Глава пятая Когда Антон открыл дверь своего коттеджа, он сразу понял: что-то не то. И в ту же секунду нос уловил знакомый сладко-вишневый запах сигарет его жены. Стало понятно, что оправдались самые худшие опасения. Элла сидела в кресле, закинув ногу на ногу, покачивая острым лакированным носом ядовито-розовой туфли. На кровати стоял кожаный баул, а в прозрачном слюдяном чехле лежало длинное вечернее платье. — Элла, как я рад, что ты приехала. Как добралась? — неубедительно и фальшиво произнес Крутицкий. И от этой фальши он тут же почувствовал прилив презрения и отвращения к самому себе. Элла криво улыбнулась своими ярко накрашенными узкими губами, и вместо ответа выпустила ему в лицо сизоватую струйку дыма. — Где ты был? — Гулял. Что-то голова разболелась. Решил пройтись по лесу, подышать воздухом, но что-то не помогло. Наверное, мне стоит прилечь и немного поспать, чтобы к вечеру быть в форме. Ты не возражаешь? — Послушай, ты опять нашел какую-то девку?! — вновь спросила она, не обращая внимания на его реплику, и продолжая сверлить его маленькими острыми глазками. — Какая еще девка? Ты о чем, Элла? Я не понимаю. — Не понимаешь? — она нехорошо засмеялась и от этого скрипучего звука у Крутицкого по спине поползли противные ледяные мурашки. — Хватит выкручиваться, Антон! Если ты думаешь, что я не знаю о твоих кобелиных похождениях, — она брезгливо скривилась, — то глубоко ошибаешься! Ну, и кто она, твоя очередная подстилка? — О чем ты говоришь, Элла?! Прекрати сейчас же. С чего ты вообще это взяла? — с трудом ворочая пересохшим языком, проговорил он. — Неважно. Я жду ответа. Антон смотрел в ее искаженное лицо и с трудом подавлял желание заткнуть уши, в которые врывались ее истерические визгливые вопли. Казалось, еще чуть-чуть, и мозг, как хрустальный, взорвется, разлетится на миллион мелких осколков. Виски еще ломило от бессонной ночи и той информации, которую на него обрушили. Больше всего на свете он хотел остаться один, чтобы переварить все то, что узнал несколько часов назад, нужно было подумать, как решить эту проблему. Немедленно. Но паника не давала сосредоточиться, давила изнутри, заставляла сердце биться гулко и неровно. У него есть время до вечера, но это так мало, катастрофически мало! К тому же, стараясь заглушить свой страх, он явно переборщил со спиртным, а от этого было так погано, что хотелось выпрыгнуть из тела. Элла. Господи! Кто бы мог подумать, что ей придет в голову приехать сюда прямо с утра?! Он ведь своими глазами видел, как вчера вечером она села в такси, и отправилась на премьеру в театр. После спектакля планировался банкет, и он по опыту знал, что подобные мероприятия почти всегда заканчиваются ближе к рассвету. Тем более, при Эллином пристрастии к алкоголю, она вряд ли смогла бы добраться до «Соснового» раньше вечера. — Послушай, это не то, что ты думаешь! У меня образовалось одно неотложное дело, мне было необходимо встретиться с… одним человеком, — попробовал парировать ее обвинения, впрочем, без особого энтузиазма. Оправдываться не хотелось, тем более, что он знал наверняка, что сейчас все его слова не больше, чем простое сотрясение воздуха. Это давно превратилось в надоевшую до оскомины игру, правила которой всем давно были известны. — Боже мой, Крутицкий! «С человеком»! Да все твои дешевые потаскухи скорее похожи на мартышек, чем на людей. Она с силой затушила сигарету в массивной мраморной пепельнице и приложила к вискам пальцы с длинными алыми ногтями. Почему-то Крутицкому представилось, что с них вот-вот начнет капать кровь. Его кровь. Он едва сдержал внезапный порыв тошноты. — Я же вижу, все дело в том, что ты встречался здесь с кем-то из своих бесчисленных шлюх! Теперь-то я понимаю, почему ты так не хотел идти вчера со мной в театр! Конечно, бездумный