– Не трудись, уже поздно. – И Рори лучше, чем кто-либо, понимал, что Клэй уже готов: для этого он уже не один год тренировался, и я мог убивать его любыми способами. Клэй нипочем не умрет. Вернувшись домой с пачкой денег в руке, он застал меня за просмотром кино, первого «Безумного Макса», – вполне уместный мрачняк. Сначала со мной сидел Томми и упрашивал включить что-нибудь другое. – Можно хоть раз посмотреть кино, снятое не в восьмидесятых? – Мы и смотрим. Это семьдесят девятый. – Вот и я про то же! Восьмидесятые или еще древнее. Никто из нас еще не родился. Даже не близко! Ну почему нельзя… – Ты знаешь почему, – оборвал его я. Но тут я заметил, что у него такой вид, будто он может разреветься. – …черт, Томми, я не хотел. – Хотел. И он был прав: я хотел. Это тоже значит быть Данбаром. Томми ушел прочь, а Клэй вошел; деньги уже убраны в деревянный ларец. Подошел к дивану, сел. – Как оно? – сказал он, глядя на меня, но я не оторвал глаз от экрана. – Адрес не потерял? Он кивнул, и мы продолжили смотреть «Безумного Макса». – Опять восьмидесятые? – Не начинай. Мы молча смотрели до момента, когда страшный главарь бандитов говорит: «Кундалини хочет вернуть свою руку!», и тут я посмотрел на брата, сидевшего рядом. – Чувак не шутит, – заметил я. – Правда? Клэй улыбнулся, но не откликнулся. Как и мы. Ночью, когда остальные уже легли спать, он оставался на ногах, сидел при включенном телевизоре со скрученным звуком. Смотрел на золотую рыбку Агамемнона, который отвечал ему бесстрастным взглядом, а потом напоследок как следует боднул стенку аквариума. Клэй шагнул к птичьей клетке и внезапно, без предупреждения, схватил голубя. Сжал в ладонях, но бережно. – Что, Ти, как дела? Голубь потряс головой, и Клэй чувствовал, как тот дышит. Чувствовал сквозь оперение стук сердца. – Сиди смирно, малыш. – И проворно, в мгновение ока Клэй дернул из его шеи перо: малюсенькое перышко – чистое, серое с прозеленью по краю – оказалось на неподвижной левой ладони Клэя. После этого он сунул голубя обратно в клетку. Ти сурово посмотрел на него, затем прошелся по клетке из угла в угол. Затем стеллаж, полка с настольными играми: карьеры, скрэббл, соедини-по-четыре. А ниже та, что он хотел. Он раскрыл коробку, но тут на секунду его отвлек фильм на экране телевизора. Показался интересным – черно-белый, девушка спорит с мужчиной в пивнушке, но потом – к сокровищам «Монополии». Он нашел кубик, отели, потом наконец сумку, которую искал, и следом в его пальцах – утюжок. Клэй, улыбака, улыбался. * * * Поближе к полуночи все оказалось проще, чем могло быть: во дворе, храни господь хлопчатобумажные носки Томми, ни собачьего, ни муловьего дерьма. Скоро Клэй стоял под вешалами, прищепки над головой висели рядами перетекающих цветов. Он потянулся и осторожно отцепил одну. Когда-то она была ярко-синей, теперь выцвела. Он опустился на колено у столба. Конечно, прибежала Рози, и Ахиллес, со всеми своими ногами и копытами, стоял и смотрел. Грива у него была вычесанная, но спутанная, и Клэй потянулся, наклонился – ладонью по щетке. Потом он взял Рози, медленно-медленно, за черно-белую лапу. Золото в ее глазах, для него на прощание. Он любил этот собачий взгляд искоса. Потом пустился дальше, на Окружность. Там он тоже не стал особо задерживаться: он уже уехал, поэтому не стал снимать с кровати пленку. Нет, он только простился и пообещал вернуться, вот и все. Дома, в их с Генри комнате, он заглянул в ларец: прищепка стала последним сокровищем. В темноте он увидел все содержимое, перо, утюжок, деньги, прищепку и склеенный адрес Убийцы. И, конечно, оловянную зажигалку, с гравировкой ему от нее. Решив не спать, он зажег лампу. Переуложил чемодан. Читал взятые в дорогу книги, и часы несли его. Едва миновала половина четвертого. Клэй знал, что Кэри скоро выйдет. Он поднялся, сунул книги обратно в сумку, взял в руку зажигалку. В коридоре он вновь почувствовал буквы, неглубоко врезанные в металл. Бесшумно отворил дверь. Остановился на крыльце у перил. Эпохи назад мы здесь стояли с ним. Ультиматум у порога. Вскоре появилась Кэри Новак, с рюкзаком за плечами и горным великом у бедра. Сначала он увидел колесо: спицы. Потом девушку. Волосы распущены, шаг поспешен. Джинсы. Всегдашняя фланелевая рубаха. Первым делом взгляд ее устремился на противоположную сторону улицы; увидев Клэя, она опустила велик на землю. Тот остался лежать, опираясь на педаль, заднее колесо стрекотало, а девочка не спеша пошла через дорогу. Остановилась точно посреди улицы. – Эй, – окликнула она. – Понравилось? Она говорила вполголоса, но слова прозвучали как крик. Своего рода счастливый вызов. Неподвижность предрассветной Арчер-стрит. Что до Клэя, то он много чего хотел сказать, сообщить, чтобы она знала, но выговорил только одно слово: – Матадор. Даже с этого расстояния ему были видны ее не вполне белые и не вполне ровные зубы, когда улыбка Кэри распахнула улицу; наконец она вскинула руку, и ее лицо показалось ему чем-то незнакомым – растерянным, не находящим слов. Она ушла, но все шла и смотрела на него, затем оглянулась еще на миг. Счастливо, Клэй. И лишь когда в его мыслях она уже далеко ушла по Посейдон-роуд, он вновь посмотрел в ладонь, где темнела зажигалка. Не спеша поднял крышку, и тотчас выскочил язычок пламени.