии с заветом Степана Осиповича Макарова, были "в море - дома, на берегу - в гостях". Алексея Павловича, на собственном опыте познавшего, к каким последствиям приводят пробелы в боевой подготовке, такой порядок вполне устраивал. За исключением одного - в море фехтовать и негде и не с кем. Князь вынужденно мирился с подобным положением дел, страдал молча, а на берегу доводил себя до исступления, пытаясь, как он говорил, "восстановить форму". Ситуация изменилась, когда Алексея Павловича назначили командовать легендарным "Баяном" - самым знаменитым крейсером балтийского флота. Построенный незадолго до русско-японской войны во Франции с тем чтобы "нести разведочную службу при эскадре, не переставая в то же время быть боевым судном", "Баян" получился небольшим, изящным, прилично бронированным, хотя и не слишком быстроходным кораблем. Мощью своей он подавлял любой бронепалубный крейсер, уступая большинству броненосных. В грянувшей войне корабль проявил себя выше всяческих похвал, став, пожалуй, лучшим крейсером Порт-Артурской эскадры. Вспомнить хотя бы дело 31 марта 1904 г, когда погиб миноносец "Страшный", нарвавшись на целый дивизион японских дестроеров. Рванувшийся ему на выручку "Баян", выйдя к месту боя, сходу расшугал японскую мелочь, остановился и спустил шлюпки для спасения выживших моряков. Но тут из туманной дымки появились силуэты японских крейсеров. Один, два, три... шесть. Загрохотали орудия. Рядом с "Баяном" вздыбились фонтаны разрывов, но крейсер не мог дать хода - как было бы тогда поднимать шлюпки? "Баян" оставался на месте до тех пор, пока не были закончены спасательные работы. Лишь дождавшись баркасы со спасателями и спасенными "Баян", весело перестреливаясь с наседающими японскими крейсерами, отступил к Артуру. Историю дерзкого крейсера едва не прервала японская мина, на которую он случайно наткнулся, возвращаясь после очередного обстрела японских позиций. Но... видно удача тянется к доблести, иначе вряд ли возможно объяснить, почему смертельный заряд не сработал как должно. Вместо того, чтобы проломить громадную дыру, испоганив борт на протяжении многих саженей, "Баян" едва поцарапало, обошлось даже без подтоплений. "Оборонила Царица Небесная!" - говорили матросы и офицеры с ними вполне соглашались. А затем - бой в Желтом море, когда первая тихоокеанская эскадра попыталась прорваться во Владивосток. Сейчас просторную кают-компанию "Баяна" украшало огромное, во всю стену полотно, запечатлевшее наиболее драматический момент того сражения - прорыв сквозь боевые порядки японских отрядов, когда русские крейсера оказались зажаты с двух сторон. Стоит ли говорить, что головным шел "Баян" и флаг командующего крейсерами контр-адмирала Рейценштейна трепетал на его на фалах? Десятки снарядов вздымали тонны воды к небесам, и белоснежные султаны медленно оседали в кипящие пучины. А среди водных столбов, осиянные умирающим светом клонящегося на закат солнца, шли вперед русские крейсера, изрыгая огонь и смерть на оба борта. В нескончаемом дыму хорошо видны были разве что языки пламени, рвущиеся из жерл орудий, пробитых бортов и горящих палуб - но и их укутывал пороховой дым и чад пожаров, иной раз совершенно скрывая корабль из вида. И когда дымную пелену, в которой едва угадывался силуэт русского крейсера, разрывали пополам вспышки яростного огня, не сразу и понятно было, дал ли крейсер очередной залп, или же взорвался, получив смертельный удар? И этот прорыв стал звездным часом "Баяна". Именно его восьмидюймовый снаряд угодил в носовую башню японского броненосного крейсера - флагмана шестого боевого отряда "Якумо". Чудовищный взрыв подбросил бронированную крышу башни, обрушив ее на ходовую рубку. Пятнадцатиметровый язык пламени прянул в потемневшие небеса, из амбразур полыхнуло огнем, будто сам дьявол в клубах адского жара высунулся из-под палубы японского