– Что? Как?! – выдохнула мисс Шеридан и бросилась следом за ведьмой, забыв обо всем на свете. Господи, наконец-то! – Это, по-твоему, очнулся? – холодно осведомилась она спустя минуту, стоя перед кроватью Лонгсдейла. – Ну он же приходит в себя, да? Откуда мне знать, как вы, людишки, это делаете. Но на помирающего он не похож. – Слава богу. – Которому? Маргарет приложила ладонь ко лбу консультанта. Хотя Лонгсдейл бормотал во сне и метался по кровати, жара у него не было. Он выглядел на редкость здоровым, и казалось, что он вот-вот откроет глаза и потребует газету, чай и яйцо всмятку на завтрак. Девушка наклонилась к нему, пытаясь разобрать его речь, но он шептал на смеси стольких языков, что она не поняла ни слова. – Давно это с ним? – Минуты три. – Маргарет, – вдруг отчетливо произнес консультант. Мисс Шеридан взяла Лонгсдейла за руку и сказала: – Я здесь. Но он не откликнулся на ее прикосновение, только забормотал: – Sphaera in ignis. Три ложки нитрата серебра. Los libros de Alliantero. Он произносил слова тихо, но отчетливо, и это было не похоже на бред. – Он вспоминает, – сказала Джен. – Что вспоминает? – Не что, а вообще. Он добрался до памяти этого тела, которая, чтоб ты знала, хранится в мозге. Теперь он заново вспоминает свои воспоминания. За все шестьдесят лет, так что это надолго. – Ведьма села в кресло и небрежно обронила: – Можешь идти, он будет в них рыться несколько часов, а то и сутки. – Тогда почему он вспомнил меня так скоро? – Потому что сначала вспоминается самое недавнее, идиотка! А потом уж, по мере погружения… – То есть, – чуть дрогнувшим голосом уточнила Маргарет, – рано или поздно он вспомнит, как стал консультантом? – Да, – зловеще ответила Джен. – И тогда твоему ангелу конец. – Почему? – Потому что Лонгсдейл расскажет нам все, что твой трахаль от нас скрывает, усекла? Уверена, он обеими руками в этом превращении поучаствовал, иначе с чего бы псу так на него кидаться. Надеюсь, – мечтательно добавила ведьма, – они встретятся лично, и я наконец посмотрю, как Лонгсдейл переломает тощему выродку все кости до единой. Маргарет нахмурилась: ей не приходило в голову, что новый консультант может с ходу броситься мстить Энджелу. Внезапно пальцы Лонгсдейла так крепко сжались вокруг ее запястья, что девушка пронзительно вскрикнула и лишь через секунду поняла: ей не больно. Он цепко держался за ее руку, глаза беспокойно двигались под веками, губы беззвучно шевелились. – Только вякни что-нибудь своему Редферну, – угрожающе сказала ведьма. – Шею сверну. Мисс Шеридан опустилась на кровать рядом с Лонгсдейлом, поскольку вырваться все равно не могла, и впервые задумалась над тем, что Энджел всегда пропускал одно: как он связался с превращениями людей в консультантов? Он никогда не рассказывал о том, как так вышло, что ему доверили такое дело. Не с первого же дня в компании консультантов… – Где твой дядя? – Ушел на поминальную службу. Потом встретится с Энджелом. У них какие-то дела. – Не нравятся мне эти их дела, – проворчала ведьма. – От твоего недоноска можно ждать любой пакости. – Прекрати! – вспыхнула Маргарет. – Он тебе ничего не сделал! – Не хочу дождаться, пока сделает. На цепь бы его и в яму, раз уж такой полезный, пусть советы оттуда подает. – Удивительно, – процедила мисс Шеридан, – как ты не любишь человека, которого истязала. Опасаешься ответной любезности? Джен насмешливо фыркнула: – Еще чего! Что он мне может сделать? Маргарет опустила ресницы. В висках зазвучал слабый нежный звон, и когда он стал отчетливым, девушка вскинула голову, в упор уставившись на ведьму. Удар Цепи был таким стремительным, что Джен едва успела вскочить с кресла. Звенья со свистом пронеслись над ее головой. Ведьма метнулась в угол, но Цепь бросилась за ней, обвилась вокруг лодыжки и повалила на пол. – Возможности есть, как видишь, – сказала Маргарет. Джен зарычала, полыхнула, как костер, и взвилась к потолку. Цепь натянулась, но не выпустила добычу. Мисс Шеридан сосредоточилась, и звенья неохотно растаяли. Ведьма гневно зашипела и остыла до привычного вида. – Интересно, почему на тебе не сгорает одежда? Она что, асбестовая? – Не твоего ума дело! – рявкнула Джен, вдруг переменилась в лице и кинулась к кровати. Маргарет резко обернулась – Лонгсдейл приподнялся на локте, открыл глаза и вперился в пса угрожающим, застывшим взглядом. Далеко над озером Уир из туч сыпался дождь. Ветер гонял по Роксвилл-стрит желтые листья, люди спешили в кафе, на обед. Стоя спиной к «Раковине», Бреннон смотрел на темно-красное кирпичное здание, в котором провел девятнадцать лет. Он помнил, как вместе с Бройдом в сорок пятом году осматривал этот дом, без окон и крыши, помнил, как они расчищали первый этаж, возводили перекрытия, укладывали полы, красили стены, белили потолки – утром и вечером до и после работы. Он поднялся по стертым серым ступеням, взялся за отполированную