Четверг, 26 ноября, 09:16 Бергер вошел в комнату. Дверь у него за спиной захлопнулась. В безликом помещении и обои на стенах, и столик из березовой фанеры казались одинаково лишенными какой-либо индивидуальности. На боковом столике стояло все то же устройство, что и раньше. Никаких окон. У стола два стула. Один пустовал, на другом сидела Йессика Юнссон. Ее запястья были привязаны к подлокотникам кабельными стяжками. На лице краснели многочисленные царапины, некоторые были заклеены пластырем, из некоторых все еще немного сочилась кровь. Бергер сразу узнал странную легкую улыбку, которая играла у нее в уголках губ. Йессика не произнесла ни слова. Бергер сел, включил записывающее устройство на боковом столике и спросил: – Где Молли? Йессика Юнссон не ответила. Ее взгляд блуждал по голой комнате, анализировал. Бергер продолжил: – Игра окончена, Йессика, вы ведь это понимаете? Никакой реакции. – Подумайте хотя бы о Рейне. О вашем Рейне. Не дайте ему совершить еще одно, последнее убийство, спасите его от очередного психоза. Собственная сдержанность причиняла Бергеру боль. Ему хотелось накинуться на эту мразь и порвать на куски. Но Ди, которая подсказывала ему в наушник-«ракушку», как себя вести, уговорила его не применять силу, поскольку толку от этого не будет. – Задень за живое, – прозвучал в ухе ее голос. Он должен попытаться, должен изо всех сил постараться задеть Йессику Юнссон за живое. Как бы, черт бы ее побрал, это ни было сложно. Перед этим напарники горячо спорили о тактике. Будет ли лучше, если Ди примет участие в допросе? Или ей стоит провести его в одиночку? Наконец, они пришли к выводу, что ее отсутствие сыграет им на руку. По крайней мере, в начале. Ведь целью Йессики был все же Сэм Бергер и никто иной. Он наклонился надо столом и сказал: – Если вы расскажете, где она находится, я, вероятно, смогу добиться для вас ограниченного по времени тюремного срока. В противном случае вам грозит пожизненное заключение. Без шанса получить помилование. Так что вам больше никогда не выйти на свободу. Йессика Юнссон сидела молча, наблюдала за Бергером с загадочным и решительным видом. В ней ощущалась какая-то абсурдная сила. И глубочайшая ненормальность. Допрос определенно предстоял непростой. Надо запастись терпением. Вероятно, Рейне не набросится на Молли в одиночку. Если, конечно, она еще жива… Казалось, Йессика читает его мысли. Ее первыми словами было: – Рейне знает, что должен сделать, если я не вернусь. Бергер чувствовал, что его сейчас вырвет, просто вывернет на этот проклятый стол. В ухе раздалось наставление: – И что же должен сделать Рейне? Ему удалось сдержаться. – И что же должен сделать Рейне, если вы не вернетесь? Йессика улыбнулась, быстро, коротко, безрадостно: – Завершить дело. – Фарида Хесари, – подсказала Ди. – Без вас Рейне становится другим человеком, – сказал Бергер. – Пока вы спали, он отпустил Фариду Хесари. Йессика медленно кивнула, как будто ее задела какая-то мысль. – Вы хорошо выполнили домашнее задание. Молодцы. – Вы же именно этого хотели, – парировал Бергер как можно спокойнее. – Вот и Рейне сделал работу над ошибками, – пожала плечами Йессика. – Он больше не повторит тот промах. Бергер вгляделся в глаза Йессики Юнссон, смотревшие мимо него. На короткое мгновение ему показалось, что он насквозь видит ее неестественность. Как будто она понимает, что должна чувствовать боль, но не способна на это. Интересно, чувствует ли она вообще хоть что-то, или все это – только безумный спектакль. – Мы знаем, что вам пришлось пережить, – начал Бергер. – Да неужели? – засмеялась Йессика. – Будет лучше, если вы будете говорить о вещах, в которых разбираетесь. Бергер умолк. Он смутно припоминал эту фразу. Йессика снова заговорила: – Она сейчас в наушнике тоже ржет, Сэм? Как тогда, восемь лет назад? Только теперь сцена в Орсе всплыла у Бергера в памяти. Он поднимает руку, вытягивает пальцы, изображая дуло пистолета, и стреляет в Рейне. И потом обращается к медсестре: «Будет лучше, если вы будете говорить о вещах, в которых разбираетесь». А Ди смеется. Жест, несколько слов, смех. Они застряли в мозгу убийцы и разрослись, как какая-то безумная раковая опухоль. Отмахнувшись от воспоминаний, Бергер вернулся к допросу, удивляясь собственному мнимому спокойствию. – Мы знаем, что вам пришлось пережить. Но мы не все понимаем. Вам было восемь лет, когда вы нашли четырехлистный клевер. Вы загадали желание, попросили о том, чего хотели в глубине души, но не могли сказать вслух. Вы очень хотели, чтобы у вас не было младшего брата. Йессика посмотрела на Бергера, их взгляды скрестились. – Вы хотели остаться единственным ребенком. Как