корабля. Спрессованный взрывом воздух тугой плетью вбивал барабанные перепонки вглубь черепа даже на мостике "Баяна", а уж что творилось на "Якумо" не хотелось и думать. Окутанный дымом крейсер выкатился из строя, его судьба повисла на волоске, но... несмотря на то, что огневеющую рану рванули новые взрывы (детонировали снаряды на элеваторах подачи боеприпаса) все же ему посчастливилось уцелеть, хотя, конечно, о продолжении боя нельзя было и думать. Прочие корабли японского шестого отряда не рискнули противостоять русским крейсерам и отступили, прикрыв огнем своего искалеченного флагмана. Русские вырвались, и дорогу им преграждал один-единственный корабль. Так случилось, что на крейсере японского императорского флота "Сума" еще в начале боя произошла авария в машине. Командир боевого отряда, куда входил этот крейсер, не пожелал связывать себя тихоходом и приказал ему держаться позади своих кораблей, но теперь одинокий "Сума" оказался аккурат по курсу русских крейсеров. Рейценштейн же с курса не сворачивал, направив "Баян" прямо на японский крейсер - и вскоре русские снаряды превратили "Сума"в пылающую развалину. Агония не затянулась и вскоре лишь немногочисленные головы выживших моряков покачивались на волнах там, где "Сума" обрел свой последний приют. Прорыв под огнем превосходящих сил неприятеля, потопленный "Сума, искалеченный "Якумо" ... Несмотря на то, что получивший большие повреждения "Баян" не имел надежды пройти во Владивосток и вынужден был интернироваться в Сайгоне, его послужной список считался образцовым. Гордый и стремительный силуэт "Баяна" можно было видеть по всей Российской империи - на страницах газет и журналов, на открытках и картинках, популярностью "Баян" уступал разве что "Варягу", но больше - никому. Служить на этом крейсере было большой честью, а уж командовать..., впрочем, Николай всегда считал, что назначение князем заслужено. Конечно же, образцовая служба и порядки, заведенные первым командиром героического крейсера, а ныне вице-адмиралом Виреном Робертом Николаевичем приобрели характер традиций и соблюдались неукоснительно. Один из таких обычаев зародился из того, что крейсер всегда должен был быть готов поднять адмиральский флаг - в Порт-Артуре "Баян" считался флагманским кораблем эскадры крейсеров, хотя часто действовал как обычный крейсер, водительствуемый лишь своим командиром. На крейсере имелись адмиральские апартаменты - не только салон, но и большая адмиральская столовая и это помимо офицерской кают-компании. Согласно традиции, адмиральские помещения содержались в готовности принять командующего в любой момент, чтобы даже морскому министру не стыдно было поселиться в них, взойди он на корабль. И вот эту-то традицию князь Еникеев решился оспорить. Он отписал на имя командующего балтийским флотом следующие соображения: в войну "Баян" был лучшим крейсером артурской эскадры, но сейчас он - старейший в бригаде. И понятно, что флагманским кораблем "Баяну" уже не быть никогда. Но крейсер невелик размером и тесноват - особенно после того, как установили дополнительную восьмидюймовую палубную пушку. И потому капитан первого ранга князь Еникеев покорнейше испросил разрешения перестроить адмиральский салон и столовую по своему усмотрению. Как всегда, в таких случаях, завязалась оживленная переписка, но в конце концов князь все же смог отвоевать адмиральские апартаменты под свои нужды. Из столовой решено было сделать помещение для прооперированных раненных и ухода за ними - дело благое, но как наилучшим способом оборудовать такое помещение? Очевидно, что оно не должно быть загромождено мебелью, ведь на пол предстоит укладывать носилки с пострадавшими. А потому адмиральская столовая опустела, только вдоль стен оставлены были шкафы для медикаментов и прочего медицинского материала. Вот так на крейсере появилось большое и, в общем-то пустующее