трах в сауне — это гораздо интереснее, чем скучная, никому не нужная премьера. А я-то, дура, поверила, что тебе надо в тишине поработать с документами! Тебе бы самому впору на театральные подмостки, цены б тебе не было! Антон закрыл лицо рукой, чтобы не видеть, как из ее рта вылетают маленькие густые комочки слюны. Как же она ему надоела, со своей маниакальной ревностью, кто бы знал!.. * * * Изменять своей жене он начал еще до того, как повел ее в ЗАГС. Некрасивая, худая до синевы, с нездоровой кожей, тяжелой нижней челюстью, делающей ее похожей на усталую заезженную лошадь, и маленькими, широко расставленными блеклыми глазками неопределенного цвета, Элла была единственной и горячо любимой дочерью Эдуарда Филипповича Ремизова — влиятельного чиновника. Именно с его помощью стала возможна та деятельность, которой столь активно и успешно занимался в последнее время Антон Владимирович Крутицкий. Такая крыша, как Эдуард Филиппович — на тот момент означала гарантию успеха любого начинания. Все это было бы невозможно, если бы Крутицкий не прознал в свое время, что у Ремизова есть обожаемая, но давно перезревшая дочка, которая до своих сорока лет так и просидела в девках. Благодаря своему вздорному характеру, неблагодарной внешности и чересчур завышенной самооценке, Эллочка рисковала навсегда остаться старой девой. Атаку Антон Владимирович начал по всем фронтам, тем более, что красиво ухаживать он умел очень хорошо. Рестораны, модные вечеринки, театральные премьеры, две недели на Карибах, и, как апогей — поездка в Австрию на Венский бал. Ни для кого не было секретом, что все эти ритуальные танцы имеют под собой чисто меркантильную подоплеку, но на тот момент всем было выгодно делать вид, что все всерьез. Антону Крутицкому был необходим прочный тыл в виде облеченного властью тестя; Ремизову, несмотря на слепое обожание, было понятно, что Элла вряд ли когда-нибудь дождется лучшей партии, да и сама Элла была не прочь попробовать на вкус блюдо под названием «брак», тем более, что все ее знакомые и подруги побывали замужем, а некоторые и не по одному разу. Словом, все складывалось самым лучшим образом. Уже через два месяца была сыграна пышная свадьба, на которой гуляла почти вся элита Москвы. Хотя в самом конце не обошлось и без ложки дегтя. Ремизов, отведя новоиспеченного зятя в уголок, провел с ним короткую, но весьма содержательную беседу, суть которой сводилась к следующему: я, мол, знаю, что дочурка моя — не принцесса Диана, и изменять ты ей будешь, это аксиома. Но если надумаешь гулять налево — гуляй тихо, чтобы никто ничего не заподозрил. Однако имей в виду, если дочь мне хоть намекнет на то, что ты ее обижаешь — не сносить тебе, зятек, головы. Поначалу Антон и вправду был очень осторожен; если и развлекался на стороне, то делал это, только заручившись железным алиби. Все его увлечения носили разовый характер, попросту говоря, он предпочитал снимать проституток. От секса с женой его в прямом смысле мутило, хотя раза два в месяц он брал себя в руки и исполнял супружеский долг, после чего подолгу стоял в душе, стараясь отмыть ее запах. Непонятно почему, но ему казалось, что Элла постоянно пахнет тухлой селедкой и немытыми волосами. Облегчение наступило только три месяца назад, после смерти тестя. А в последнее время Антон все чаще стал задумываться о разводе. * * * …Боль в голове стала почти невыносимой; глаза резало от яркого солнечного света, бившего прямо в окна, от удушливого запаха ее сигарет нестерпимо тошнило. Не обращая внимания на жену, Антон, как был в одежде и обуви, прилег на кровать и отвернулся к стене. — Что, утомила тебя твоя подстилка? Еще раз повторяю — я не позволю тебе так со мной обращаться. Я себя не на помойке нашла! — Ты уверена в этом? — каким-то странным голосом