– А меня больше заинтересовали некоторые другие его фразы, – сказала Блум, листая бумаги. – Вот: «Хотя никто не может меня ничему научить, они говорят, что я не могу ничему научиться». – Ему постоянно твердили, что он не может ничему научиться. Но на меня он не произвел такого впечатления. – Другая фраза еще интереснее. Ты спросил, рисует ли он вещи, которые видит на самом деле. И он ответил: «Я обычно притворяюсь, что я – это кто-то другой. Тогда я вижу намного больше». – Гм, – хмыкнул Бергер и принялся перелистывать бумаги; найдя нужное место, сказал: – Да, действительно он так и сказал. Он видит больше, если притворяется кем-то еще. Но слово «притворяюсь»? Значит, он понимает, что это не по-настоящему. – А ты обратил внимание на что-то другое? – спросила Блум, пристально глядя на Бергера. – Да, там была еще одна фраза. У нас была его медицинская карта, Ди ссылалась на нее. Мы с тобой ведь не нашли медкарты Рейне Даниэльссона? – Нет. Приют закрылся, документы неизвестно где, и, судя по всему, они не были оцифрованы. Если что и осталось, то наверняка пылится в подвале какого-нибудь учреждения в Фалуне. – Я помню, что Ди говорила о диагнозе. Казалось, наибольшую гармонию с жизнью Рейне ощущал, сидя в тишине и покое и рисуя. Непохоже, что он имел что-то против матерей или женщин в целом. Ди рассуждала о психической нестабильности и о слабом осознании своего «я» в сочетании с сильной тревожностью, растерянностью и депрессией. – Звучит, к сожалению, как весьма традиционный диагноз. – Но было и еще кое-что, – задумчиво произнес Бергер. – «Ярко выраженная потребность угождать другим людям…» – Тяжело истолковать. То есть он легко управляем? – Да, непросто, – согласился Бергер. – Но все же типаж начинает проясняться. Большой и сильный, но лабильный и легко управляемый. Человек, которого можно использовать. – Ты думаешь, что кто-то сидит за кулисами и командует? Что Рейне Даниэльссон – дистанционно управляемый убийца? – Доминирование, – сказал Бергер. – Мне кажется, я это уже слышала. Как-то раз ты допрашивал подозреваемую по имени Натали Фреден и высказал предположение, что она рабыня, которая подчиняется хозяину. Это что-то личное? Тебе это нравится? – На сей раз я серьезно. Разве ты не видишь очертаний какой-то фигуры, Молли? Я вижу эти очертания, но не понимаю, что это за фигура. Вроде все совпадает, но в то же время не совпадает. Блум пожала плечами и швырнула протокол на клавиатуру ноутбука. – Извини, – сказала она. – Я не вижу ничего, кроме крайне неправдоподобного убийцы. Черт его знает, может, мы пошли совсем не по тому пути. Он находился в пансионате Линдсторп по той простой причине, что он болен психически. Видимо, настоящий убийца пересекся с ним где-то в глуши и прихватил с собой в подвал крошечную нитку от бинта. – А автомобиль? – воскликнул Бергер. – Некогда бледно-желтый Volkswagen Caddy, который сейчас покрыт пленкой цвета Fjord Blue? Его угнали из дома Андерса Хедблума в Сорселе. И отвезли на нем Рейне Даниэльссона в Линдсторп. А царапину он получил в гараже Йессики Юнссон в Порьюсе. – Я знаю, – простонала Блум. – Но я не понимаю… – Не может быть, чтобы у совершенно чокнутого Рейне Даниэльссона были водительские права! – за-орал Бергер, вставая. – Чушь! Машину водит она. – Она? – Блондинка, которая высадила его в Линдсторпе. Это она, чтоб ее, мозг их преступлений, это она хозяйка, она все время в деле. Она присутствовала при убийстве Андерса в Сорселе, она высадила Рейне около пансионата и забрала его оттуда, когда он выписался, она отвезла его в Порьюс, была с ним там и убрала дом, уничтожив следы ДНК. Там в котельной их было двое, точно тебе говорю. Она скомандовала ему напасть в точно рассчитанное время. Установленная нами видеокамера упала, когда он захлопнул дверь подвала, взбежав по лестнице в маске и с Йессикой Юнссон на руках. А потом вышла она. И они убивали Йессику вместе, в извращенной форме. И нам надо искать не любовника из прошлого Йессики Юнссон, а какую-нибудь подругу из тех, с кем она когда-то общалась. Настолько близкую, что Йессика не захотела ее выдать. – Или тогда уж любовницу, – сказала Блум, устремив взгляд в спускающиеся сумерки. – Это вполне возможно. – Сладострастие как мотив убийства, но никаких следов спермы. Черт, все сходится. Тут зазвонил их спутниковый телефон. Они оба уставились на него, как на внеземной объект. Потом Бергер схватил трубку: – Ди, ты прочла протокол допроса? Ты забрала у Робертссона видеокассеты? – К этому мы еще вернемся, – раздраженно сказала Ди. – Только что звонил Робин. Он получил очень странное сообщение. Из Сербии, это ж надо! Если бы речь шла о ЕС, все выяснилось бы быстрее. – Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь. – О крови. Как только провели ее анализ, результаты разослали по всему миру, это происходит автоматически. – Извини, но я по-прежнему совсем ничего не понимаю. – Черт возьми, Сэм. Проснись уже! Кровь из Порьюса. Море крови. – Кровь Йессики Юнссон? – Нет! – взревела Ди. – И в этом все дело. Это не кровь