помещение - так почему бы на невоенное время не приспособить его для чего-то интересного и полезного, например - под фехтовальный зал? Тут правда возникла другая проблема - как бы ни был он хорош, а только быть ему бесполезным, если заниматься в нем некому. Но князь и тут проявил макиавеллевское коварство. Неизвестно, сколько ящиков "Фрапэна" споил Алексей Павлович офицерам штаба, но теперь преимущество при зачислении на "Баян имели те офицеры, кто хорошо фехтовал, или хотя бы проявлял стремление научиться этому делу. Адмирал, когда узнал об этом самоуправстве князя, хохотал до слез. Штаб привычно съежился в ожидании громов и молний, но в этот раз обошлось без шпицрутенов - фон Эссен и сам любил пошутить с комплектованием экипажей. С легкой руки адмирала на миноносце "Бдительный" служили офицеры исключительно с фамилией "Петров", на "Бурный" собрал Ивановых... А над муками лейтенанта Курочкина с "Лихого", которому Эссен в командиры назначил старлея Куроедова сочувственно веселилась половина Балтфлота. Так что "мушкетерство" князя Еникеева сошло ему с рук, а за переделанным в "медицинский" фехтовальный зал помещением закрепилось прозвище "Ангарда". Именно туда сейчас и отправились Николай с Алексеем Павловичем. Менее чем через полчаса князь, с бесстрастным, но совершенно каменным лицом, снова разливал коньяк по чаркам. Говорить, в сущности, было не о чем. Николай сливал поединок после пятого-шестого удара, и то лишь тогда, когда уходил в глухую защиту, а любая его попытка атаковать приводила к немедленной "гибели". - Может, потребуешь изменить оружие, Николай? Такое право у тебя есть. - Толку-то. Взять отвод я могу только один раз. Ну, граф сменяет сабли на шпаги и что? Шпагу я вообще в руках не держал. - М-да. - князь смотрел на Николая и в глазах его плескалось...переполняло то, чему кавторанг не мог подобрать никакого названия. - Слушай, а может... Ну сломай себе что-нибудь, попросишь замену, а я... - Алексей!!! - Извини. Пауза, молчание...Князь ахнул кулаком по столу. - Но что-то же можно сделать! - Все так плохо? - Честно? Хуже некуда. Я знаю графа, видел, как он фехтует. И, не буду врать, мне самому опасно выходить против него. Но у меня все же есть шанс, а вот у тебя... - Ладно, ясно. Ну давай, за удачу - Она тебе понадобится. Разговор явно не клеился, но что тут можно было сделать? Николай буквально выжал из князя обещание исполнить обязанности секунданта и организовать дуэль в самое ближайшее время. И откланялся - ему физически больно было видеть мучения друга. До встречи с князем Николай совершенно не комплексовал по поводу грядущего поединка. Дуэль среди офицеров были не только разрешённой, но в определенных случаях даже обязательной, и попытка уклониться от нее каралась отставкой. "Душу - Богу, жизнь - Отечеству, честь - никому!" Но... да, дуэльный кодекс допускал три вида оружия - пистолеты, сабли и шпаги, однако же общепринятым способом решать вопросы чести были именно пистолеты. За двадцать лет, прошедших со времен издания правил об офицерских дуэлях, таковых было более трех сотен - но холодное оружие было выбрано лишь трижды! Николай и думать не мог, что его вопросы чести будут решаться иным способом, нежели парой древних огнестрелов. Да только, выходит, напрасно - граф переиграл его, и что теперь оставалось делать? Полагая неизбежной схватку на пистолетах, Николай не задумывался особо о ее результатах. Согласно все тому же кодексу, дуэлировать полагалось на незнакомом и не пристрелянном оружии, с которым даже мастер пулевой стрельбы легко мог дать маху. И это давало шанс даже неважному стрелку: если ты не совсем уж лопух, то по большому счету все решат удача и Бог. Иное дело - хладная сталь, тут все зависело от искусства боя, но вот его-то Николаю явно не хватало. Капитан второго ранга кое-что смыслил в саблях, но... не против такого врага.