переспросил Крутицкий. Он резко перевернулся, привстал на локте и пристально взглянул ей в глаза. Элла замерла от неожиданности. То, что муж ответил на ее обвинения, да еще так дерзко, выглядело настолько необычно, что она на секунду лишилась дара речи. Столько презрения и ненависти было в его взгляде, что ей впервые стало по-настоящему страшно. Подобные выяснения отношений происходили в их семье с привычной регулярностью, и, пока был жив ее отец, роль Антона сводилась к жарким оправданиям и покаянному молчанию. Затем, в полном соответствии законам жанра, следовал дорогой подарок — кольцо с бриллиантом, браслет, усыпанный россыпью мелких сапфиров или двухнедельная поездка на Бали. То, что она совершенно безразлична ему, Элла поняла уже давно и никакими иллюзиями себя не тешила. Может она и не красавица, но уж точно не дура. Все эти скандалы были нужны скорее для того, чтобы еще и еще раз подчеркнуть его зависимость от нее, а еще точнее — от ее отца. Да, она давно смирилась с тем, что она для Крутицкого лишь удобная вещь, которую жаль потерять. Что-то вроде ключа от банковского сейфа. Но ведь при желании ключ можно и заменить. Да, это хлопотно, непросто, но все же возможно. Со смертью отца все поменялось. Теперь он изменял ей почти открыто, на глазах, однако ни разу за все время не заводил разговора о разводе. В глубине души Элла все-таки надеялась, что Антон пусть и не полюбил, но хотя бы привык к ней. Вместе с тем она понимала, что все эти выяснения отношений ни к чему хорошему привести не могут, скорее наоборот — приблизят катастрофу. Но совершенно не могла сдержаться. При мысли о том, что Антон принял решение расстаться с ней, Эллу бросило в жар. Он — похотливая лживая свинья, причинил ей много страданий, но, несмотря на все это, она ревновала его, ревновала дико и бешено, всякий раз, когда ей становилось известно о его очередной измене. Да, черт возьми, она любила его! Любила странной, иррациональной, болезненной любовью, которую тщательно и умело скрывала от него и даже от себя, маскируя ревностью и скандалами. Каким-то задним женским умом Элла понимала, что это чувство вряд ли вызовет в ее муже сочувствие или понимание. Она презирала себя за эту слабость, но ничего не могла с собой поделать. — Что ты имеешь в виду? — наконец выдавила она из себя. — Только то, что слышала. Все, я безумно устал, Элла. Мне очень плохо, и я совершенно не хочу сейчас обсуждать ничего, что связано с тобой и нашим браком. Оставь меня в покое, прошу, у меня дико болит голова. — Послушай, ты можешь объяснить мне, что случилось? — еле сдерживая дрожь в голосе, спросила она. Антон презрительно усмехнулся, встал, и, не говоря больше ни слова, ушел в душ, откуда сразу же послышался ровный шелест воды. Все, что произошло, было так странно и настолько не укладывалось в привычную схему, что Элла вдруг почувствовала необъяснимый приступ смятения и безотчетной тревоги. Элла машинально подтянула к себе пиджак мужа, который он бросил на кровать. Из внутреннего кармана вывалился небольшой белый конверт. Через некоторое время дверь номера тихонько закрылась. В душе так же мерно лилась вода. Глава шестая «Сосновый» на самом деле оказался местом очень привлекательным и необычным, расположенном в настоящем лесу. Европейский сервис здесь бок о бок уживался с атмосферой той тишины и покоя, которая бывает только, как выразилась Алиса, «на таежной заимке». Ей пришло в голову, что хозяин отеля по-настоящему заслуживает уважения, так как смог построить все так, что оставил природу почти не тронутой. Вековые сосны, березы, заросли жасмина и сирени создавали тот непередаваемый колорит, которого почти не бывает в местах, расположенных так близко от Москвы. На первом этаже главного корпуса располагались ресепшен, ресторан и бар. Этажом