Второй бес временно прекратил изучать свои пальцы на ногах. — Проходил он около двух часов назад. Куда побежал — не знаем. Нам было не до того — мы прятались. Он, понимаете ли, сумасшедший. — В каком смысле? Бес призадумался. — Ну, конечно, вы, высшие духи, все довольно мерзкие, но большинство из вас всё-таки предсказуемо. А этот… Он говорит странные вещи. И потом, то он всем доволен, а в следующую секунду… Вы поглядите, что он сделал с Гиббетом! — А что с ним такое? Он жив и здоров. — Так это Тиббет. Тиббета он не поймал. И меня тоже. Он сказал, что доберется до нас в следующий раз. — В следующий раз? — Ну да, он тут уже раз пять пробегал. И каждый раз он читает нам довольно утомительные нотации, а потом пожирает одного из нас. Пятерых уже сожрал, двое осталось. Я вам говорю, сочетание страха и занудства — это всё-таки чересчур. Как вам кажется, этот ноготь не врос? — Не имею определённого мнения по данному вопросу. И когда этот скелет должен вернуться? — Минут через десять, если он будет придерживаться своего прежнего графика. — Ну, спасибо! Наконец-то хоть какая-то конкретная информация. Буду ждать его здесь. Горгулья съежилась, усохла и превратилась в синего беса, лишь отчасти уступающего уродством двум другим. Я отошёл в сторону, так, чтобы находиться с наветренной стороны от них, и уселся, скрестив ноги, на карнизе, откуда был виден почти весь Лондон. Есть шанс, что какой-нибудь другой джинн перехватит африта до того, как он вернётся сюда. Ну, а если нет, значит, придётся что-нибудь предпринять мне. Почему он бегает по городу кругами, оставалось только гадать. Возможно, длительное бдение в гробнице лишило его рассудка. Как бы то ни было, по соседству найдётся кому меня поддержать: я видел нескольких джиннов, парящих в воздухе за пару улиц отсюда. Пока я ждал, в голове у меня вертелись кое-какие праздные мысли. Да, несомненно, в Лондоне в последнее время творится немало странного, и всё это происходит одновременно. Во-первых, по городу разгуливает голем, и кто его выпустил — неизвестно. Во-вторых, Сопротивление вломилось в тщательно охраняемую гробницу и сумело унести оттуда ценный предмет. В-третьих, как результат второго, на свободу вырвался сумасшедший африт, который создает дополнительный бедлам. И всё это давало свои плоды — во время общего вызывания я почувствовал, что волшебниками владеют страх и смятение. Может ли всё это быть совпадением? Навряд ли. Мне представлялось маловероятным, чтобы горстка простолюдинов могла проникнуть в гробницу Глэдстоуна сама по себе, без посторонней помощи. Нет, напротив: скорее всего, их кто-то надоумил, снабдил кое-какими указаниями, чтобы они сумели миновать первую линию защиты и войти в склеп. Итак, либо этот доброхот не знал о страже гробницы, либо, возможно, он (или она) о нём как раз знал. В любом случае, вряд ли эта девчонка Китти и её дружки представляли себе, с чем им предстоит столкнуться. И тем не менее как минимум сама Китти выжила. И теперь, пока волшебники лезут из кожи вон, пытаясь отловить расшалившийся скелет Глэдстоуна, ужасный посох оказался на свободе.[63] Наверняка кто-то этим воспользуется, и вряд ли это будет та девчонка. Я вспомнил неведомый разум, наблюдавший за мной через око голема, пока это существо пыталось прикончить меня в музее. Если взглянуть надело беспристрастно, нетрудно представить себе подобную же тень, незримо наблюдающую за событиями в соборе. Была ли это та же самая тень? Мне казалось, что это более чем вероятно. Пока я ждал, погруженный в подобные глубокомысленные рассуждения,[64] я не переставал машинально озирать планы, высматривая надвигающиеся неприятности. Это позволило мне вовремя заметить на седьмом плане бесформенное свечение, приближающееся сквозь лучи заката. Свечение порхало там и сям среди каминных труб, временами вспыхивая ярче, когда оказывалось в тени, временами теряясь в красноватом отблеске озаренной солнцем черепицы. На планах со второго по шестой виднелось все то же сияние — оно не имело никакой определённой формы. Ну да, это была чья-то аура — след чьей-то сущности, — но её материальный облик разглядеть было невозможно. Наконец я взглянул на первый план — и только теперь увидел обесцвеченную лучами заходящего солнца прыгающую с крыши