Йессики Юнссон. И волосы на расческе в ванной были не ее. Никакая ДНК в этом адском доме не принадлежит Йессике Юнссон. Теперь ты понимаешь, о чем я? Бергер онемел. Совершенно онемел. Он посмотрел на Блум. Она все слышала, и Бергеру показалось, что ее румяные щеки побелели. Она тоже не произнесла ни звука. – Ты еще там, Сэм? – спросила Ди после долгой паузы. – Да, – ответил Бергер. – Но мы же сидели напротив нее, пили чай, она несколько раз почесала голову. Это должна быть ее ДНК. – Однако это не так. Это ДНК сербки, которую зовут – точнее, звали, в этом не приходится сомневаться – Йована Малешевич. Она путешествовала в одиночестве по северной Швеции, и от нее не было никаких известий с утра воскресенья, то есть с пятнадцатого числа. Вероятно, в тот день она находилась в Арьеплуге. – И в этот же день Рейне Даниэльссона отпустили из пансионата Линдсторп рядом с Арьеплугом, – сказал Бергер. – А вы абсолютно уверены, что это так? Сербы не могли допустить какую-то ошибку? – У нас есть еще и отпечатки пальцев, – ответила Ди. – В том числе на старой печатной машинке Йессики Юнссон. И они тоже принадлежат Йоване Малешевич. – И кровь на втором этаже? Кровавые очертания человеческого тела на простыне? Отрезанное бедро с клевером? – И пятна крови на снегу, где тащили сундук, тоже. Везде кровь Йованы Малешевич. – Но… – только и смог произнести Бергер. Все это привело его в полное замешательство. – И еще одна подробность, – продолжила Ди. – Причина, по которой она отправилась путешествовать так далеко от дома, заключалась в том, что ей надо было принять важное решение. Йоване Малешевич нужны были время и покой, чтобы решить, сохранить ей ребенка или нет. Бергер сказал: – Йессика Юнссон не была беременна, поскольку ей сделали гистерэктомию, а Йована была. И в доме, получается, нашли только ее ДНК. – Если не считать нескольких молекул крови Рейне Даниэльссона, да. – А пол ребенка известен? – Йована Малешевич была на пятнадцатой неделе беременности и неделей раньше сделала в своем родном городе Нови Сад ультразвуковое исследование. Оно показало, что она ждет мальчика. – Господи боже… – Скорее наоборот. Я посмотрю записи Робертссона и перезвоню вам, если там будет что-то важное, – сказала Ди и положила трубку. Блум, по-прежнему в лыжном костюме, встала, подошла к стене с материалами расследования и принялась рассматривать заметки и фото. – Здесь многое надо перевесить, – задумчиво сказала она, ее голос дрожал. Бергер подошел и встал рядом с ней. – Интересно, хоть что-то можно реконструировать? – спросил он. – Светлый парик. Маскировка не хуже других. – Преступника не надо искать в прошлом Йессики Юнссон. Преступник – сама Йессика Юнссон. Это она управляет Рейне Даниэльссоном, человеком с лабильной психикой. Йессика – его хозяйка. – В одном мы во всяком случае не ошиблись, – сказала Блум. – В котельной находились два человека. Но не Йессика сидела там с Рейне, а похищенная сербка по имени Йована Малешевич. – Робин был уверен, что кто-то жил в котельной. И человеком, который провел там три кошмарных дня, была бедная Йована, убитая потом в ходе какого-то ритуала. – Есть и еще кое-что, – сказала Блум, резко повернувшись к Бергеру. – Они позвали тебя. – Что? – Йессика столько раз писала о клевере и невиновности Карла Хедблума, что полиция, в конце концов, объявила ее персоной нон грата. Она забросала полицию письмами, но никто на них не клюнул. Ей пришлось действовать еще откровенней. Когда они с Рейне по какой-то непонятной пока причине убили в Сорселе Андерса Хедблума, она оставила записку, на которой было написано «Бергер». Потом отвезла все глубже впадающего в психоз Рейне в пансионат Линдсторп и сделала так, чтобы он записался там под именем «Сэм Бергер». После этого она сочинила то фальшивое письмо и адресовала его твоей бывшей напарнице Дезире Росенквист. Йессика Юнссон позвала тебя, Сэм. Она провоцирует тебя. – Да я же ни разу с ней не встречался. – Этого ты точно не знаешь. Кажется, она хорошо умеет гримироваться, к тому же она много лет прожила под другим именем. А может и так: твой допрос произвел на Рейне такое впечатление, что она зовет тебя ради Рейне. – Ты не слишком далеко заходишь в своих предположениях? – Она хочет, чтобы ты за ней охотился Сэм. И ей удалось заставить тебя это делать. И теперь она знает, что ты ее ищешь. – Молли, мы сидели напротив нее. Мы допрашивали ее. И не заметили никаких признаков того, что она меня узнала. – Потому что она ждала тебя, она хорошо подготовилась. Она разбросала приманки, и ей оставалось только дождаться твоего появления. Вероятно, это произошло скорее, чем она рассчитывала, но когда Дезире позвонила и сказала, что ты уже в пути, Йессике и Рейне пришлось поторопиться, чтобы тщательно убрать дом. А когда все закончилось, они продолжили уборку. Помыли чайные чашки, пропылесосили стол в гостиной. – Но Ди же не сказала, что приеду я, – возразил Бергер. – Она обещала только, что пришлет двоих полицейских. А когда мы явились к Йессике, мы были Линдбергом и Лундстрём.