человеку, страдающему нарциссизмом, вам была невыносима мысль, что вам придется делить внимание родителей с кем-то еще. Интересно, а вы хотя бы испытали шок, когда в восьмилетнем возрасте нашли свою маму в луже крови? Может быть, вы ее и убили? Отравили? Пусть лучше умрет, чем вам придется делить ее с братом? Йессика отвела глаза, уставилась на стену. Бергеру показалось, что он видит, как напряглась ее челюсть. Ему нужна была эта напряженность. – А еще эти ваши отношения с отцом. Вам никогда не удавалось привлечь к себе его внимание. Вы надеялись, что сможете это сделать, когда опасность конкуренции будет устранена? Челюсть по-прежнему напряжена. – Но этого так и не произошло. Все вышло совсем наоборот, да? Отец сбежал через весь земной шар в такую даль, какую только можно себе представить. Думаю, он сбежал от вас, Йессика. Он вас боялся. Он видел, как вы опасны. Как сильно больны. Вы рассказали отцу о загаданном желании? Вы и его тоже убили? Она улыбнулась, но челюсть осталась напряжена. Получилась очень странная гримаса. – Вы ходили к детскому психологу. Вы понимали, какие чувства должны испытывать. Но не могли. Вы не могли ничего чувствовать тогда и не можете сейчас. Вы внутри абсолютно пусты, Йессика. Ваш мир – это белый лист без единого знака. Их взгляды снова встретились. В ее глазах появилось что-то новое. Она казалась почти довольной. Как будто ей хотелось, чтобы кто-нибудь раскрыл ее тайну. Как будто к этому она и стремилась. Словно ее гнала не боль, а желание ее почувствовать. Чтобы хоть раз испытать какое-то чувство. – Когда вы жили у бедной, ничего не понимавшей тети Эббы и выискивали в Интернете самые ужасные вещи, которые могли себе представить, вам пришло в голову, что вам следует испытывать какие-то деструктивные чувства. Может быть, вам следует тянуться к садомазохизму? Наказать себя за содеянное? Вы примерили на себя эту роль, уехали в Америку, полюбовались на то, как мадам Ньюхаус борется со своим высоким порогом апатии. Раб, которым вы можете управлять по своему желанию, – может быть, это то, что вам надо? А он будет воплощать в жизнь ваши самые больные фантазии, и вы не будете для него пустым местом. Ведь именно этого вы хотели: перестать быть пустым местом. Вы всего-навсего цирковая обезьяна, которая скачет на арене, Йессика. – Остановись, – услышал он в наушнике голос Ди. Бергер замолчал. Посмотрел на Йессику Юнссон. Она снова встретилась с ним взглядом. Он попытался прочитать что-то в ее глазах, но это было очень, очень сложно. Заметил ли он там какой-то надлом? Показалось ли ему, что она хочет что-то исправить, уточнить или изменить в его рассказе? Он не знал и ждал, надеялся, что Ди увидела больше, чем он. Но она молчала. – С чего бы вам оказаться первым в мире человеком, который поймет? – слегка улыбнувшись, спросила Йессика. – Почему именно вы? – Вы ведь искали именно меня, Йессика. Вы позвали меня. Ее глаза сузились. Бергер продолжил: – Вам было мало Рейне, да? Вы еще в Орсе заметили, что как зритель он вам не годится? Вы хотели найти кого-то, кто заметит ваше существование и осудит ваши поступки. Кого-то, кто сможет вас остановить. Потому что то, чем вы занимались, совершенно бессмысленно, и вы это тоже знаете. Вы думаете, что рано или поздно что-то почувствуете, но мне кажется, вы просто не можете испытывать никаких чувств. Йессика Юнссон отвела взгляд. Бергер заметил в нем что-то новое, и улыбку ее как ветром сдуло. – Скоро я кое-что почувствую, – тихо сказала Йессика. Бергер ждал, надеялся, что Ди что-нибудь скажет, хоть что-то, но она продолжала молчать. В наушнике не слышалось ни звука. Что, черт возьми, значит «Скоро я кое-что почувствую»? – Восемь лет назад вы выбрали нас с Ди, чтобы мы каким-то образом заменили вам родителей, – снова заговорил Бергер. – Ди жестко допрашивала Рейне, а я изображал стрельбу по вам из револьвера. Это чем-то задело вас. Все эти годы, совершая свою кошмарную серию убийств, вы пытались выйти на контакт с нами, заставить нас заметить вас. Чтобы мы поняли вас и остановили. Но потом что-то произошло, и несколько недель назад вам очень понадобилось нас вызвать. Что тогда случилось? Йессика вдруг снова улыбнулась, как будто украдкой. – Я же вам сказала в Порьюсе. Я увидела вас по телевизору. – Вы сказали, что увидели Ди. – В той программе показывали вас обоих, вы все еще работали вместе. Она рассказывала что-то о деле Эллен, а вы стояли у нее за спиной. – Но почему мы понадобились вам именно сейчас, а? – Хочу посмотреть, как вы будете мучиться от боли, – ответила Йессика с лучезарной улыбкой. Бергер сидел, как громом пораженный. Ему хотелось применить насилие. Грубое насилие.