на крышу человеческую фигуру. Она перемахнула с конька на флюгер с уверенностью горного козла, покачалась на верхушке, потом поскакала дальше. Когда она приблизилась, до меня донеслись издаваемые ею пронзительные крики, похожие на крики возбужденного ребенка. Моих соседей-бесов внезапно обуяло беспокойство. Они бросили ковырять свои ногти и чистить хвосты и принялись носиться по крыше взад-вперёд, пытаясь спрятаться друг за друга и втягивая животы, чтобы сделаться как можно незаметнее. — Ой-ей-ей! — вопили они. — Ай-яй-яй! Я заметил парочку своих товарищей-джиннов. Они летели следом за прыгающей фигурой, держась при этом на почтительном расстоянии. Я все никак не мог понять, отчего же они не нападают. Возможно, я скоро это узнаю. Фигура двигалась как раз в мою сторону. Я встал, перекинул хвост через плечо, чтобы выглядеть поаккуратнее, и стал ждать. Другие два беса шныряли вокруг, непрерывно вереща. Наконец я не выдержал и подставил одному из них ножку. Второй с разгону налетел на него, и оба покатились кубарем. — А ну, тихо! — рявкнул я. — Хотя бы попытайтесь держаться с достоинством! Они молча уставились на меня. — Так-то лучше. — Знаешь, что я тебе скажу… — Один бес ткнул в бок второго и указал в мою сторону. — А ведь следующим может оказаться он! — Ага. Может, на этот раз он заберет его. Может быть, мы спасёмся! — Прячься за него! Скорее! — Я первый! Ты за мной! И вновь, пошла катавасия, настолько недостойная и постыдная — каждый из бесов норовил укрыться у меня за спиной, — что моё внимание на ближайшие несколько секунд оказалось полностью поглощено раздачей нескольких абсолютно заслуженных оплеух, звон от которых раскатился по всему городу. Раздавая оплеухи, я случайно поднял голову — и обнаружил, что взбунтовавшийся африт стоит на краю крыши, перекинув ногу через парапет, буквально в паре метров от меня. Должен признаться, что его вид меня поразил. Дело было не в золотой маске, воспроизводящей ужасные черты великого волшебника. И не в прядях седых волос, которые торчали из-под неё, развеваясь на ветру. И не в костлявых руках, небрежно упертых в бока, и не в голых позвонках, торчащих над галстуком, и не в пыльном погребальном костюме, болтающемся на костях. Во всём этом ничего особенного не было; я и сам десятки раз принимал обличье скелета — да кто из нас этого не делал? Нет, меня потрясло другое: я осознал, что всё это — не просто облик, а настоящие кости, настоящие лохмотья и настоящая золотая маска. Собственная сущность африта была практически невидима, скрыта где-то внутри останков волшебника. Африт не имел своего собственного обличья — ни на этом, ни на каком другом плане. Никогда прежде не видел ничего подобного.[65] Чем бы ни занимался этот скелет в течение дня, на месте он явно не сидел: одежка на нём изрядно потрепалась. На коленке у него был этакий стильный разрезик,[66] на плече — след от ожога, а одна манжета выглядела так, будто её драли когтями. Мой хозяин, по всей вероятности, заплатил бы неплохие деньги за этот костюмчик, будь он выставлен в витрине какого-нибудь миланского бутика, однако на почтенном африте эти тряпки смотрелись довольно неприглядно. Тем не менее кости под одеждой были, похоже, целы и в комплекте: суставы работали так хорошо и беззвучно, как будто их только что смазали. Скелет, склонив голову набок, наблюдал за возящимися на крыше бесами. Мы все замерли, разинув рты, застыв посреди потасовки. Наконец скелет заговорил: — Вы что, размножаетесь, что ли? — Да нет, — ответил я. — Просто небольшая свалка. — Да я не об этом. Просто в прошлый раз вас было двое. — Подкрепление, — объяснил я. — Они меня вызвали, чтобы я выслушал твои наставления. Ну и, разумеется, чтобы ты меня съел. Скелет завертелся волчком на краю крыши. — Чудесно! — воскликнул он. — Наконец-то моё красноречие и прямота оценены по достоинству! А вы, бесы, куда умнее, чем кажетесь. Я оглянулся на Тиббета и его приятеля — те стояли как вкопанные, разинув рты и капая слюнями. Заяц, попавший в луч фар, и тот взглянул бы на них с презрением. — Нет, — сказал я, — я бы на это не рассчитывал. В ответ на моё искрометное остроумие скелет разразился пронзительным хохотом и, вскинув руки, исполнил импровизированный танец с элементами чечетки. Метрах в пятидесяти за его спиной, точно застенчивые подростки, прятались за трубой двое джиннов. Джинны смотрели и выжидали.