ниже находились сауна, тренажерный зал, небольшой бассейн и бильярдная. На некотором отдалении, за березовой рощей, были устроены два теннисных корта. На втором этаже было несколько номеров. Но по большей части отдыхающие предпочитали селиться в маленьких уютных коттеджах, в хаотичном порядке разбросанным по довольно большой территории. Это были почти пряничные избушки, обшитые светлыми струганными досками, с резными ставеньками и симпатичными цветочными венками на дверях. Между коттеджей вились, петляли аккуратно выложенные светлым речным камнем тропинки, а вдоль главной аллеи были разбиты пестрые клумбы, радующие глаз бордовыми и розовыми пионами, солнечно-желтыми бархотками и сиреневыми ирисами. Все хозяйство содержалось в идеальном порядке, однако за прошедшее со дня их приезда время, Алиса ни разу не видела ни одного садовника или дворника. Она не удержалась и заглянула в рекламный буклет. Цены в «Сосновом» оказались ничуть не ниже, чем на каком-нибудь хорошем заграничном курорте. Сама она никогда не смогла бы позволить себе отдыхать в таком месте. * * * Вечером, в субботу, столы были сервированы не в центральном ресторане, а в большом павильоне возле пруда, по темной глади которого медленно плавала пара лебедей. Дорогие закуски, букеты экзотических цветов, вежливые, незаметные официанты, приглушенная классическая музыка, льющаяся откуда-то сверху — все это создавало атмосферу изысканности и утонченности. В углу Алиса заметила большой, накрытый чехлом, рояль. В самом начале вечера всем гостям в подарок выдали по симпатичному бантику, в центре которого красовалась маленькая золотая эмблема «КЕН-Строя». Неловкость, которую Алиса испытывала со вчерашнего дня, усилилась до предела. Больше всего на свете ей хотелось оказаться дома, позвонить маме и поплакать от души. Ну почему, почему она такая не светская?! В конце концов, есть и такая жизнь — с поездками в Швейцарию на горнолыжные курорты, с дорогими машинами, модными кутюрье и элитными особняками, а не только с походами в торговый центр за босоножками (потому что у старых безнадежно треснула подошва) и радостью по поводу повышения зарплаты на пятьсот рублей. Каждому свое. И потом, кто сказал, что она ниже всей этой публики? И все же, почему так тошно и противно? Эти мысли роились в голове, натыкались друг на друга, зудели и звенели, словно стая мелких докучливых мошек. По другую сторону стола сидела уже знакомая Алисе Виктория Алексеевна Касаткина. На этот раз она была облачена в темно-синее вечернее платье, подчеркивающее ее прекрасно сохранившуюся фигуру; длинную шею прикрывал изящный легкий шарфик, а на левом запястье сверкал тонкий золотой браслет. Вежливо, но довольно холодно поздоровавшись с Алисой, она почти сразу перестала замечать ее, и завела разговор с полноватой, рослой дамой лет пятидесяти, которая представилась, как Марина Вячеславовна Добрынина. У нее был мощный, волевой, почти мужской подбородок, крупный, слегка крючковатый нос и густые короткие волосы с проседью. Не дожидаясь посторонней помощи, она громовым басом представилась Алисе и заговорщицки подмигнула Шатрову. Дождавшись окончания официальной части банкета, Сергей, извинившись, поднялся из-за стола, и подошел к сухопарому мужчине в дорогих очках с невыразительным вялым лицом. Его блеклые, прямые волосы заметно редели на висках. Временами до Алисы доносился его голос, лишенный всяких эмоций. Вскоре к ним присоединилась женщина. Она была почти одного роста с Сергеем. На ней было длинное вечернее платье из алого шифона, открывавшее костлявую спину, черные лаковые туфли и широкий шелковый палантин, спущенный до талии, который она придерживала руками. Ее нездоровый цвет лица и непомерно массивная нижняя челюсть придавала ей сходство со старой, усталой клячей.