тысячами прикосновений дверную ручку – и вновь оказался дома. Слева за решеткой, под надзором полицейских, дожидались допроса две проститутки, пьянчужка, свернувшийся калачиком на лавке, пара потрепанных жизнью мужичков и тощий подросток в кепи и сюртуке не по размеру. У стойки дежурный ругался с пышной дамой, которая забирала коробку с вещами, его помощник заполнял журнал, принимая заявление у дородного пожилого господина, на скамье посетителей сидели фермер с сыном или помощником и молодой священник. Из коридорчика, ведущего в лабораторию, вынырнул Кеннеди, зажимая под мышкой отчет, и воскликнул: – Наконец-то вернулись! Хотите взглянуть на свеженького утопленника? Восемь ножевых и удар камнем по черепу! Полицейские поприветствовали комиссара нестройным хором, и Натан наконец ощутил, что оказался там, где должен быть. «Не следовало уезжать, не стоило давать пироману слово, не нужно бросать это все», – зашептало внутри. Да, не следовало уезжать – тогда Валентина ждала бы его дома и ни один житель Фаренцы не спасся бы от провала на ту сторону. – Нет, утопленник пока обождет, – сказал Бреннон, но не удержался: – Когда его доставили? – Утром. Вскрытие показало, что даже после удара в затылочную область он был еще жив и умер от утопления. Легкие полны воды, а… – Позже, – перебил старичка комиссар, пока искушение отказаться от обещания, данного Редферну, не стало слишком сильно. – Бройд здесь, не знаете? – Здесь и говорил, что пробудет до восьми, не меньше. – Спасибо. Натан поднялся по дубовой лестнице с резными, чудом уцелевшими перилами, поздоровался с ван Виссеном и у своего кабинета едва не получил в лоб открывающейся дверью. – Сэр! – с изумлением и облегчением воскликнул Бирн. – Простите, меня не предупредили… – Можно занять твой кабинет на несколько минут? Детектив отступил, пропуская Бреннона внутрь, и подозрительно вперился в него единственным глазом. Комиссар сел за стол, расчистил себе немного места среди папок и придвинул чернильницу с пером и чистую бумагу. Бирн шагнул к столу с таким видом, словно хотел вырвать лист бумаги прямо из-под пера. – Обожди у детективов, – буркнул Бреннон. Бирн нахмурился, постоял немного рядом и неохотно вышел. Натан оглядел кабинет. Жалюзи, зеркало на двери (купил на барахолке), вешалка, скрипучие стеллажи с бумагами, шкаф (привинтил недавно новую ручку), светло-серые стены и потертый зеленый ковер. Чужая чашка с чаем и песочным печеньем на краешке блюдца. Бреннон опустил глаза и стал писать. Дверь в кабинет детективов была открыта, и когда Натан проходил мимо, чтобы подняться к Бройду, то почувствовал, что все четверо провожают его взглядами. Бирн стоял посреди комнаты, остальные сидели, только Риган дернулся встать, но Галлахер поймал его за рукав и вернул на место. Бреннон остановился, поставив ногу на первую ступеньку. Здесь все еще был тот самый ковер, который Бройд купил восемь лет назад. Комиссар помнил об этом месте все – с первого ведра краски, с первой копии приказа революционного правительства о создании республиканской полиции – он сам клеил его на стену около двери: большой плакат с «во-о-от такенными буквами», как сказал Двайер, держа стремянку. Натан встряхнул свое прошение, чтобы чернила просохли получше, и стал подниматься. Бройд, как всегда в это время, курил сигару, обложившись грудами документов. Слева высилась растрепанная стопка газет с шокирующими известиями из Илары на передовицах. – Добрый вечер, сэр. Шеф подскочил в кресле, выронив отчет, секунду помолчал и потрясенно спросил: – Господи, Бреннон, что с вами? Натан вошел и положил на стол прошение об отставке. Бройд уставился на бумагу сквозь пенсне, словно пытался испепелить ее силой мысли. – Прошу ввести в действие сегодняшним числом, сэр. – Что там с вами стряслось? Комиссар не смог сразу ответить, поскольку еще ни разу не произносил этого вслух, но Бройд ждал, и он глухо сказал: – Там осталась моя жена. – Там? – Шеф раздавил сигару в пепельнице. – В Фаренце? – В городе образовался провал на ту сторону, как в Эдмуре, только намного больше. Шестьдесят тысяч жителей погибли, остальных мы успели эвакуировать, но Валентина… осталась там. – О господи, – тихо выдавил Бройд. – Господи боже, Натан!.. Комиссар молча смотрел в пол. Очень долго он не подпускал к себе мысль, что для него «осталась там» – все равно что умерла. Но какая разница, если ей придется провести там сто, двести или даже больше лет? Особенно если он сам застрянет здесь. Бреннон исподлобья взглянул на шефа. Тот потерянно вертел в руках прошение и явно пытался хоть что-то сказать. Есть еще время оставить все по-старому. Пироман может лгать. Да и способен ли Бреннон на то, чего от него ждут? Так не лучше остаться, работать и по вечерам вспоминать Валентину, ожидая, покуда память не потускнеет? – Я подпишу, конечно, если вы уверены, Натан. Но, может, вам нужно время подумать…