[67] Так что, можно считать, нам удалось окружить кости Глэдстоуна. — Вы, похоже, в приподнятом настроении, — заметил я. — А почему бы и нет? — Скелет остановился, прищёлкнув костяшками пальцев, точно кастаньетами, в такт финальному удару каблуков. — Я на воле! — воскликнул он. — На воле мне раздолье! Это стих такой, если ты не заметил. — Ну да… Стих неплохой… Бес задумчиво почесал затылок кончиком хвоста. — Но ведь вы по-прежнему находитесь в этом мире, — медленно произнёс я. — Или, по крайней мере, мне так кажется. Значит, вы не можете считать себя полностью свободным, разве не так? Свобода приходит только тогда, когда порвешь узы и вернешься к себе домой. — Я и сам так думал, пока лежал в этом вонючем саркофаге, — ответил скелет. — Но теперь я так не думаю. Взгляни на меня! Я могу идти куда хочу, делать что захочу! Захочу поглядеть на звезды — могу глядеть сколько моей душе угодно. Захочу побродить среди цветов и деревьев — пожалуйста. Захочу поймать какого-нибудь старикашку и зашвырнуть его на середину реки — нет проблем! Мир взывает ко мне: «Вперед, Гонорий! Делай всё, что тебе нравится!» Так вот, бес: это и называется свободой. Так или нет? Говоря это, он сделал угрожающее движение в мою сторону. Его пальцы судорожно скрючились, а в пустых глазницах под маской внезапно вспыхнули убийственные багровые огоньки. Я поспешно отпрыгнул назад. Мгновением позже багровые огоньки слегка угасли, и скелет вновь принялся весело приплясывать. — Взгляни на этот закат! — вздохнул он, словно говоря сам с собой. — Прямо как кровь с плавленым сыром. — Восхитительный образ, — согласился я. Несомненно, бесы были правы. Африт совершенно безумен. Но, безумен он или нет, кое-что все ещё оставалось для меня непонятным. — Прошу прощения, господин Скелет, — сказал я, — но я — всего лишь скромный бес ограниченных умственных способностей и надеюсь, что вы меня просветите. Вы до сих пор повинуетесь чьему-то приказу? Длинный, загибающийся ноготь указал на золотую маску. — Видишь его? — спросил скелет; его голос теперь был полон меланхолии. — Это все он виноват. На последнем издыхании он приковал меня к этим костям. Поручил мне вечно защищать их и оберегать его имущество в придачу. Большая часть его имущества у меня здесь. Он развернулся и продемонстрировал современный рюкзак, совершенно неуместно смотрящийся на его спине. — И ещё, — добавил он, — уничтожать всех, кто вторгнется в его гробницу. Слушай, ведь десять из двенадцати — это не так уж мало, а? Я старался как мог, но мне всё-таки не по себе из-за того, что двое ушли. — Десять из двенадцати — это очень неплохо, — утешил его бес. — Вряд ли кому-то удалось бы добиться большего. А те двое, видно, были крепкие орешки, а? Багровые огоньки вспыхнули снова; я услышал из-под маски скрежет зубов. — Один, кажется, был мужчина. Я его не разглядел. Он был трус: сбежал, пока его товарищи сражались. А вот другая… Проворная маленькая плутовка. С каким удовольствием я бы стиснул её белую шейку в своих пальцах! Но — можешь себе представить? Такая юная — и такая хитрая! У неё при себе было чистейшее серебро. Гонорий потянулся, чтобы её погладить, а она так его огрела, что его бедные старые косточки до сих пор ноют. — Стыд и позор! — Бес печально покачал головой. — И держу пари, что она вам даже имени своего не сказала. — Она-то не сказала, но я всё равно его подслушал — и почти поймал её, почти поймал! Скелет слегка задергался от ярости. — Китти её зовут, котеночек, значит. И умрет она как котенок, когда я её найду. Но я не тороплюсь. Времени у меня предостаточно. Мой хозяин мёртв, а я все ещё повинуюсь его приказам, стерегу его старые кости. Я просто ношу их с собой, только и всего. Могу пойти куда хочу, сожрать любого беса, какого захочу. Особенно, — багровые глаза сверкнули, — особенно болтливого, самоуверенного беса. — Угу, — бес кивнул, не раскрывая рта. — А знаешь, что самое лучшее? — Скелет снова сделал пируэт (я увидел, как джинны на соседней крыше нырнули за трубу) и пригнулся к моему уху: — Мне совершенно не больно! — Умм? — Я все ещё не раскрывал рта, но попытался при этом изобразить живейший интерес.